Подумать только – скоро пятьдесят! А время словно сошло с ума: уже не

течёт быстро, как песок в песочных часах, а несётся подобно урагану, даже

вернее - смерчу, сносящему в небытие внешнюю красоту, былую силу,

яркие чувства и сладостные желания.

 

Раньше, лет в тридцать, молодой муж замечал, что жена, его ровесница,

просто физически не может уделять ему столько внимания и сил, сколько

он хотел бы. Любимая женщина называла себя заезженной лошадью. И не

без основания. Он работал, как вол, и на заводе, и в доме, чтобы жене и

троим детям сделать лучше, удобнее, радостнее. Она приходила вечером

после пяти с работы, но ждал её не отдых, а в прямом смысле пахотА.

Крутилась наравне с мужем, но хрупкой женщине приходилось тяжелее.

— Сейчас напеку блинчиков, — отзывалась она,— подожди.

— Ой, стиральная машина остановилась, надо развесить белье.

— Натяни веревки потуже, — просила, — чтобы не пришлось

перестирывать. Обидно, когда чистое бельё упадёт в грязь.

— Еще полы быстренько протру, так приятно будет. И огород засыхает.

Может, польешь хотя бы половину?

— Надо бежать в садик. Завтра у Машки и Наташки утренник, а я костюмы

не дошила. Хоть разорвись! Николушке новые сандалии нужны, нет

времени даже в магазин заскочить. И баклажаны с болгарским перцем

лежат. Пора крутить салаты на зиму.

 

Муж принимался носить из погреба пустые трехлитровые банки, чтобы и

сок виноградный закатывать. Да, виноград его радовал. Сам сажал,

ухаживал и теперь наслаждался крупными ароматными гроздьями. В

столице Киргизии городе Фрунзе жарко летом, тепло осенью и весной.

Горы, семитысячники, закрывают от ветров. Поздней осенью удивляло

плодородием огромное дерево грецкого ореха. Всей семьёй с

удовольствием собирали орехи. Ссыпали в мешки и хранили в кладовке,

расставляя в ряд один за другим.

 

Летом ежедневно жена варила варенье: сливовое, абрикосовое, яблочное,

клубничное, малиновое, айвовое. Коронным считалось ею выдуманное

грушевое варенье с добавлением для красоты жёлтых ягод облепихи. Этот

микст вышел как-то случайно, а оказался самым пикантным. Два дерева

сливы дарили крупные плоды тёмно-синего цвета размером с куриное яйцо

со сладкой объёмной мякотью. Когда казалось, что вот сейчас муж и жена

упадут от усталости и не встанут, для отдыха усаживались на низкие

табуреточки резать яблоки на тонкие пластинки и укладывали для сушки

на большие куски плёнки во дворе. Зимой варили компот из сухофруктов:

яблок, абрикосов, сливы, вишни.

 

Осенью жена закатывала по пятьсот литров консервации. Водопровода

тогда не было. Сначала - натаскать вёдрами воды во всевозможные

ёмкости. Нарезать буквально горы овощей. Перекрутить пару вёдер

томатного сока, перемыть в тазу всю посуду. Ставить на газовую плитку с

баллонами двухведёрную кастрюлю и начинать тушить овощи, закладывая

их по порядку и подливая постепенно таматный сок. Одновременно с этим

стерилизовать промытые в горячей воде банки и крышки. И наконец

закладывать в банки содержимое таза. Трёхлитровые банки с кусками

арбуза без корки, залитыми специальным сладким рассолом с уксусом,

помещались в таз, заливались водой по горлышко и кипели около часа.

Затем с предосторожностями горячая банка доставалась и закручилась

крышкой. Перевёрнутые вверх дном банки устанавливались на пол и

накрывались тёплым одеялом. На следующий день переворачивались.

Маринованные арбузы – сногсшибательная вкуснота!

Легче всего было закатывать сок – виноградный, томатный, яблочный. Но

это тоже длительный труд по собиранию плодов, выжиманию сока,

кипячению его, закрутки крышками. И перемывания всего в тазу с горячей

водой. И последний аккорд – ручное мытьё полов.

 

Если сказать, что дневные заботы на этом заканчивались – это не сказать

ничего. А перемыть троих детей? Накормить всех. Одеть. Поиграть с ними.

