У меня есть школьный друг Володька Поговоркин. Не знаю как кто, а мой приятель на все сто соответствует своей фамилии. Не проходило и часа, чтобы он не высказал что-нибудь из русского фольклора. И, как говориться, - не бровь, а в глаз!

Ух, до чего ж порой доводило меня его пристрастие к устному народному творчеству. Я злился, прямо сказать, метал гром и молнии, на что мой товарищ спокойно отвечал:

- Собака лает, ветер носит.

Что тут было возразить? Да и устояло разве бы мое возражение против народной мудрости?! И я отступал, мысленно посылая Володьку ко всем чертям. Если бы я знал столько, сколько знал он… Но в моей дырявой голове не задерживалось ровным счетом ничего. Я даже пытался затыкать одно ухо, чтобы из него не вылетало то, что влетало в другое. И тщетно. В то время, как мой друг буквально выплескивал из себя одну фразу за другой. Когда я спрашивал его, как он умудряется столько всего запомнить, он самодовольно ухмылялся:

- Сперва буки, а там и науки.

Как то во время летних каникул поехали мы с Поговоркиным к его родне в деревню. В поезде время пролетело незаметно. Мы весело болтали, смеялись и даже пели. А когда сошли на платформу, солнце было уже высоко в зените. Хорошо! А тишина-то какая! И кузнечики! Каждый на свой лад стрекочет, словно проводят конкурс на лучшего стрекотальщика. Так хотелось плюхнуться посреди поля и утонуть в шелковистом ковре травы. Хорошо!

Мы шли, наслаждаясь свободой и красотой. И вскоре перед нами показалась небольшая речка.

- Нам с три километра идти придется до моста, а затем чуть больше километра возвращаться обратно. А там недалеко и деревня наша, - сказал Володька.

Мне показалось его разъяснение несколько глупым. Идти такой путь, чтобы возвращаться потом обратно, по меньшей мере, пустая трата сил. Тем более что мы уже успели немного подустать. И я предложил перейти речку вброд. Володька отметил что, сколько сюда ездит, он что-то не припомнит, чтобы здесь где-то был брод.

- А, - махнул рукой я, - с тобой каши не сваришь! – И направился к речке.

- Не суйся в воду, не зная броду, - бросил мне приятель, на что я даже не среагировал. Засучив штанины и приподняв рюкзак повыше, я шагнул в воду.

Пройдя четверть пути по колено в воде, я уже начал чествовать победу.

- Эй, - крикнул я Володьке, который внимательно наблюдал за моим передвижением. - Я ж говорил, а ты не верил! Иди сюда, здесь то, что нуж… - не успел договорить я, как ушел с головой под воду. Одним рывком я выпрыгнул обратно на мель. Нельзя сказать, что я изрядно не напугался. Буквально за доли секунды я преодолел расстояние до берега и плюхнулся на траву.

Володька надел свой рюкзак и, ни слова не говоря, пошел вдоль речки. Опять он прав оказался!

Я, мокрый до костей, понурившись. Побрел следом. Рюкзак мой стал вдвое тяжелее. С него ручьем стекала вода. Я шел за товарищем своим и чувствовал себя таким несчастным, в душе проклиная себя за то, что никогда не прислушиваюсь к добрым советам, и Володьку за то, что он всегда, почему-то, бывает прав, и эту речку, и того, кто построил мост незнамо как далеко и совсем неудобно.

За время пути жаркое солнце подсушило мою одежду, показался злополучный мост, и мое настроение значительно улучшилось. А когда Анна Андреевна, Володькина тетя, нас еще и сытно накормила, не говоря уж о том радушии, с которым она нас встретила, я напрочь забыл все свои обиды. Володька заметил это и не преминул высказать: - «Хлеб в человеке воин!»

