ЧАСТЬ II

 

1.

 

- Привет, - Максим произнес это совсем тихо. Так получилось.

Но Настя услышала. Или просто догадалась.

- Привет.

С обеих сторон их обходили люди. И кто-то улыбался, понимая, что происходит. А кто-то с недовольным лицом, находясь на своей волне, огибал внезапно возникшую преграду.

- Отойдем? – толи спросила, толи дала понять свое намерение Настя и, повернувшись влево, стала лавировать, уходя в проем желтого здания – на край людского потока.

Он пошел за ней, натыкаясь на людей, потому что видел перед собой только ее затылок с завитками волос, вызывавших в груди нежность. И даже не извинялся.

Они выбрались из утреннего столпотворения, отошли вглубь п-образного со стороны проспекта здания, и остались одни. Мир исчез за пределом круга, где стеснительность и притяжение выясняли – кто из них сильней. Трудно было молчать. Но еще труднее - начать разговор.

- Извини, - наконец, собрался он, - Чувствую, что знаю тебя вечность, но даже не знаю – как тебя зовут.

- Настя, - просто, без какого-либо кокетства ответила она

- А меня – Макс, - Я…

- Ты знаешь, - перебила она, не успев уловить, что он собрался продолжить, - Ой, извини…

- Ничего. Говори ты.

- У меня тоже такое ощущение, - воодушевилась Настя, - Мне кажется, что я знала тебя всегда. В самом начале только испугалась. Ну… когда ты шел за мной, - уточнила она, словно Максим должен уже забыть об этом, - Не знала – что и думать…

Мгновение понимания правды жизни вдруг открыло, что говорит все это чужому, непонятно какому человеку. Но мгновение тут же кануло в прошлое. И снова пришло ощущение благости от встречи с тем, кого так хотелось увидеть.

- Испугалась? – переспросил он машинально, заполняясь внутри чувством нежности к ней – такой открытой и беззащитной.

- Да. Испугалась немножечко, - повторила она, увидев все на его лице.

У Максима загорелись щеки. Он заметно порозовел. Вспомнилась постыдная оплошность, из-за которой сорвалось знакомство.

- Прости, Настя, - вырвалось у него.

- За что?

Он посмотрел на нее, обдумывая, что ответить, и сожалея, что чуть не сказал правду. А она, и правда, в первое мгновение, поддавшись его порыву, обманулась, потому что правильно уловила смысл сказанного без слов. Поняла лишь в следующий момент. Но оставила все, как есть.

- Ну… За это… За то, что испугалась.

- А-а? Ты об этом? – усмехнулась, - Да все нормально.

- Ну…

- Макс, - она снова не дала ему досказать, - Ой, опять… - засмеялась сконфужено.

- Настя, да неважно. Говори ты.

- Мне нужно идти. Срочно. У меня защита реферата. На первой паре.

Возникла короткая пауза. Она увидела сожаление в его глазах, какую-то тоскливую неизбежность, словно от этой фразы, будет зависеть вся его последующая жизнь. У нее даже сердце сжалось от нежности.

- Макс?! – машинально воскликнула она.

- Что? – заразился он ее эмоциональностью.

Настя замолчала. Не нашлась сразу. Как объяснить то, что она почувствовала?

- Телефон! - спохватился Максим и полез в карман за трубкой.

- Да. Точно. Чуть не забыли, - засмеялась, засуетившись, Настя, потянув замок молнии на сумочке.

- Пишу, - он замер и посмотрел на нее выжидающе.

Сразу же, как только набрал номер, активировал запись.

Телефон Насти завибрировал.

- Есть, - радостно констатировала она, как будто получила долгожданный подарок, - Созвонимся. Пока, Макс. До встречи.

- Пока, Настя, - вздохнул он облегченно, - Я так рад… Я столько думал о тебе…

- И я… Я тоже о тебе думала, - остановилась она, уже сделав шаг в сторону.

Чувства снова нахлынули волной, подступая к горлу. И она сглотнула, как будто пытаясь подавить их. Взглянула еще раз в глаза Максима, вздохнула и, повернувшись, пошла. Оглянулась. Помахала рукой. А он, выйдя на тротуар, смотрел ей вслед до тех пор, пока мог различать ее среди постоянно изменявшейся, вбиравшей боковые потоки массы людей. И немного еще – догадываясь, где она может находиться. Что-то теплое и щемящее появилось в душе, вызывая жгучее сожаление. Сначала пришла мысль, что это результат допущенной в очередной раз слабости. Но интуиция предположение не приняла, оставив сознание на произвол эстетического самоуничтожения.

«Отчего?» - стало пульсировать в нем. Почти бездумно, но мучительно.

Ответ, как ни странно, не заставил себя ждать. Максим вдруг вспомнил о пережитом опыте. Тогда. У дверей главного корпуса. «Точно, - догадался, - это оттуда. Ну, спасибо, память. Услужила. Другой раз тебя – ищи свищи. А вот как уколоть, напомнить о промахе, так ты - тут как тут». Он засмеялся. На сердце стало легко и спокойно. Радость, пришедшая на смену сожалению, из груди переместилась в район горла. Хотелось закричать от радости, издать победный клич, как это делали далекие предки, одержав победу над угнетавшей психику ситуацией.

 

Через полчаса он уже сидел на занятиях. И под монотонную речь преподавателя мечтал о встрече с любимой. Представлял, о чем они будут говорить, как он ее обнимет, расцелует. Когда думал, даже начинал чувствовать прикосновение к ней.