Переслушать их заботы и огорчения. Рассудить, как правильно, как нужно

поступать, окружать уже не физической, но душевной теплотой. Уложить в

чистые постели.

 

Стирка каждый раз расценивалась женой бросанием грудью на амбразуру

вражеского дзота. Почти закипающий таз с ведром воды она брала,

прихватив полотенцами, и несла к стиральной машине, всегда думая, что

будет, если тапок зацепится и придётся случайно споткнуться.

Выстиранное и выкрученное вручную бельё полоскалось и снова

выкручивалось, развешивалось на верёвках. Зимой перед каждым выходом

на улицу нужно укутываться, а, развесив, скидывать одежду, чтобы через

пятнадцать минут снова всё повторилось. Это одеванье-раздеванье

раздражало ужасно. Попервах выбегала на мороз с мокрым неодетым

телом, зато потом приплеталась или ангина, или отказывась служить

поясница. После чего опыт твёрдо сказал: одеваться и раздеваться,

другого выхода нет.

 

Вешать бельё жене нравилось больше всего: чтобы всё ровненько, без

морщинки, красиво. Не раз нитка обрывалась и бельё падало хорошо если

на алфальт летом, а то ведь в жидкую грязь огорода осенью после дождя.

Тогда жена садилась на ступеньки крыльца и... выла, стонала, кричала, но

закидывала всё в таз - и процес стирки повторялся, отодвигая

возможность уже желанного отдыха.

 

Мести большой двор нужно было каждый день, мыть большой дом – тоже,

гладить кучи белья, раскладывать по полочкам, драить посуду, мебель,

окна, полы. Часа за три до пробуждения судорожно думала, что готовить?

Это был самый мучительный вопрос. По ночам жена, уложив всех, в

наступившей наконец то тишине включала настольную лампу и часто

вязала вещи детям, мужу 54 размера, себе. Этим забирала у себя большие

куски здоровья. Но так уж ей хотелось видеть свою семью красиво одетой и

свой дом – опрятным, что о себе не думала. Ежечасная, ежеминутная

работа на износ в том возрасте не воспринималась чудовищной. Молодые

силы вполне выносили тяжёлые нагрузки. Издевательство над собой

аукнется много позже.

 

Вечерами жена читала детям книжки. Очень часто она возвращалась после

работы со стопкой книг. Её путь домой проходил мимо книжного магазина,

отказаться от книг она не могла. Со временем у них образовалась

библиотека около трёх тысяч книг, многие из которых от частого прочтения

казались растрёпанной самодельной куклой. Дети слушали внимательно, о

чём мать вскоре узнавала по репликам из прочитанного на окружающее. И

радовалась.

 

Ночь наступала, как спасение. Жена падала без чувств от усталости и

засыпала раньше, чем голова касалась подушки. Муж терпел и ждал, когда

станет легче, когда дети будут самостоятельными. «Тогда, — думал, — мы с

женой насладимся вдоволь, не будем себе отказывать в приятных

минутах».

 

Действительно, на потребности в интимной близости строится вся жизнь

человека. Собственно говоря, ради любимой, которая подарит эту близость,

возводится дом, сажается дерево. Жизнь бьёт светом и яркими красками,

пока человек чувствует в себе силы. Желание толкает на подвиги, и

мужчина, как горячий скакун, рвется вперед, лишь бы быть лучшим и

первым среди большого табуна.

 

Большего физического наслаждения, чем удовлетворённое сексуальное

желание, нет ничего. Секундам блаженства отдаются в дар все помыслы,

стремления, надежды. Это тот неизменный стержень, основа всей живой

сущности. Поистине венценосный дар Создателя!

 

И вот мужчина начинает чувствовать свою слабость под этим «покровом».

Он ещё много работает, мышцы полны крепости, голова - ясности, но

красный огонёк, как сигнал опасности, зажегся. Даже, если «властелин»

ещё не всегда подводит, того чувства, уносящего в райские кущи, уже нет.

Как если бы ты, голодный, обнаружил метрах в десяти стол, полный яств, и

тебя бы звали к нему, но по мере приближения ты с неприятным осадком в

душе увидел бы, что обманулся: на столе только остатки былого

пиршества, и тебе могут достаться лишь крохи, которые не только не

насытят, но, напротив, разобидят и рассердят.

