Эта история – вымысел автора и любые совпадения с реальными событиями –

случайность.

 

Когда дверь, обитая розовым одеялом, распахнулась, и в землянку проник звук

работающего снаружи генератора, Одуванчик как раз прикуривал от уголька. Есть у

него такая странность, если рядом горит костер, или, как сейчас, потрескивают

поленья в буржуйке, он никогда не воспользуется зажигалкой. Обязательно добудет

себе раскрасневшийся уголёк, или поймает огонь на кончик щепки, от него и

прикурит.

Алексей с позывным Волк, старательно пригибая голову, вошёл в землянку. Он

захлопнул за собой дверь и выключил рацию, торчащую на груди из специального

кармашка разгрузки. Сутулясь, оттого, что его каска касалась досок, которыми был

обит потолок, Волк некоторое время смотрел на блестящую лысину Одуванчика и

щурился от яркого, после ночной темноты, света матовой лампочки. Потом хмыкнул

над его ритуалом и повесил автомат на вбитый в стену гвоздь. Рация, качнувшаяся

на соседнем гвозде, противно пиликнула и зашипела:

– Орёл, Орёл, я пост пятнадцать – прием!

– Орёл на приёме, – ту же прошипело в ответ.

Одуванчик наконец затянулся и улыбнулся так, словно в его лёгкие проник не едкий

табачный дым, а благодатный аромат райских садов. Случайно он встретился

взглядом с Волком и тут же опустил глаза. Взгляд у Волка тяжёлый, от которого

мурашки по спине, глаза темные и бездонные, в них чёрный дым от горящих колонн,

в них блеск от разрыва снарядов. В них скорбь и отвага.

Звук мощного взрыва пронесся по прибрежному ночному лесу, залетел в увенчанную

пустым цинком трубу и через приоткрытую дверцу печи проник в землянку:

– Буф-ф!

– Орёл, наблюдаю выход на два часа, я пост пятнадцать, приём. – шипела рация на

стене.

– Принял тебя пятнадцатый. Работаем!

– Слыхал как наш пост работает? – Волк глянул на часы, прикинул, что до выхода на

пост у него ещё есть полчасика.

– Молодцы ребята. – с уважением в голосе проговорил Одуванчик и выпустил

струйку дыма в приоткрытую дверцу буржуйки.

– Буф-ф! – будто оскорбившись погрозила печка и стены землянки слегка дрогнули.

Одуванчик поморщился и, на всякий случай, отодвинулся от буржуйки подальше.

– Всё ближе к нам приходы идут, – приметил Волк настолько ровным голосом, будто

речь шла о кучевых облаках, приближающихся по небу.

Одуванчик молча кивнул, он только проснулся и ещё не до конца пришел в себя.

Спать два-три часа в сутки – кажется к этому невозможно привыкнуть.

– Ничего, – подмигнул Волк, сел на чурку, заменяющую табуретку и вытянул левую

ногу, – Сейчас наши ответку дадут.

– Буф-ф! – на этот раз стены дрогнули сильнее.

Чайник от тепла буржуйки затянул какую-то заунывную песню. Волк не долго думая

подхватил его и наполнил железную кружку на небольшом, сколоченном из досок

столике.

– Не закипел ведь ещё!

И что? – Волк отправил чайник на прежнее место, – Само то, чтоб пасть не обжечь.

Это раньше, когда ты прошлый раз заезжал – из реки набирали, тогда да, старались

кипятить. А сейчас-то привозная – и так нормально.

– А-а, – протянул Одуванчик, – Но я лучше подожду пока закипит, сам понимаешь в

дороге…

– Буф-ф!

Из топки вылетело немного лёгкого пепла, а дверь, обитая розовым одеялом

дернулась, будто её рванули за ручку снаружи.

– Подожди, подожди, – и Волк улыбнулся так, что казалось он в первую очередь

хвастает своими белыми и ровными зубами, а только потом улыбается.

– А, чуть не забыл, – тут же добавил он. – Паром-то уже на подходе, буди своего

напарника. Вам же ещё движок прогреть надо, наверное. Так что, увы, чаёк-то под

угрозой.

– Василиск, Василиск, я Орёл – прием! – зашипела на стене.

– На приеме!

– Готов записывать?

– Диктуй!

– Антон, Пётр, Борис, Екатерина. Теперь низ: Борис, два Владимира, Николай.