- Макс? - шепот Руслана вывел из забытья. Пришлось прерваться, повернуться к нему. Тот улыбался во всю ивановскую.

- Ну что тебе? - недовольство вырвалось само по себе. Не хотел – получилось так.

- Ты чего такой очарованный? О чем так сосредоточенно мыслишь?

- Отстань, Руслик… Потом расскажу, - и улыбнулся, сглаживая первую реакцию.

- А есть что? – не унимался тот.

- Есть… Потом.

И Руслан, увидев ставшее вновь сосредоточенным лицо друга, отстал. Но на перемене, сразу после звонка схватил Максима за руку чуть выше локтя, когда тот собирался выйти из аудитории. Видимо, любопытство, растревоженное отрешенным видом товарища, дошло да предела.

- Макс! Так не пойдет. Ты же обещал.

- Я?

- А то кто? Ты что – уже забыл? Ты же сказал - потом. Вот оно и наступило. Давай, рассказывай.

- Знаешь… - Максим сделал паузу, осмысливая – что же сказать, - А рассказывать-то и нечего.

- Как нечего? – удивился Руслан, уже, видно, собираясь обидеться. Он же видит, что что-то не так. А ему говорят – рассказывать нечего.

- Знаешь что, - его, наконец, прорвало, - Как хочешь. Нет, значит, нет. Но я же чувствую - это опять она. Опять, что ли, снилась?

- Нет… - Максим шутки ради сделал театральную паузу, наслаждаясь преимуществом дающего, и вдруг ощутил восторг, - Руслик! Я встретил ее! Сегодня утром! Случайно! Я чуть не столкнулся с ней на проспекте! Вот уж поистине – не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Я так переживал, что у меня насос гидропривода руля накрылся. А теперь говорю – слава богу, что накрылся. Слава богу.

Волна чувств, дошедшая до предела силы и отхлынувшая, сменилась следующей волной: «Да, черт побери! Я встретился с ней сегодня, и обязательно встречусь после занятий. Позвоню и встречусь».

 

2.

 

Ощущение, что время к концу последней пары замерло, неприятно действовало на психику. Оно наваливалось всей массой пространства вселенной, с ее бесчисленными мириадами звездных систем, со всей мощью гравитации потяжелевшей планеты. Цифры минут на дисплее телефона, будто издеваясь, надолго застывали в одном положении. И это неимоверное давление, концентрируясь в груди, почему-то отдавалось в районе горла, подспудно вызывая чувство обиды. Время, будто персонифицировалось, олицетворяя собой существо, отодвигавшее долгожданную встречу.

Но вот и звонок – последние секунды последнего учебного часа канули в лету. Максим с трудом сдерживал появившуюся суетливость, когда укладывал тетрадь и ручку и надевал куртку. А тут еще Руслан со своими подколками. Если почти и не говорил ничего, пока спускались вниз, то так улыбался, понимающе заглядывая в лицо, что хотелось послать его куда подальше.

- Достал ты уже, Руслик, - улыбнулся Максим натянуто, когда вышли на улицу, - У друга, можно сказать, судьба решается, а ему не дай пожрать - дай похохмить.

- А ты не будь смешным, - парировал тот, продолжая ехидничать, - Помнишь, что говорят по этому поводу? Без женщин трудно, без дураков невозможно.

- Да ты никак ревнуешь меня к ней? – в голосе Максима стали проступать негативные нотки, - Уже и до оскорблений дело дошло? Никак любишь меня?

Толи друг, не успевший вовремя отреагировать на шутку, толи сама шутка, показавшаяся своевременной, заставила Максима победно рассмеяться.

- Ну, конечно. Люблю, – нашелся Руслан, - Боюсь, как бы тебя, дурачка, не захомутали раньше времени. Товарища потерять боюсь. Ты бы видел себя со стороны - будто в петлю лезешь, - закончил он с пафосом в голосе.

- Ладно, я услышал, - нарочито серьезно заявил Максим и посетовал, - Надо же, с утра все тип-топ начиналось, так нет же – ты тут как тут со своей ложкой дегтя. Спасибо тебе, друг, - кивнул головой, - Буду осторожно влезать в петлю. Твоими молитвами.

- Ну, ты заноза, Макс.

- От занозы слышу, - его вдруг осенило, - Ты, может, со своей поцапался?

Он посмотрел на друга, на его говорившую обо всем реакцию при попытке ответить. Стало по-человечески жаль его.

- Так я и думал… Ладно. Давай. Вечером поговорим.

- Давай, Ромео, - усмехнулся тот.

- Руслик? - позвал Максим уже повернувшегося уходить друга.

Руслан остановился и вопросительно посмотрел на него.

- Ну что еще?

- Забей ты на нее. Не стоит она тебя.

Руслан кисло улыбнулся.

- Не тебе судить, Макс… кто кого стоит. И извини, что напряг. Не надо было этого делать.

Его вид, его искреннее раскаяние заставили Максима проникнуться переживаниями друга, пожалеть о своей спонтанной грубости: «Вот так всегда: Ванька дома – Маньки нету, Манька дома – Ваньки нету».

- Да ладно, - бросил он, стесняясь нахлынувшей нежности к этому чужому, ставшему за короткий срок близким человеку, - Кто, как не ты, мне такое скажет.

 

3.

 

Она чувствовала его взгляд еще некоторое время после того, как, повернувшись на ходу, помахала на прощание.

