С удовольствием на закате дня копались в огороде две женщины. Одна – хозяйка, Марина, прожила тут, в маленьком городе, всю жизнь, вышла на пенсию и всё время посвящала огороду да внукам, которые жили на соседней улице. А вторая – гостья, Юлия, приехала впервые за полвека, хотя в детстве каждые школьные каникулы проводила здесь у бабушки. Они – двоюродные сёстры.

 

Урожай в это лето – небывалый, не успевали собирать вёдра вишни, ирги, клубники, крыжовника. А сами не замолкали. Поди ж ты, столько нужно обговорить.

 

Вдруг через открытые окна услышали звук сильного падения. Прибежали и увидели, что муж Марины – Иван – упал грудью на ручку кресла, так и висел, словно тряпка, лишь ноги, согнутые в коленях, почти касались пола. Поза поражала нелепостью. Мужчина еле дышал. Юлия, как врач со стажем, установила перелом рёбер и возможное повреждение лёгкого. Нужно было ехать в больницу.

 

В палате на пять человек пустовала одна койка. Четверо обитателей были привязаны за руки и ноги. «Как в психиатрии», - подумала про себя Юлия. Да и Марина потеряла дар речи.

 

Зрелище было не из приятных.

- А что вы хотите? – не дожидаясь вопроса, накинулся доктор, когда зашли в его кабинет. – Один упал со второго этажа, другой с четвёртого. И так почти каждый. Как прикажете капельницы им ставить?

 

- А чего это почти все у вас падают? – не удержалась Юлия.

 

Она работала в крупном городе. Пациентов привыкла видеть с самыми разными диагнозами.

 

- А вы у неё спросите, - кивнул доктор на Марину. – Её мужа с чем сюда привезли? Разве не упал?

 

Разговаривая, доктор, к ещё большему удивлению Юлии, матерился без передыха, на каждом слове. И едва не плевался, строя гримасы пренебрежения и возмущения.

 

Женщины присели на скамейку в коридоре, ожидая результатов анализов Ивана.

 

- Ну, сестрёнка, давай на чистоту. Доктор, видно, знает то, чего не знаю я. Что ты от меня скрываешь?

 

Марина потупилась. Да делать нечего, шила в мешке не утаишь.

 

- Что тут говорить-то? Пьют все. И не водку. Ни пенсии бы не хватило в четырнадцать тысяч, ни зарплаты. А идут в аптеку, покупают перцовую настойку для натирания и вся недолга. Или пьют дихлофос. Становятся не пьяными, а дурными. Вот мой каждый вечер ходит по дому, как маятник, несёт всякую чушь, по сотому разу, по тысячному.

 

- Тебя не трогает?

 

- Нет. Я закрываюсь в комнате на ключ, чтобы не слышать бред несусветный и смотрю телевизор.

 

- Не рвётся из дома на улицу?

 

- Нет. И выпасть не может, дальше земли не упадёт. Но может, как сегодня, упасть без чувств. Хорошо, если просто на пол или на кровать. Только выйду потом, когда затихнет, посмотреть, где уснул. Сегодня вот кресло попалось на пути падения.

 

У Ивана действительно обнаружили перелом двух рёбер и прокол части лёгкого.

 

На второй день упавший с четвёртого этажа скончался. Место не пустовало и пяти минут. Вновь прибывшего тоже привязали.

 

- У меня и зять пьёт, - Марина уже вываливала на гостью всю правду. - Иван хоть днём всё по дому переделает, а к вечеру теряет облик, а зять вообще работать не хочет. Лежит да пьёт. Зато дочь моя вынуждена работать чуть не сутками в кафе официанткой .А детей кто поднимать будет? Я помогаю. И деньгами, и едой, и вещами. У нашей-то двоюродной сестры Гали дочь запилась, четверых детей от разных мужчин совсем забыла, всё на Гале, на её маленькой пенсии. Сходим проведать? Недалеко, через дом всего.

- Конечно. А как же? Я подарки привезла.

 

У Гали, как оказалось, и муж умер от пьянства, и дочь спилась. Остальные трое детей спаслись тем, что стали пятидесятниками. Им нельзя пить, курить. А вот дочь-алкашка ни за что не хочет верить в Бога, как Галя её ни уговаривала, ни доказывала.

 

Юля так расстроилась, что ближе к вечеру решила прогуляться по саду, который помнила с детства. В канаве сидел худой мужик с большими чёрными глазами. Он пытался встать, но не мог. Похоже, одна половина тела ему не повиновалась. Но глаза показались знакомыми.

- Да это же наш Геночка, брат твой двоюродный, - пояснила дома Марина.

 

Мужчина со знакомыми глазами, конечно, не узнал Юлию.

Юлия схватилась за сердце.

 

- Жена в дом не пускала пьяного, был бомжом, - продолжала рассказ сестра. - Инсульт стукнул. Еле выходила жена, в доме жил, оклемался. Не успели нарадоваться, что ходит сам, ест сам, а он туда же – снова запил. Вот по канавам валяется. А жена по два раза в год уезжает к родне гостить, тогда его оставляет дома.

- Боже, да ведь, не ровен час, вернётся к пепелищу, - обомлела Юлия.

 

- И я ей то же сказала. А она говорит, что ж теперь трястись за дом всю жизнь, да и умереть? Увижу, говорит, пепелище, пойду к дочери и вся недолга.

 

Ивана, наконец, выписали домой. Строго настрого запретили курить, с его-то лёгкими.

 

Юлия решила поговорить с доктором, чтобы применить ложь во спасение, мол, выдумать для этого что-нибудь страшное, чтобы проняло.

 

- Да это ж долгоё…, на них ни х…я не действует. Вы что думаете, я не знаю эту породу? - и мать-перемать в таком же духе.

 

Не успели переступить порог дома, как Иван, не обращая внимания на гостью, закричал: «Курить давай. И в аптеку, сама знаешь, за чем».

 

К кому бы ни приходили Марина с Юлией, везде главной, первой, самой важной вылезала, как тараканы в старом и бедном месте, тема пьянки. «Куда же я попала?» - хваталась за голову гостья.

 

Юлия не прожила и половины намеченного срока, собралась и уехала. И зареклась ездить в маленькие отдалённые от центров города или сёла. Хотя знала, что пьют и в крупных городах, но там не так заметно, люди почти не знают друг друга и не обращают внимания на провонявшихся побирушек.