– Есть, проверяй: Антон...

Одуванчик заглянул за край прибитого к потолку пёстрого ковра, который частично

скрывал нары, и вздохнул. Рыжик безмятежно сопел. Его веснусчатое молодое лицо

изображало какое-то необычно детское выражение, и казалось, будто ему снится

что-то про его первое сентября.

Волк шумно отхлебнул чай из кружки:

– Хорош вздыхать, буди давай. И моего Могилу толкни. Мне скоро пост сменять,

пусть просыпается помаленьку.

– Рыжик, – вполголоса позвал Одуванчик, потрепал его по ноге и повторил уже

громче: – Эй, Рыжик, стакан-бетон! Вставай давай.

Рыжик подскочил и, вертя по сторонам головой, пытался понять где он находится.

– Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! – немного тише, но отчётливее разразилась печка.

– О-о-о! – Волк оживился и глаза его блеснули. – Пошло-поехало. Щас хохлы

прикурят!

– Что уже стакан-бетон? – сонно забормотал Рыжик в то время как его руки успели

натянуть на ноги берцы и сами собой завязывали шнурки.

Выражение стакан-бетон, означало, что паром причалил к берегу, и Рыжик спросонья

решил, что прозевал переправу.

Волк посмотрел на Рыжика и поморщился:

"Это же надо быть таким рыжим... рыжим до того, что смотреть – глазам больно".

– Ну, не то что бы уже, – ответил Одуванчик Рыжику, – Но собираться пора. Волк, мы

термосок-то с собой наберём?

– Всегда пожалуйста, – и Волк снова улыбнулся своей фирменной улыбкой. – Ты же

знаешь: моё бунгало – твоё бунгало.

Потом нахмурился и крикнул, повернувшись к ковру:

– Эй, Могила, вставай, мне на пост пора!

– Эх, – выдохнул Рыжик.

Перестав спешить, он сел и упёрся взглядом в наскоро сколоченный стеллаж, как

будто увидел его впервые.

На нем вещмешки, как шуточно называли их меж собой солдаты: "образца тридцать

девятого года" разместились бок о бок с трофейными рюкзаками зарубежных

брендов.

Потом перевел взгляд на маленькую подвесную пластиковую полочку, подобранную

где-то и отремонтированную при помощи двух сосновых веток, на одной из которых

всё ещё держалось несколько хвоинок. Чай, кофе, коробка с сахаром, пара железных

кружек и, без преувеличения достояние землянки – настоящая чайная ложечка.

– Эх, – повторил он снова.

– Василиск, я Орёл – приём!

– Василиск на приёме.

– Есть, есть поражение цели! Надо ещё! Ещё пять – север пятьдесят!

– Принял: пять - север пятьдесят. Я Василиск.

– Орёл – да!

Волк кивнул в сторону рации:

– Чего приуныл? Слыхал? Наши-то попали! Щас ещё дадут!

– Да я не про то, если б вы знали, что мне сейчас снилось, вы бы меня и будить не

стали!

Рыжик мечтательно улыбнулся.

Волк поморщился снова: "Черт меня дери, когда он улыбается, он становится ещё

рыжее!" Отведя взгляд на левую ногу, Волк несколько раз, будто разминая, согнул и

разогнул её в колене.

– Что же тебе снилось? – повел бровью Одуванчик.

Мне снилось – будто я попал домой! – воскликнул Рыжик. – Но не просто попал.

Будто кончилось всё! Будто – победа и я – герой. Вы представляете себе я – герой? –

в голосе рыжика зазвучали одновременно нотки радости и удивления. – И так явно

всё – будто на самом деле. Девушка моя со мной рядом… Будто мы едем, знаете,

есть такие, детские паровозики? И вот, мы в этом паровозике едем по нашему

парку. А я одной рукой её обнимаю, а в другой у меня мороженное. Представляете –

наше российское – из "Пятерочки". А я чуствую – война закончилась! И всё-всё, что

мне нужно теперь от этой жизни – у меня уже есть. Не просто есть – оно у меня в

руках!

Рыжик замолк на секунду и перевел взгляд с Одуванчика на Волка. Их лица застыли.

Они не слушали рассказ, они впитывали его, дышали им.

– А Ленка моя… – сбавив тон продолжил Рыжик. – Она так рада, что я вернулся. Вы

себе не представляете, я ей в глаза смотрю, а они прям светятся счастьем, и мне от

этого ещё радостней становится. Вот это сон! Вот это да! Я как вправду дома

побывал!