Восторг окрылял – делал тело легким, а сердце – восхищенным и радостным. Движение доставляло удовольствие. Приятные лица - те, что сознание выхватывало из людской массы, возбужденно улыбались. Казалось, они были довольны миром и своим собственным благополучием. «Словно известие получили о кончине богатого родственника, о существовании которого до этого лишь смутно догадывались», - улыбнулась Настя неожиданно пришедшей мысли. Но почему-то сразу стало неудобно. И перед не подозревавшими такой ее реакции людьми. И перед самой собой - за отвратительный цинизм, вылезший откуда-то из подвалов души. За то, что в ней вообще такое могло быть. Настя опустила машинально глаза, но тут же, поняв и простив себя, снова устремила взгляд вперед. Одни добрые и хорошие лица. Словно все, кого она встречала сегодня, понимали ее состояние и готовы были сопереживать ее счастью. Человеколюбие ее в эти минуты взлетало, наверное, на самый верх чувственной иерархии. Мир и вправду вокруг нее становился лучше. Светлее и безопаснее. Она так видела. И это видение, не омраченное еще житейскими заботами, передавало суть одного из евангельских откровений – спаситесь, и вокруг вас спасутся многие.

Ей еще не приходилось искусственно взращивать в себе любовь. Она сама в эти минуты была любовью, заполнявшей собой все окружавшее пространство. И хоть думала – «мой» и «никому теперь не отдам», но чувства собственности при этом не испытывала. Просто не существовало в языке соответствующего ее состоянию вербального эквивалента. И, исходя из этого, приходилось использовать штампы, знакомые женщинам всех времен и всех народов, ведь мужчина по всем божественным законам – сторона отдающая, а женщина – принимающая. И не добавишь ничего: мой – и все тут. И не потому, что только мой. А потому, что мой сейчас. Когда назрела необходимость исполнения долга перед великой и суровой Вселенной.

 

В маленькую аудиторию Настя впорхнула перед самым носом преподавателя.

- Насть, давай сюда, - Оксана – самая близкая из ее подруг – встала навстречу, показывая на место рядом с собой.

Преподаватель по «Общей психологии» - женщина лет сорока, невысокого роста, в теле, с мелированными волосами и сильно конопатым лицом, чем-то напоминала лягушку, что, конечно же, не осталось незамеченным студентами. Поздоровавшись, она села на стул и обвела взглядом сразу притихших претендентов на психологическое образование.

- Та-ак, - не то, чтобы сурово, но все же строго сказала она, поздоровавшись, - Отсутствующие есть? – взяла журнал, - Староста?

Настя поднялась и осмотрела группу.

- Все на месте, Наталья Ивановна, - констатировала она, продолжая стоять, как привыкла еще со школы.

- Ха-ра-шо, - заключила та, копаясь в своих записях.

Настя, почувствовав, что интерес к ней иссяк, села.

- Ладно, - сказала конопатая лягушка, скорей, себе самой, чем кому-либо, встала и пошла зачем-то в конец комнаты. Дошла, вернулась назад и снова села.

Основная часть группы молча наблюдала за ее перемещениями.

- Ну что? Докладчики все готовы? Может кому-то не хватило времени подготовить реферат? – она хитро, но, тем не менее, по-доброму улыбнулась. Как бы намекнула на то, что даже, если кто-то и не готов, ему, скорее всего, ничего не будет.

Аудитория промолчала.

- Кто первый?

- Давайте я, - поднялась Настя, - Если, конечно, у вас нет возражений, - решила отстреляться поскорее, чтобы не сидеть и не волноваться.

- Хорошо, Захарова. Выходите к нам… Да, да, да. Сюда, пожалуйста, - ответила она на немой вопрос Насти, отодвигаясь со стулом к одному краю стола.

 

Отстрелялась Настя минут за пятнадцать. Больше времени ей не дали.

- Есть ли у кого вопросы к докладчику?

Конечно же, вопросов не оказалось. В принципе, так было всегда. На всех подобных мероприятиях. Но преподаватели никогда не забывали об этом риторическом вопросе, видимо, чтобы не нарушать порядок.

- Тогда у меня есть вопрос, - Наталья Ивановна на секунду задумалась, скорее всего, досконально формулируя обращение, - Вообще, вы прекрасно справились с докладом, Анастасия. Единственное, что мне хотелось бы услышать от вас в заключение - разницу во взглядах на формирование личности в работах ученых Московского и Санкт-Петербургского университетов. Помните?

- Да, конечно, - заторопилась Настя, - В работах московских ученых чаще говорится о том, что социальные детерминанты играют более значимую роль в развитии личности. А представители Санкт-Петербургского университета придерживаются идеи равной значимости и социальных, и биологических детерминант.

- Спасибо, Анастасия. Ваш реферат зачтен. Можете садиться, - она снова осмотрела сидевших перед ней студентов, будто выискивая среди них жертву.

Настя прошла и села на место.

- Ксюш, иди, - прошептала.

Но та отмахнулась двумя руками, замотав головой.

Вся ее внешность усиленно протестовала. Мол, отстань. Или – что я тебе такого сделала?

- Ну, как знаешь.

Почти сразу же Настя отключилась от процесса. Мысли о Максиме заполонили сознание почти безраздельно. Она, конечно, слышала голоса, но они, как и все, что было перед глазами, представляло собой фон. Фигурой же был только он. «Максимушка», - попыталась она произнести про себя. Стало сладко на душе, но в то же самое время как-то неловко. Будто разделась на людях. Приходя в себя, даже оглянулась – не сказала ли это вслух. «Нет, не похоже».