 

И что есть нехорошая особа по имени, нет не «старость», а хотя бы ее

младшая сестра с немного седыми волосами, уже не пышущая здоровьем,

быстро устающая, с морщинками на лице — даже не приходило в голову.

Не мог представить, что непрошенной гостьей заявится именно к нему.

Когда молод и полон сил, уверен, это будет всегда.

 

В сорок лет они всей семьёй уехали на ПМЖ в Италию.

 

Жена, вырастив детей, почувствовала свободу. Принялась активно следить

за собой, хотя осталась, как и раньше, стройной и привлекательной. И

столько в ней бурлило нежности к мужчине, с которым прошла по жизни

почти три десятка лет, что хотела буквально утопить мужа в волшебном

озере любви.

- Знаешь, — откровенничала с мужем, как делала всю жизнь, - к моим

обычным мгновениям наслаждения прибавилось совершенно новое

ощущение. От колена вверх невидимая ниточка блаженства медленно

подбирается к животу и в какой-то момент фейерверком разрывает меня

едва переносимым сладострастным чудом, - доверчиво заглядывала ему в

глаза(понял ли её открытие?), а щёки пылали жаром удивления, восторга,

радости. - Это невозможно передать. Поток блаженства растекается по

телу, сотрясая все внутри. И я парю над землей. Но мы с тобой непременно

держимся за руки, чтобы лететь вместе. Только с тобой.

Муж недовольно кривил губы. В унисон с женой не получалось. Это злило

его.

На выходных не отходил от холодильника, как будто наступил последний

день в жизни и надо затолкать в желудок всё, что лежит на полках. От

этого неизбежно рос живот и превращался почти в барабан. А потом

мужчина всё время лежал у телевизора и никакого интереса к жене не

проявлял.

Его уже не «заводила» красивая музыка. Не будоражил кровь запах рядом

спящей жены или её духи, так любимые им. Раньше не мог равнодушно

смотреть, как жена расчёсывает длинные, ниже талии, пушистые

каштановые волосы. Желание схватить её в охапку и долго кружить и

целовать моментально подкидывало со стула.

Зато теперь не переставал брюзжать: «Никакой радости не осталось. Зачем

живу? Всё равно все умрём. Всё опостылело. Ненавижу всех. Хочу жить в

тайге, чтобы ни одного человека не было на тысячи километров».

 

- Хороший муж не стал бы вести себя так, - обижалась жена. – Да пойми,

что очень скоро оно и придёт, то время, о котором ты бубнишь. Захочешь

радостно вскочить, пробежаться, меня обнять, внуков подхватить, а сил-то

и не достанет. Половина жизни уже промчалась, словно кино просмотрели

за пару часов. В старики люди сами себя записывают. Жизнь-то прекрасна!

Цени, дуралей ты мой скрипучий.

- Как тебе сказать, не знаю, - признавался, удивляясь той непонятной

занозе, что воткнулась и мучает, изводит, - но ушла куда-то радость от

самой мысли, что мы дышим. Раньше даже это сводило с ума от счастья.

- А как ты любил, когда я тебя обнимала, тискала, целовала, - не хотела

жена останавливаться: воспоминания набежали и, перебивая друг друга,

выскакивали, стараясь опередить, не затеряться. - Любил красиво

одеваться, ходить в гости, радовался детям, их успехам. Как мы

путешествовали, вспомни. Радости-то сколько было!

- Не приставай ко мне. Отойди подальше и займись своим делом, - бубнил и

отворачивался. Но и спиной чувствовал, как надулась жена, как её обидели

грубые слова. Тридцать лет вместе.

 

Уткнувшись в стену, раздумывал: «В общем, она права. Были поездки с

детьми, и любовь, и радость... А почему – были? Я что, уже развалина? Я

уже не люблю? Значит, я умер? Да нет же: я живой и сильный!»

 

Мужчина обязательно должен быть чей-то. Ложиться ночью и просыпаться

утром с женщиной, которая ухаживает за ним, обволакивает лаской,

вниманием, с которой ему комфортно и в плохом, и в хорошем, ради

которой он будет работать, налаживать быт. Нечаянная мысль о которой на

работе или даже ночью, среди сна, приятной нежностью согреет сердце. В

противном случае жизнь мужчины почти не имеет смысла.