Рыжик тряхнул головой и просиял. Волк зажмурился. Пытаясь избавиться от

неприятных ощущений, он снова вытянул ногу. Один из мелких осколков, залетевших

в неё ещё весной, так и оставался внутри. Медиков тогда нехватало, латали друг-

друга как умели. Два осколка удалось достать сразу, а этот вошёл глубоко, так и

зарос.

" Обязательно займусь им, – в очередной раз пообещал себе Волк. – Схожу как-

нибудь на крестик, скажу, чтоб доставали". Успокоившись этими мыслями Волк

решительно поднялся:

Ну что готовы – пойдем. На пост мне ещё рановато, но ничего, вас провожу, покурю

пять минут на свежем воздухе.

– Нора, Нора, я Лагуна – приём.

– Могила, ты там встал – нет?

– Да, уже, – послышался сонный голос из-за пёстрой ширмы.

Волк махнул рукой и ответил сам:

– Нора на приёме.

– Волк, это Лагуна, там у тебя два карандашика. Высылай их. Стакан-бетон.

Волк подхватил со стены автомат:

– Слышали, корандашики, стакан-бетон.

– Да что мне теперь эта переправа! – усмехнулся Рыжик. – Пустяк! Тут и речки-то –

переплюнуть можно!

Волк включил рацию на груди, распахнул дверь, обитую розовым одеялом и шагнул в

темноту. Рыжик и Одуванчик шагнули следом. Сонный Могила закрыл за ними дверь

сильнее.

– Будешь хорохорится, – шутливо пригрозил Рыжику Одуванчик, – сам наш

десятитонник на паром загонять будешь.

– Да что там на паром, я щас хоть прямиком на ихний Майдан заеду! Я ж теперь,

будто в отпуске побывал, даже ещё лучше! Я уже их раз победил. Теперь дело за

малым.

– Время чуть есть, – сухо проронил Волк. – Постоим пару минут – глаза привыкнут, и

двинем.

– Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! – Четко отрабатывал Василиск по корректировке Орла.

Звук на верху был заметно громче, отчётливее, а в темноте приобретал жутковатые,

но вместе с тем обжигающе-реальные нотки.

Волк молчал. Он всегда недолюбливал рыжих и новый напарник Одуванчика,

давнего приятеля Волка, не был исключением. К тому же, Волк настороженно

относился к таким девятнадцатилетним контрактникам, не одобрял и даже не мог

понять как и зачем они оказываются здесь.

И всё же, нужно отдать должное Рыжику. Его рассказ, а в большей степени тот

внутренний огонь, с которым он говорил, впечатлили Волка. Более того, вся эта

история будто сдвинула что-то в его устоявшихся убеждениях. И пусть неосознанно,

но Волк уже проникся симпатией к этому до одури рыжему пареньку.

Волк вспоминал его рассказ по дороге. Думал о нем, когда стоял на высоком берегу,

пока машина Одуванчика и Рыжика спускалась вниз к парому.

Он видел как уверенно, без лишних маневров, Рыжик загнал десятитонник на паром

и сразу же четко встал на нужное место. Волк даже отметил про себя, что врядли бы

какой-то водитель, с многолетним стажем, смог бы заехать лучше. Волк улыбался

когда другой, последний на этот паром грузовик, не смог стать рядом с

десятитонником с первого раза. Неуклюже сдал назад, вырулил и только потом, кое-

как, вполз на паром.

"А Рыжик-то может!" – подумал Волк и затянулся, пряча огонек от сигареты в рукаве

бушлата. Он вспомнил как радостно и удивлённо Рыжик говорил о том, что он будто

стал героем и, вдруг, будто что-то щелкнуло у Волка в голове. Словно невидимый

пазл встал на нужное место и Волк в одночасье понял не только Рыжика, но и других

таких девятнадцатилетних парней. Услышал, о чем, до срыва, кричат их голоса.

Понял, что хотят доказать они сами себе и всему миру.

"Ты герой, Рыжик. Уже герой!" – прошептал Волк, глядя на десятитонник, стоящий на

краю парома.

Затянувшись последний раз, он затушил окурок слюной, чтоб искры не выдали его в

темноте и подумал, что наверное так происходит всегда: человек сначала становится

героем где-то внутри самого себя. А потом, бывает, случается событие, которое

только проявляет это, уже укоренившееся, качество. Вот тогда герой становится

видим для всех.