И еще не раз в часы последующих занятий она надолго застывала в состоянии отрешенности от мира, беседуя там со своим виртуальным визави – с человеком, которого не знала, но которого чувствовала продолжением самой себя.

 

4.

 

Как только Максим расстался с Русланом, сразу же достал телефон и нашел нужный номер. Нахлынула волна нежности, словно «Настя» на дисплее и была настоящей Настей. Словно трубка, казалось бы, ничего не значившая до сих пор, стала представлять собой неимоверную ценность. Он нажал на вызов и почти мгновенно сделал сброс, испугавшись того, что не знал, что сказать, с чего начать разговор. Несколько минут пребывал в сумбурных размышлениях. Мысль изгоняла мысль, и ничего толкового не приходило в голову. Наконец, он сдался. «Глупо. Разве важно, что я скажу? Важно то, что я буду говорить с ней. Все образуется само по себе».

Максим шел по тротуару, периферическим зрением реагируя на прохожих. Фактически не видя, привычно лавировал между ними. Представил Настю, сидящую в кресле и ждущую его звонка. Увидел ее глаза – влюбленные и мечтательные. Снова набрал ее. Решительно. Почти без эмоций. Ну, разве что немного захватило дух.

Бесконечно длинные гудки растягивали время, делая дыхание коротким и бесшумным, как у затаившегося охотника, когда тот понимает, что вот-вот чуть сильней коснется спускового крючка.

- Але, - послышалось, наконец.

- Это я… - голос подвел.

- Да. Я слушаю… - Настя почувствовала – это он. Лишь на какую-то секунду засомневалась. Вспомнила, наконец, что из-за своих переживаний сделала упущение - не создала запись в телефонной книге. «Надо же? – подумала, - Как так получилось?»

- Это я… Максим, - повторил он, уловив пусть краткую, но все же заминку в ее голосе.

- Я знаю. Просто не слышала твоего голоса по телефону ни разу. Подумала – а вдруг ошибаюсь? Но почувствовала, что это ты, сразу, - поторопилась она добавить, будто извиняясь, - Сразу. Как только звонок услышала.

Ее слова отозвались волной тепла в груди и одновременно какой-то сжимающей сердце тоски. Душа наполнилась этим противоречием до предела, до невозможности уже больше выдерживать эмоциональное давление. Захотелось воскликнуть: «Настюша, любимая! Как же я счастлив, что, наконец, нашел тебя. Что слышу твой голос. Что ты существуешь наяву». Но последнее слово вдруг сомнением отозвалось в сознании. В нем что-то с чем-то соединилось, высветив сомнение в реальность того, что происходило.

- Але? Максим?

До него дошло, что пауза затянулась.

- Да, Настя, я слушаю тебя.

Секундное молчание с той стороны выдало замешательство.

- Ты? Меня? – она засмеялась, - Получается – это я тебе позвонила, а не ты мне?

- Извини, пожалуйста, - до него дошла нелепость, возникшая из-за его раздумий, - Мне… очень хотелось бы встретиться с тобой… сегодня.

Он собирался спросить - возможно ли это, ощутив неловкость от собственной настойчивости, но не успел.

- Мне тоже, - просто ответила она.

И снова волна теплоты заполнила все его существо, распирая легкие, от чего пришлось глубоко вдохнуть всей грудью.

- А когда ты будешь свободна?

- Я? – переспросила она, - Я уже свободна. Занятия закончились.

- Тогда так, - Максим не стал больше тянуть резину, в нем появилось движение, которое его всегда дисциплинировало, освобождало от неуверенности и страхов, - Через полчаса – у выхода из метро «Октябрьская» со стороны Макдональдса. Идет?

- Идет.

- Ну, тогда до встречи, Настюша, - произнес он, наконец, вслух то, что повторял сегодня пол дня про себя.

- До встречи, Максим.

Короткие пульсирующие гудки стали разрывать только что незамечаемое течение времени на промежутки, градуировать его, задавая ритм движения к предстоящей встрече. Максим очнулся. Он все также медленно продолжал идти по проспекту. Уже подходил к концу моста через речку - площадь Победителей впереди маячила автомобильным потоком, огибавшим монумент.

Он свернул направо и через минуту, поднявшись по ступенькам, вошел в бар – «глотнуть кофеина».

Пройдя вперед, снял куртку, повесил на стоявшую тут же вешалку и сел недалеко от стойки в мягкое уютное кресло. Оно словно вобрало его в себя, предлагая расслабиться.

Девушки и парни в одинаковых одеждах, куда входили клетчатая рубашка и странного кроя подобие удлиненного фартука, сновали между столиками и тяжелой на вид дверью, за которой, по всей вероятности, находилась кухня. Потому что оттуда все время что-то выносили, а потом туда же уносили пустую посуду, сочетая метры выложенного плиткой с деревянными вставками пола в километры пути, пройденного за смену.

Минуты две к нему никто не подходил. И Максиму ничего не оставалось, как разглядывать все, что оказалось в ближайшей перспективе.

За барной стойкой почему-то никого не было. Стройные шеренги бутылок с дорогими напитками создавали этому закутку зала респектабельный вид, на фоне которого, подсвеченные направленными на них светильниками, искрились фужеры, подвешенные за ножки.

Максим машинально оглянулся: посмотреть – не идет ли к нему кто-нибудь из официантов.