После того, как мы расположились в одной из комнат, я вышел во двор. Дворовый пес Айсберг лениво развалился у своей конуры, изредка отмахиваясь хвостом от надоедливых мух. В небольшом сарайчике похрюкивал здоровенный боров. По всему двору суетились куры, возле которых важно прогуливался петух. Между ними копошились маленькие желтые комочки, которые беспрерывно пищали что-то на своем курином языке. Их было так много, что мне невольно захотелось всех пересчитать. Но, как только я взялся за счет, как мой друг, будто специально наблюдавший за мной, важно заметил: - «Цыплят по осени считают»…

Я сплюнул и пошел искать себе другое развлечение. Глаза мои наткнулись на стоящую на углу дома бочку. Заглянул в нее – пустая. И пришло мне на ум наполнить ее водой. Все ж, думаю, пригодится. Да хоть животных напоить. Не все ж к колодцу бегать.

И пошла работа. Ведро за ведром. Два, четыре, шесть, восемь. Выдохся, а вода едва дно в бочке закрывает. Что, думаю, за фокусы такие?

Тут подошел Поговоркин, поглядел на меня, на бочку, обошел вокруг и ухмыльнулся:

- Бездонную бочку водой не наполнишь!

Я пригляделся. Да ведь и впрямь дна то в бочке наполовину нет. И вся вода, которую я так усердно сливал в бочку, вытекала по пригорку, на котором стоял дом, вниз.

Ух, и разозлился же я тогда. Ну, думаю, я тебе припомню. Я ушел в дом подальше от Поговоркина и стал думать над тем, как бы покрепче насолить моему вездесущему другу. Но, чем больше я ломал над этим голову, тем глупее казалась моя затея.

Вскоре Анна Андреевна позвала к столу, вынимая из печи пышущие жаром румяные пирожки. Вошел Володька, повел носом и торжественно произнес:

- Не красна изба углами, красна пирогами!

А пироги выдались на славу. Но как-то уж очень быстро кончались. Я наелся досыта, а Володька все набивал и набивал свой желудок, такой же необъятный, как и голова. И такая меня зависть взяла, что я через силу стал запихивать оставшиеся пирожки в свой желудок. И, кажется, перестарался, потому что через минуту все, что я так старательно укомплектовывал, оказалось на улице. Володька же, наблюдая, как моя душа расстается с телом, вздохнул и, как бы невзначай, обронил:

- Жадность барина сгубила…

Когда я пришел в норму, то смог перекинуть свой гнев на приятеля. Он долго выслушивал о себе мое мнение, затем, похлопав меня по плечу произнес:

- Кто гнев свой преодолевает, тот крепок бывает. Ладно, не сердись. Пойдем лучше порыбачим. Карасики сейчас хорошо клевать должны. Самое время - солнышко садится.

Хоть, признаться, я и зол был на Поговоркина, но уж больно заманчиво было его предложение. И я не смог устоять перед соблазном. Собрали удочки, взяли наживку и двинулись на реку.

По воде бежала мелкая рябь. Ива, у которой мы расположились, низко склонившись, полоскала в воде свои гибкие ветви. Солнце прощальным взглядом окидывало засыпающие окрестности, бросая на реку последние блики. Закинув удочки, мы долго любовались вечерним орнаментом красок.

Вдруг мой поплавок дернулся и резко ушел под воду.

- Подсекай! – Крикнул Володька. Я дернул удочку, но она даже не поднялась.

- Ух, ты, - воскликнул Поговоркин, - крупная рыбеха! Тащи ее. Сом, наверное, попался.

Я изо всех сил потянул удочку на себя. Но все усилия, что я прилагал, ни к чему не приводили.

- Держи ее, а я в воду зайду, помогу, - в азарте прокричал Володька и стал засучивать штанины брюк. Я сделал отчаянный рывок и удочка, дернувшись, окинула меня на спину. Перед глазами моталась оборванная леска.

- Сорвалась! – с сожалением воскликнул Володька. – Эх, такая рыбка была.… Да, чтоб рыбку съесть, надо в воду лезть! – И, махнув в отчаянии рукой, стал сматывать свою удочку.

Я сидел не шелохнувшись. Видимо на моем лице отразилось такое огорчение, что Поговоркин, взглянув на меня, бросил свое занятие и, подойдя ко мне, сел рядом.

- Да ладно тебе, слышишь. Сегодня он от нас ушел, а завтра мы его непременно за жабры схватим. Не горюй! Пойдем. Удачи уже не будет, да и темнеет быстро, - попытался ободрить меня товарищ, похлопывая по плечу.

