В то время, как огромные карие глаза удивлённо смотрели на меня из глубины ночи, приятный баритон чётко произнёс:

- Не Жора, а Женя, не Егор, а Евгений.

- А фамилия? - мысленно прокричала я, но ответа не последовало.

Что это было? Сон или галлюцинация я не знаю, но, вскочив в предутреннем сумраке, я схватила бумагу и написала:

" Жорочка, можешь думать обо мне, что угодно, но пару минут назад я отчётливо слышала...Теперь я точно знаю, хотя бы твоё настоящее имя"...

Воспоминания, с которыми я словно и не расставалась, нахлынули на меня. Они были реальны и близки по времени, хотя прошли десятки лет. В них мы были все молоды, а события настолько трагичны, что время их совсем не притупило.

На факультет ОНФ Харьковского университета на 2-й курс, где я тогда училась, пришёл парень из армии. Красивая интеллигентная внешность, распахнутые улыбчивые глаза отражали его добрую душу.

Его лицо и манера поведения говорили о великолепном воспитании, словно он был воспитан для высшего света в былые времена, а не для наших прозаических будней. Склонность к языкам и память его были феноменальны. Не удивительно, что вскоре он стал одним из лучших студентов курса. Разговаривая, он краснел и смущался, порой не зная, куда деть руки, словно барышня из прошлого века.

Всё это никак не вязалось с его именем и фамилией, которые, согласитесь, обычно хоть как-то соответствуют человеку. Они звучали странно для всех, кто видел их владельца. Они так не соотносились с их хозяином, что привыкнуть к их звучанию не мог никто.

"Егор Васютин" - так записали в доме малютки в метрике, а затем паспорте, когда он был уже в детдоме.

Потом, когда я рассказала маме о нашем новом студенте маме, она горестно вздохнула:

- Столько горя принесла война... Сколько было случаев, когда колонны

людей гнали на расстрел, а толпы у обочин их провожали взглядом. Кто-то бросал из колонны в толпу ребёнка, с мыслью спасти хотя бы его. А были случаи, когда женщины с детьми брели из села в село, подальше от фронта. Чувствуя, что силы покидают её, она отдавала то немногое, что было, хозяйке, пустившей их переночевать, умоляя спасти ребёнка. Видно, это один из таких случаев.

- Жора, - спрашивала я , - ты писал куда-нибудь, искал? Может, есть где-нибудь у тебя родственники?

- Писал, но всё безрезультатно, -тихо и грустно отвечал он.

- Давай, ещё напиши, а вдруг ответят, - тормошила я его.

- Наврядли, - говорил он, и такая боль слышалась в его голосе, что я не знала, что и делать: то ли продолжать настаивать, то ли прекратить.

- Ну, ещё разок... - робко просила я, боясь ухудшить его настроение ещё больше.

Он написал, не сказав об этом никому в группе. И вдруг пришёл радостный, сияющий:

- В Ханженково, там же, где мой детдом, живет моя мама с сёстрами и братом. Отчего же раньше они писали, что никого нет?! - ликуя недоумевал он. - Я поеду.

Мне хотелось поехать с ним, хотелось разделить с ним радость там, в Донбассе, радость, в реальность которой не верилось. Хотелось поехать, но я не посмела заикнуться об этом ни дома, ни в разговоре с ним. Купив несколько подарков и послав телеграмму, он поехал на встречу с родными.

Через сутки он вернулся. Возможно, впервые он ощутил ТАК остро своё одиночество.

На вокзале его никто не встретил, никто не обрадовался его приезду.

- Вас было у меня много, вот я и сдала тебя в детдом, - всё, что сказала ему мать. Все остальные безмолвно присутствовали в комнате.

Все белоголовые, с голубыми глазами, не имеющие ничего общего с ним. Потом, спустя пару лет, его "брат" приезжал посмотреть Харьков за Жорин счёт, - которому так хотелось иметь брата, но на этом их контакты так и закончились, не прояснив в Жориной биографии ничего.

Может быть, это русское имя его спасло тогда? Кто знает?! Заскочила соседка, узнала, кто приехал, обняла его, расцеловала, заплакала и убежала. А он не понял, что надо было идти следом, чтобы узнать свое прошлое, за которым он сюда приехал. Посидел немного и ушёл один.

Так они ему ничего и не рассказали. Так он с этим и жил: красавец с какой-то не то еврейской, не то восточной внешностью и мужицким именем.

Однажды на праздничном вечере он познакомился со студенткой пединститута. Она влюбилась в него и..., как говорили, женила на себе. Любил ли он её? Не знаю, но почувствовав сразу ответственность за семью, пошёл работать в военкомат, где ему дали "жилплощадь" в старом доме без удобств, в коммунальной квартире, но почти в центре города.

Они были рады и этому, так как оба жили в разных общежитиях. Вскоре родился ребенок. Нужны были деньги, которых совсем не хватало на жизнь. И Жора, отвечавший по работе за призыв в армию, сделал трём парням отсрочки за деньги. Прошло полгода. Один из троих перехал в другой район города. Там его вновь призвали в армию и спросили, почему он ещё не служит. Он возьми и скажи, что отсрочка у него ... за деньги.

Жору судил трибунал, законы которого гораздо строже гражданского.

- Знаешь, ты - единственный человек, кто из-за меня плачет, -говорил он обычно при встрече...

Впервые эта фраза прозвучала через пять лет, которые он провёл в тюрьме. Мы встретились, как всегда, случайно на улице.

Он выглядел погасшим, постаревшим, сломленным.

- Если бы ты только знала, что там творится... - Только и сказал он о недавнем прошлом.

Жена пустила на квартиру студента, выполнявшего заодно и функции мужа, так что возвращаться ему было некуда. Настроение было мрачное. Я пыталась предложить ему жить у нас, но бесплатно он не хотел, несмотря на мои заверения, что я у него всё равно бы не взяла денег, а платить ему было нечем.

Вместо работы военного переводчика, вместо радужной перспективы, которая обязательно должна была стать реальностью: с его памятью, способностью к языкам, с его, в конце-концов, респектабельной внешностью, он работал грузчиком на овощной базе и жил в рабочем общежитии.

- Надо продолжить поиски родных, -говорила я ему, - ну, не может быть, чтобы совсем никого не было, слышишь?!

-Ах, оставь! Кому я нужен, кроме тебя, - с грустной улыбкой говорил он, - незаметно смахивая мои слёзы. - Перестань, на нас обращают внимание, - успокаивал он как мог меня.

Все его координаты и даты, указанные в документах, я знала, и писала, писала, писала запросы в разные страны и Красный Крест.

Через пару дней после того, как я отправила Жоре письмо, раздался звонок. Я пошла открывать. У ворот стоял Жора с письмом в руках. В первое мгновение я подумала, что он держит моё письмо, но потом белизна конверта и его размер...

- Знаешь, откуда это письмо? - прервав мои размышления, спросил Жора и показал конверт. Оно было из Международного Красного Креста. К официальному бланку была приложена коротенькая записка, написанная старческой дрожащей рукой: "Женечка, неужели мы тебя нашли?" И подпись "Бабушка". - Признавайся, твоя работа? - И он обнял меня на радостях за плечи.