Почти за каждым столиком кто-то сидел. В основном – по двое. И пустое кресло напротив него вызвало мысль о Насте. Подумал: «Вот было бы здорово, если бы…» Сознание мгновенно перестроилось на движение за стойкой. На фоне бутылок, в ярком оазисе света возник колоритный бюст бармена.

Его рыжая шевелюра в лучах направленного света казалось огненной. С удлиненными баками она обрамляла краснокожее в веснушках лицо, напоминавшее блин: из-за короткого носа, выдававшихся скул и широких щек.

«Вот это экземплярчик! - выскочила на арену сознания мысль, - Как ему с таким фэйсом живется, интересно?»

Не успел Максим подумать об этом, как бармен внимательно посмотрел на него. Взгляд темных, не вязавшихся с внешностью глаз, поразил проницательностью. Почему-то стало неудобно за свою спонтанную оценку, отчего Максим, подспудно заглаживая вину, дружелюбно улыбнулся. И рыжий доверчиво ответил - стал машинально расплываться. Но затем на его физиономии появился вопрос, а за ним недоумение. После чего физиономия скуксилась, и на ней появилась кислятина. «По ходу, принял меня не за того, - Максим усмехнулся, - Я – тоже хорош – разулыбался. Тьфу, ты», - он опустил голову и потянулся за лежавшим на столике телефоном, словно собирался им воспользоваться. Но тут же поднял вверх глаза - заметил рядом с собой остановившийся фартук.

 

5.

 

Ей так хотелось позвонить ему. Весь день. Чувство, что он присутствует здесь – рядом исходило от телефона, который все время держала в руках, ожидая звонка. Знала – позвонит. Но когда? Сейчас? Через минуту? Через десять? Или на перемене? А может, в конце занятий? Ожидание тянулось, превращая неопределенность в пытку. «А вдруг позвонит не сегодня? Вдруг - завтра?» У Насти в голове даже начинало что-то пульсировать. И тогда пропадала реальность. Лишь сквозь завесу в сознание иногда проникали звуки и образы, наполнявшие аудиторию. Голоса преподавателей на проходивших один за другим занятиях приносили обрывки информации, чтобы, монотонно выстраивая ритм времени, снова усыпить разум, загнав его в кокон внутреннего мира.

А, когда пропадал голос, ритм времени исчезал - переставал существовать. Ему на смену спешило счастье, замещая страхи прошлого фантазиями будущего. И от этого сладко щемило сердце, готовое к новым обещаниям простых житейских радостей. Но простых только с точки зрения их планомерности, диктуемой социумом и природой. Или всей вселенной. И совсем не простых для чувств, которым предстояло наяву постичь божественность отношений мужчины и женщины, покоренных великой силой любви друг к другу.

Оживление в последние минуты перед звонком вывело Настю из транса. Преподаватель собирал свои конспекты, дав добро расходиться. И студенты, толпясь у выхода, покидали аудиторию. Оксана уже собралась - смотрела на нее, словно ожидала ответа. «Что-то спросила, наверное» - подумала.

- Извини, Ксюш. Отвлеклась. Что ты говорила?

- Отвлеклась? Да ты сегодня весь день какая-то неприкаянная. Отвечаешь невпопад. Влюбилась, что ли? - она прищурила глаз, - Кто? Я его знаю?

- Да ну тебя, - смутилась Настя.

- Ну! Вот и ответ. Смотри-ка ты, как разрумянилась сразу.

- Ксюха, отстань!

Вибрация телефонной трубки обожгла руку. «Он».

- Вот-вот! – усмехнулась Оксана, - Угадала я…

В лице подруги подсознание обнаружило что-то похожее на ревность.

- Ксюш… Угадала. Да. Иди уже. Дай поговорить. Давай, давай, - проводила ее движением руки. Она вдруг успокоилась. Посмотрела на входящий номер. На секунду засомневалась – тот ли. Поднесла трубку к уху.

- Але?

- Это я… - голос, прозвучавший в трубке, показался незнакомым.

- Да. Я слушаю…

- Это я… Максим, - уточнил говоривший, видимо, почувствовав в ее голосе сомнение.

- Я знаю. Просто не слышала твоего голоса по телефону ни разу. Подумала – а вдруг ошибаюсь? Но почувствовала, что это ты, сразу, - Настя вдруг поняла, что оправдывается, но остановиться не смогла, - Сразу. Как только звонок услышала.

Они стали разговаривать, испытывая на первых порах неудобство. Он смущался - даже потерялся однажды, забыв, что не она, а он звонит ей. Потом сказал, что ему хотелось бы встретиться. Сегодня. И это оказалось чертой, за которой Настя окончательно почувствовала родство душ. На сердце вдруг стало легко и как-то по-домашнему спокойно. Чувство защищенности, невидимое, но такое реальное накрыло все ее существо.

- Мне тоже, - просто, без кокетства и обиняков, ответила она. Почувствовала его радость через разделявшее пространство, словно он рядом. И ее сердце тоже наполнилось радостью. Перехватило дыхание, и зачесались веки у ресниц. «Мой. Мой. Мой». Она отвернулась в ту сторону, где никого не было, потому что из аудитории еще не все вышли.

Он предложил встретиться у «Октябрьской», и, спохватившись, спросил - устраивает ли это ее. А, когда она согласилась, назвал ее не Настей, а Настюшей, от чего снова замерло сердце, и так захотелось ответить ему тем же. Но у нее не получилось. Не смогла. В последний момент.

 

Она не сразу увидела его. А лишь тогда, когда он подошел уже совсем близко, держа перед собой кремовую, с легким налетом чайного цвета розу.