Всю ночь мне снился этот коварный сом. То я его вот-вот достану из воды, то он опять срывается с крючка. И вдруг я оказываюсь под водой. Плыву, размахивая руками, по пути заглатывая мелких рыбешек. Вдруг вижу, червячок вьется. Я его проглотил, и в тот же миг какая-то неведомая сила потащила меня вверх. И вот я уже подымаюсь из воды. Глаза мои налились ужасом, руки бессильно повисли вдоль тела. А на берегу сидит огромный сом и своими большущими плавниками наматывает леску на катушку. Вот он вытаскивает меня на сушу, берет в свои мокрые плавники, и я вижу, как содрогается его огромная пасть от беззвучного смеха. Я кричу. И просыпаюсь. Возле моей кровати стоит Володька и трясет меня за плечо.

- Ты чего кричишь?

- Сон приснился…

- Вставай, утро уже.

Плотно позавтракав, мы разделились. Друг мой опять пошел на реку, а я, помня вчерашнюю неудачу, дополненную ужасным сном, решил, что гораздо лучше погулять по лесу.

Лес утопил меня в своей прохладе. Сосны стройными рядами бросали на землю густую тень. Нежно перешептывались с ветром белоснежные хрупкие березки. Средь густой травы проглядывали лиловые колокольчики. Слепили глаза маленькие солнышки золотистых лютиков. С крон деревьев доносились веселые щебетания пернатых обитателей леса. Загадочно подмигнул красным глазком кустик спелой земляники. Ягода растаяла во рту, разжигая аппетит. Кустик за кустиком заманивали меня все дальше и дальше. Насытившись, я стал собирать ягоды в кепку. Азарт разгорался. И только набрав полную кепку душистой ягоды, я сел на пенек передохнуть. И огляделся. И то, что я увидел, совсем меня не обрадовало. До моего сознания как-то мгновенно дошло, что я заблудился. Мне стало жутко. Кепка тут же выпала у меня из рук и ягоды рассыпались по траве. С минуту соображал, что же мне теперь делать. Попытался вспомнить приметы, по которым можно выбраться из леса. Но так как моя голова оставалась пустой, я так и не смог ничего вспомнить. Меня охватила паника. Я вскочил и завопил во весь голос:

- Эй, кто-нибудь! Ау! Помогите…

Лес ответил мне тишиной. Я снова сел на пенек, обхватив голову руками.

- Ну вот, приехали, - печально подумал я, - теперь я навечно упрятан в этом лесу. Дороги я не знаю. Люди здесь, по всей видимости, не ходят. Меня будут искать только ночью или, скорее всего, утром. И, конечно же, не найдут. И я умру здесь, в этом лесу, среди этих елей вот на этом мху…

Мох! - Вдруг осенило меня. – Ну, конечно же, мох!

Я даже заплясал от радости.

– Мох растет с северной стороны дерева. Человек при ходьбе отклоняется все время влево, - всплыли в памяти слова учителя биологии. - Значит, если идти с противоположной ото мха стороны и все время стараться держаться правее, то я должен выйти к деревне. Если даже я ошибусь, то все равно куда-нибудь да выйду!

Я бодро вскочил на ноги, собрал рассыпанную землянику обратно в кепку, подобрал валяющуюся невдалеке палку и пошел. Я долго плутал. Раза три делал привал, и снова шел, шел. Стало темнеть, а лес все не кончался. Меня охватило отчаяние. В желудке стало невыносимо поднывать от голода. Я съел все ягоды, но чувство голода только усилилось. Наконец, вдали блеснула полоска света. Не веря своим глазам, я из последних сил бросился бежать, стараясь как можно быстрее докоснуться до этого лучика надежды. Вот он, конец леса.

Я выбежал на широкий луг и в изнеможении повалился на траву. Тело ныло от усталости. Желудок все яростней напоминал о голоде. Но даже это не мешало мне наслаждаться своим спасением. Немного отдохнув, я заставил себя встать, ведь предстояло еще выяснить, куда я вышел. Я пошел по лугу и вскоре вдалеке заметил маячащие фигурки. Я поспешил к ним. Оказалось, что это люди как раз из нашей деревни. Я чуть не захлебнулся от радости. Чуть подождав, когда они закончат работу, я вместе с ними я дошел до деревни.