Волк поглядел вслед отчалившему парому и вдруг поймал себя на мысли, что был бы

совсем не против, если бы его сын, разумеется когда как следует подрастет, стал

немного пожожим на Рыжика. И затрясся от беззвучного смеха: "Надо же, я хочу чтоб

мой сын был похож на рыжего! У меня скоро тут окончательно крыша съедет!"

Пиликнула рация на груди:

– Выход на одиннадцать! Я пост пятнадцать.

– А-хх. – неспеша докатился звук далёкого выхода.

У Волка замерло сердце. По каким-то, не различимым для уха обычного человека

ноткам, Волк понял, что зрачок ствола далёкого орудия глядит прямо на него.

– З-ю-ю! – черканул снаряд по небу и тут же – Пта-тах! – казалось само пространство

раскололось, а из образовавшегося разлома ударил ослепительный свет.

Волк сам не понял, как оказался на земле. За время, проведенное на войне, он

научился выживать. А в моменты крайней опасности его телу уже не нужны были

команды, оно научилось действовать быстрее импульсов мысли. Просвистели

осколки. Волк подкатился ближе к обрыву и глянул вниз. Рвануло на берегу. Волк

автоматически прикинул направление и радиус разлета осколков.

Паром едва отчалил и тягочи по обеим сторонам ревели и пенили воду, стараясь

увести грузовики из-под обстрела. Они были похожи на два больших плавучих

мотора, к которым припаяли маленькие кабинки для штурвальных. Десятитонник и

неуклюжий грузовик стояли на краю, ближе всех с месту взрыва. "Наверняка туда

залетели осколки, подумал Волк дёрнув щекой. - Ненавижу паромы! На них, как на

блюдце. Интересно, на открытом месте они были или всё-таки в кабине? Кабина, всё

же, какая-никакая защита от осколков."

– Пятнадцатый, я Орёл. Ты не прошёл, – шипела тем временем рация. – Повтори! Ты

не прошёл!

– Орёл, я пост пятнадцать, повторяю: выход на одиннадцать. Ещё выход! Повторяю:

выход на одиннадцать.

– А-хх! – донеслось по реке.

Волк откатился от обрыва, положил автомат на грудь и посмотрел на клочок

звёздного неба. Лёгкий ветер коснулся его лица и поспешил на берег. К реке.

– З-ю-ю-Та-тах! – звук был другим.

Волк не мог сказать чем именно этот взрыв отличался от предыдущего. Но он чётко

услышал – звук был другим.

Не успели просвистеть осколки как Волк уже покатился к обрыву – десятитонник

вспыхнул, как спичка.

– Да ну! – неповерив глазам прошептал Волк.

Паром уже отошёл от берега и, продолжая набирать скорость, уходил всё дальше.

Волк не мог разобрать, что именно происходило на пароме. Только неясные тени и

блики от огромного факела-десятитонника мелькали на пароме между другими

машинами.

– А-хх!

"Может они всё-таки были снаружи?" - и тут Волк заметил, что языки гигантского

пламени как будто не беспорядочно мечутся к небу. Ему показалось, что их очертания

складываются во что-то целостное – в большое и рыжее, сияющее счастьем лицо

Рыжика.

Волк зажмурился. А когда он открыл глаза снова - увидел как пылающий

десятитонник содрогнулся, рванул с места и задним ходом, сошел с парома огненной

кометой на чёрное зеркало реки.

– Л-ту-ф-ф-ф! – из реки взметнулся гигантский фонтан брызг и водяной пыли.

Когда десятитонник погрузился полностью, на реке снова стало темно – огонь не

успел перекинуться на другие машины. Только несколько мелких обломков догорали

на пароме, там, где прежде стояла машина Одуванчика и Рыжика.

Сбросив с себя оцепенение, Волк вскочил. По едва заметной тропинке, огибающей

обрыв, он бросился к реке. Пока он мчался, ещё два или три снаряда подняли столбы

водяных брызг. А когда Волк добежал, на ночном берегу уже установилась тишина.

Странная, тягучая, неестественно пустая и безразличная тишина. Только монотонно

шипела рация на груди. Только усталый голос всё твердил:

…Елена, Антон, Павел, Олег. Теперь низ…