- Это тебе, - протянул цветок.

- Мне? – стушевалась Настя, как будто «это тебе» могло иметь двоякий смысл или с ней кто-то рядом находился еще, - Спасибо…

И снова захотелось сказать что-нибудь ласковое, приятное. Но снова не смогла преодолеть мягкую, казалось, податливую преграду в душе. Увязла в ней. Стало почему-то неловко. И, высвобождаясь, подключив ресурс, который для себя называла оправдательной философией, машинально стала от этого состояния уходить:

- Какая красивая! Это мой любимый цвет, - посмотрела с нежностью на Максима, реализуя взглядом то, что только что хотела сказать словами, - Откуда ты узнал?

- Я? - Максим пожал плечами, - Мне показалось, что это то, что нужно. Просто… - он старался подобрать соответствующие слова, - Наверное, нам кажется, что то, что нравиться нам, должно нравиться и другим. Наверное, это просто желание поделиться радостью. Просто совпало.

И это «просто», которое он, скорее всего, повторял от волнения, и сами фразы, смазывавшие все его потуги приблизиться к ней – все это умиляло Настю. Все, что могло оттолкнуть, будь это другой человек, все привлекало и притягивало.

- Куда идем? – спросил после паузы Максим, - Может, в Макдональдс?

- Ты хочешь есть? – спросила Настя, и он отрицательно помахал головой – Тогда давай просто прогуляемся. Пойдем туда, - показала она в сторону площади Победителей, откуда он только что прибыл.

И они пошли.

Через несколько шагов Максим вдруг почувствовал, как Настя взяла его под руку. Даже с шага сбился от неожиданности. Взглянул на нее вопросительно, и тут же осознал собственную глупость. А она одобрительно улыбнулась. Как будто сказала этим, что все, что бы он ни делал, все совершенно нормально, и не подлежит никакой критике.

Они миновали открытое пространство у величественного здания, напоминавшего мавзолей. Перешли по подземному переходу на другую сторону, где на возвышении красовалось послевоенное строение с круглыми колоннами в стиле псевдоклассицизма. И оттуда по уходившему вниз – к перекрестку – спуску вышли к цирку. А пройдя мимо, оказались на огражденном ажурным чугунным парапетом мосту. Постояли на нем, наблюдая за суетой, разросшейся за лето стаи уток. Так захотела Настя.

Она все время что-то комментировала, задавала вопросы. И вообще больше говорила она. Максим то ли был немногословен по природе, то ли стеснялся - Настя еще этого не поняла. Но старалась заполнять паузы, как бы приходя ему на выручку. Словно опекая.

- Максим?.. - ей захотелось спросить, чем он занимается - где работает или учится. Но она вдруг передумала, сообразив, что может смутить его. Решила – не сегодня – потом.

- Да, Настя.

Надо было что-то говорить, раз начала, и она тут же нашлась - улыбнулась, глядя ему в глаза.

- А сейчас куда мы пойдем?

Он, машинально потянулся к ней. Видимо, хотел взять ее руку в свою, но не взял.

- Тебе не холодно?

Она отрицательно помахала головой.

- Нет. Не холодно… Ну, разве чуть-чуть…

- Ну вот, - он, наконец-то позволил себе взять ее свободную руку меж своих ладоней, - Вот все само собой и решилось - куда мы пойдем. В тепло. Посидим, выпьем кофейку горячего.

- А куда?

- Здесь. Рядом. Сразу за мостом. Направо и чуть вниз. Я там был уже - там уютно.

Он перехватил другую ее руку и потянул за собой.

- Пошли быстрее.

Его рука, теплая и мужественная, настойчиво повлекла ее за собой. И впервые в жизни Настя вдруг почувствовала, что теперь она не одна. И это несравнимо было с тем единством, которое испытывала в отношениях с родителями. Там она ощущала себя частичкой, прилепившейся к целому. А здесь - частью его. Полноценной. Формировавшей это целое. «Он – моя половинка», - высветилось вдруг в сознании, наполняя грудь благостным чувством величия произошедшей в ней трансформации.

 

6.

 

В кафе они вошли буквально через какие-то пять, ну, семь минут. Максим помог ей снять куртку. Повесил ее на стоявшую рядом вешалку.

Настя села, утонув в кресле, словно в перине. Пока Максим раздевался сам и усаживался напротив, она, разместившись удобнее, стала разглядывать детали интерьера.

С толстыми узлами веревочная сетка под потолком. Плитка, напоминавшая полы из тесаного камня, перемежавшаяся дощатыми вставками. Нарочито грубо обработанные балки в стенах и под потолком, скорее всего, обожженные огнем. Барная стойка, обрамленная плетеным вереском. Соответствующая обстановке одежда официантов. Во всем чувствовалась печать старины, пусть даже и стилизованной. Возникало состояние соприкосновения с беспощадным величием времени.

Появился на своем месте, куда-то отлучавшийся огненно-рыжий бармен. И к нему сразу же подошла светловолосая официантка с шикарной фигуркой. Навалившись пышной грудью на барную стойку, подозвала его жестом, видимо, собираясь что-то сказать. Он склонился к ней, улыбаясь. По всему стало видно, что между ними - обоюдная симпатия. Светловолосая что-то быстро проговорила, после чего он повернулся и начал манипулировать бутылками. Настя не могла отвести глаз от профессионально выверенных, красивых движений бармена, от его металлического миксера, словно блестящий шар гипнотизера вспыхивавшего в лучах направленных светильников.