Когда я подошел к дому совсем уже стемнело. Володька ходил возле плетня взад-вперед. Увидев меня, он закричал:

- Где тебя, черти носят? Я уже всю деревню обежал. Место себе не нахожу, а он преспокойно разгуливает тут, - и, развернувшись, быстрым шагом вошел в дом. Я - следом.

- Алешенька, где ж ты плутаешь, детка? Мы беспокоиться начали. Володька уже всех опросил не видали ли тебя, - с легким укором, скрывающим волнение, сказала Анна Андреевна. Мне стало ужасно стыдно. Я потупил глаза.

- Ладно, проходи к столу. Голодный, поди, ведь целый день блуждаешь. Садись. Я сейчас разогрею.

И она тотчас же скрылась за дверью.

- Кто долго гуляет, тому доли не бывает, - сердито пробубнил мой друг. Я промолчал.

- Ну что ты молчишь? – взбудоражено воскликнул Поговоркин.

- Молчание золото, а слово – серебро, - неожиданно для себя обронил я.

У Володьки от удивления открылся рот.

- Ты? Но как…? – Только и смог произнести он.

- В бедах человек умудряется! – Снова цитировал я.

Володька не проронил больше ни слова, явно изумленный открывшимся во мне вдруг дарованием. Я торопливо уплетал свой ужин, а когда с ним было покончено, я рассказал, что со мною произошло. В первый раз за все время нашей дружбы я почувствовал себя на высоте. Володька смотрел на меня, не скрывая восхищения, по мере моего повествования восклицая: - Вот это да! Да, ну! Ну, ты даешь!

Уснули мы далеко за полночь. А утром, когда я вышел во двор, то чуть не сел от неожиданности. На веревке, где обычно сушится белье, висел здоровенный карп. Я присвистнул. Из-за двери показалась сонная физиономия Володьки.

- Ты чего это в рань такую поднялся? – Спросил он, зябко поеживаясь.

- Кто рано встает, тот долго живет, - сорвалось у меня с языка.

Володька потер глаза, широко зевнул, только и вымолвил:

- Ну, ты даешь…

- Это не я даю, это ты даешь! Смотри-ка, какого гиганта выудил! Молодчина! Ух ты, какая! – Разглядывал я рыбину.

- И жадная, к тому же! До самых ребер крючок заглотила.

Мой друг в два прыжка оказался рядом. В глазах его не осталось ни капли сна. Он с довольной улыбкой во весь рот, явно гордясь собой, похлопал по рыбьей спине и изрек:

- На два кило потянул, голубчик! Голова с печное чело, а в мозгах нет ничего!

- Но как тебе удалось то?

- Дядька помог вытащить. Сам бы не сдюжил! Терпение и труд все перетрут.

- Да, без труда не вынешь и рыбку из пруда, - парировал я.

Мы уставились друг на друга.

- Эй, петухи, вы чего это в рань такую поднялись? С вечера угомониться все не могли, а утром ни свет ни заря уже на ногах, - сказала Анна Андреевна, неожиданно появившись на крыльце. – Ну, раз уж встали, пойдёмте завтракать.

- Да, да, конечно. Сытый голодного не разумеет, - к месту заключил я.

- Слушай-ка, - не выдержал Володька, - Но ты ведь не знал ни одной поговорки. Ты ж никогда не запоминал их. Откуда вдруг такое красноречие?

Похоже, что вдруг открывшийся во мне талант ужасно огорчает моего друга. Ведь теперь он не сможет блистать передо мной своим остроумием и эрудицией, как это было до сих пор. Зато меня мое внезапное просветление как-то вдруг подбросило на высоту. Знать не такая уж и глупая моя голова, видать и я на что-то способен. И я гордо произнес:

- В этом же целиком твоя заслуга, Володька! Потому как с кем хлеб соль водишь, на того и походишь. Что посеешь, то и пожнешь. Всему бывает перемена. А перемелется, мука будет. Ибо с кем поведешься, от того и наберешься!