 

Как-то вечером увидел с противоположной стороны улицы, как к жене

подошёл молодой человек и что-то тихо и, как ему представилось, ласково

говорил ей. Она отрицательно мотала головой и порывалась идти, но тот

снова удерживал её и с улыбкой, заглядывая в глаза, горячо убеждал.

- Ой, послушай, - не скрывала жена, морща в улыбке губы, - пристал на

улице и давай убеждать, что без ума от меня, мол, давненько наблюдал за

мной, но не решался на разговор. Что ему нравятся именно женщины моего

возраста, а он умеет сделать так, что я с ним открою такие интимные

глубины, о которых и не подозревала.

- Ну, согласилась бы, - провоцировал, задетый за живое.

- Согласилась бы? Никогда не изменяла тебе, а теперь уже поздно, -

отшучивалась женщина.

 

Этот случай заставил его всколыхнуться. Мужчина принялся размышлять

про себя. «Чего, правда, изнылся? Рановато записал себя в старики. Ну,

побурчал и хватит. Надо представить, что просто была чёрная полоса, а

теперь... Теперь я снова нормальный мужик! И целая половина жизни

впереди. Ух ты, здорово!». И что-то перевернулось! Да так, что яркий свет

истины чуть не ослепил.

 

В выходные дни приятная пара среднего возраста ходила на море, которое

накатывало волнами в десяти минутах от дома. Бродили по берегу босиком,

обсуждали политику, много вспоминали из прежней жизни и смеялись.

Солёно-горький запах моря, настоянный на водорослях и выброшенных на

берег медузах, наполнял лёгкие свежестью. Их город, конечно, очень

большой, но вот пляжи, сотни километров прекрасных широких пляжей,

почти пусты. Поэтому, можно долго идти в одиночестве и тишине по

мягкому мелкому песку, усыпанному ракушками, думать, рассуждать. Потом

вдруг обнаружить по нагим фигурам, что дошли до нудистского пляжа, и

повернуть обратно. Особенно хорошо ходить босиком в ноябре: уже не

печёт солнце и ещё тепло. Подбегать к самой кромке воды и быстро

отбегать назад от сильной и уже не тёплой волны, одетой в белую пену.

 

Другие выходные посвящали прогулке по старой древнеримской части

города с её оригинальной архитектурой. Затем гуляли в порту,

разглядывали яхты, сотнями живущие на временном покое в ожидании

странствий и испытаний. А ещё велосипеды. И театры. И прогулки с

внуками. Оба сознавали, что у них есть всё, за что можно и нужно

благодарить. Кого? Да всё, что окружает: и ветру спасибо, и солнцу, и

хорошим детям, подарившим добрых внуков. Наверно, муж и жена делали

всё правильно, всегда вместе, в согласии и труде? Не просто же так

получили прекрасный результат?

 

С каждым днём мужчина всё больше понимал, что он – ядро большой

семьи, а жена, будто неизменно вращающийся вокруг электрон. «Только я

могу сказать себе: “Летай” или “Прозябай”, - уверился он. - И ещё надо

мечтать. Это расправит уже сложенные и безвольные крылья за спиной».

С тех пор, к удивлению, заметил уменьшение «барабана» и явное

увеличение того желания, которое захлестывало раньше. И отметил

радостный, игривый огонёк в глазах жены.

 

Проснувшись солнечным, ясным утром, муж увидел на прикроватной

тумбочке конвертик с надписью «любимому». Нетерпеливо открыл. Узнал

красивый почерк жены:

Ну, пятьдесят, и что? Не складывал я крылья за спиной.

Родник любви ещё прозрачен, чист - он твой и мой.

Люблю, как прежде, свет и искорки в твоих глазах.

Ночами мы ещё способны видеть небо в бирюзах.*

«Спасибо, родная», - в носу защипало. Смахнул украдкой слезинку: чего

уж скрывать - сентиментальным стал. Может, и неплохо? Вот ведь жена,

любит, как и раньше. И придумала же: «Родник любви». Милая моя

женщина! Уже ради неё стоит жить.

Родник не может исчезнуть так просто. Никогда.

 

*Стихи подарил для рассказа Михаил Фёдоров - Станичник.

Вместо пятьдесят можно ставить и шестьдесят, и семьдесят, и даже сорок

пять. У каждого по-разному. Как говорится, нельзя мерить всех одним

аршином.