И он, видимо, уловив ее взгляд, обернулся.

Что-то знакомое и в то же время зловещее увидела она в темных, показалось, не человеческих глазах. Чаще стало вспыхивать разраставшееся яркое пятно миксера, и появилось ощущение, что этот взгляд проходит насквозь – через глаза, застревая и концентрируясь где-то в затылке. Все стало меркнуть вокруг. И только фигура со странно отсвечивавшими глазами выделялась в сгущавшейся по всему окоему темноте. Окруженная ореолом зеленовато-желтого фосфоресцирующего света фигура становилась все более и более знакомой. Настя даже чуть не вскрикнула от вползавшего в душу ужаса. Кроме человека за стойкой ничего и никого не осталось. Исчезли официантки и Максим. Наполнявшие до этого зал тихие звуки музыки и монотонное гудение хора голосов за столиками. Осталось лишь чувство соприкосновения с течением времени. С его беспощадным величием. Настя ощутила звенящую тишину в ушах. Боль в низу живота. Отвратительные, заполнявшие, казалось, все и вся запахи. Они проникали в носоглотку, вызывая пульсирующие приступы тошноты и оцепенения. Наконец, ужас полностью поглотил все ее существо и лишил тело возможности двигаться. Мышцы – как будто одеревенели. А сознание, словно его кто-то переключил, стало трансформироваться.

 

Две колеи лесной неширокой дороги, по которой она шла, уходили далеко вперед. Теряясь там - на повороте, утыкались в поросль придорожных можжевеловых кустов, разлохматившихся колючими ветками. Светло-коричневые стволы молодых сосен, вздымавшие вершины в нависшее свинцовыми облаками пасмурное небо, теряли в этом сером освещении золотистый оттенок, и от этого выглядели понуро.

Она шла из города - домой, в свою Богом забытую деревню, неся котомку на плечах. В ней лежал шмат сала и несколько буханок хлеба, которые обменяла на отрез материи, купленный еще до войны и чудом доживший до сегодняшних дней. Шла к своим хлопчикам, оставленным на престарелую тетку Ванду.

Радости от обмена почти не оставалось. Да и какая радость? Она едва присутствовала в душе, потому что надвигавшийся вечер вгонял в душу страх – встретить в лесу дезертиров.

И утром боялась. Когда еще шла в Осиповичи. Иногда до мурашек по спине. Особенно если ветерок в ветвях шумнет или веточка какая под ногой переломится. Но утром, пусть и скупое на тепло, светило осеннее солнце. Повсюду раздавался успокаивавший сердце жизнеутверждающий птичий пересвист. И это отвлекало. Заставляло иногда забываться.

А сейчас? Куда ни глянь – угроза везде: в каждом кусте, в каждом шорохе. Само небо смотрело на нее с сожалением, готовое вот-вот расплакаться холодным дождем. Уже надвигались сумерки, а до деревни еще версты четыре – не меньше.

И она запела. Тихонько. Чтобы хоть как-то заглушить усиливавшийся в спине и затылке страх. Чтобы не оглядываться через каждую секунду. Сознание стало цепляться за слова и звуки, нырять в прошлое, выискивая в нем приятные воспоминания. Словно своей привычной, уравновешивающей психику работой пыталось нейтрализовать настоящее.

Она настолько ушла в свои размышления, что даже не сразу поняла, что у дороги, метрах в пятнадцати, стоит, почти сливаясь с можжевеловым кустом, мужик. Но, прежде чем испуг одурманил разум, успела рассмотреть его.

Лет сорока. В стеганой фуфайке. Ремнем армейским подпоясанный. Штаны - толи зеленые, толи серые - галифе. Сапоги. На голове фуражка, тоже отсюда казавшаяся не то зеленой, не то серой. А из-за плеча – торчит ствол. Короткий.

«Не наш», - подумала. И только тогда сердце зашлось от страха, ноги ослабели, а в голове стало туманиться.

Остановилась машинально. Успела сообразить с отчаянием в груди, вспомнив мгновенно о детях, что, если и не убьют даже, то харч ликвидируют обязательно.

Знала наверняка – не один он. Эти по одному не ходят: сколько раз слышала.

Мысль заставила оглянуться.

Так и есть. Сзади, почти рядом - со зловещей ухмылкой на давно не бритой роже - стоял другой. Лет тридцати на вид.

Здоровенный детина, с карабином в руках, с тонкой почему-то шеей, странно торчавшей из воротника солдатской шинели, отвратительно осклабился.

От страха в глазах Насти померкло. Фон исчез. И только эта сальная ухмылка, на которой сфокусировалось зрение, гипнотизируя сознание, давала полное понимание того, что сейчас произойдет.

«Только бы не убили, - пронзил ужас, - Только бы не убили».

Сбоку от дороги раздался хруст ветки под чьей-то ногой, и она снова машинально обернулась. Какая-то нелепая надежда шевельнулась в душе - может, хоть кто-то знакомый будет, и ее отпустят восвояси. Надежда оказалась совсем слабой и к тому же мимолетной. И, скорее, даже не надеждой вовсе. Просто каким-то по-детски наивным желанием, которое испарилось сразу же, как только она увидела третьего.

Конопатое, еще достаточно молодое лицо нездорового цвета. Кривые желтые зубы. Рыжие с красноватым оттенком космы, торчавшие из-под развернутой и натянутой на уши пилотки. Злой и победно ухмыляющийся взгляд говорил о том, что терять этому убожеству уже нечего, как нечего ждать от него и пощады. Такой мать родную убьет за краюху хлеба – не то, что ее.

Она услыхала свой собственный крик, как будто со стороны. Бездумно рванулась бежать. Но почти в тот же момент ощутила обжигающий затылок удар, ослепивший глаза яркой вспышкой света. «Убили?», - промелькнула мысль, после чего и сознание, и время, и пространство – все свернулось в точку.

Она несколько раз приходила в себя, видела отвратительные лица над собой и ощущала зловонное дыхание, напоминавшее запах гниющей плоти. Пытаясь отвернуться, ощущала от соприкосновения с землей нестерпимую боль в затылке, от чего снова уходила в кромешную темноту небытия или странное полусознательное состояние, где видела себя почему-то голой и растерзанной в низу живота, от чего было стыдно и в то же время жалко до слез собственное бесчувственное тело.

Однажды, придя в сознание и не ощутив ни боли, ни жизни в конечностях, подумала – умерла. Но в голове появился шум, похожий на шум ветра в ветвях деревьев, и глаза сами собой открылись.

Она увидела черное, освободившееся от облаков, бездонное ночное небо, усыпанное звездами. Увидела движение ветра в еще более черных кронах сосен, качавшихся высоко вверху. Захотела пошевелиться. И не смогла. Мышцы не слушались. Не чувствовала их. Только леденящий холод во всем, существовавший, казалось, сам по себе. Как озарение свыше, пришло осознание неотвратимого, и глаза стали наполняться слезами, увеличивая в размерах звезды.

Через некоторое время, измученная мыслями, она забылась – растворилась в бескрайнем пространстве ночи.

 

7.

 

- Что с тобой, Настюша?

В глазах Максима она увидела озабоченность. А еще - удивление. Как будто он догадывался, что с ней происходит, но до конца не мог поверить в это.

- Все хорошо. Просто задумалась, - сказала она первое, что пришло в голову. «Опять? – подумала, - Может я ненормальная?» Покалывание в мышцах, приходивших в норму, вызывали в груди смешанное чувство – было одновременно и приятно и противно. Ощущалась слабая, раздражавшая нервы вибрация. Тонкая, как комариное зудение. «Нормальная! - попыталась убедить себя, - Еще чего не хватало».

- Где же хорошо, Настюша? – в голосе Максима, в глазах чувствовалась запредельная нежность, - У меня было ощущение, будто тебя нет. Ты словно отсутствовала здесь… - Максим от волнения не находил слов, - Тебя словно не было в собственном теле.

- Нет-нет, - Настя, как смогла, улыбнулась, - А у тебя разве такого не бывает? Задумаешься на какое-то время, и, вроде, нет тебя? Ты, что, никогда не уходил в себя?

Пока говорила, старалась успокоиться. Появилась идея-фикс: очень хотелось узнать – сколько в реальном времени отсутствовала. Было мучительно интересно понять эту временную разницу между настоящей реальностью и той – только что виденной. Которая и сейчас казалась не менее реальной. А, может, даже и более – из-за того, какие дикие по человеческим меркам чувства пришлось только что пережить. И какой след они оставили в подсознании. «Скорее всего, немного, - подумала, поглядывая на Максима, - Но сколько? Секунду? Две? Десять? Или это минуты?»

- Ну, почему же? – на лице Максима промелькнуло сомнение, - Конечно же - уходил. Но….

- А ты себя в это время видел? – перебила Настя, беря инициативу в свои руки, - Как ты выглядишь со стороны в это время? - воля вернула уверенность в себе, заставив сомневаться других.

Он пожал плечами. Аргумент, кажется, подействовал. Но, судя по игре мышц на лице, не совсем.

- И долго я отсутствовала? – Настя улыбнулась ему, как взрослый ребенку.

Максим на мгновение приподнял кверху глаза.

- Ну… может, с минуту, - на его лице снова появилось сомнение – его жизненный опыт никак не мог примирить увиденное и то, что говорила Настя.

«Видимо, и вправду, все выглядело не так, как я пытаюсь это представить?» - подумала она.

Надо было что-то срочно предпринимать. Разговор заходил в тупик, ныряя в бесполезность и бестолковость цикличности. Нужен был выход. И как всегда в нужный момент пришло озарение: «Гештальтпсихология… Фигура и фон!» Женщина, еще не совсем проснувшаяся в ней, интуитивно воспрянув, заявила о своих правах.

- Максим, давай оставим разговоры об этом. Я же сказала – все в порядке. Я прекрасно себя чувствую. И мне… - она сделала многозначительную паузу и тепло улыбнулась, - Дай мне руку.

Он машинально, как загипнотизированный, выполнил ее просьбу. Настя притянула к себе его руку и прикоснулась щекой к его ладони.

- Все в порядке? – заглянула в глаза. Почувствовала легкое сокращение мышц в его пальцах, мгновенно заторможенное волей, и спонтанно широко улыбнулась его почти детскому замешательству, - Мне очень хорошо с тобой, Максим. Я чувствую, что знаю тебя… всегда, - нашла подходящее слово, вспомнив все свои запредельные переживания. На сердце стало легко и спокойно. И никакого стеснения. Как будто она просто встретилась с ним после долгой разлуки. Появилось ощущение благости в душе. И чуть было не навернулись слезы.

Вовремя подошедшая официантка, видимо, испытывая неловкость, замерла в ожидании - держала меню, забыв положить его на стол.

- Не надо меню, девушка, - Настя отпустила руку Максима. Посмотрела вопросительно на него. Словно спрашивала – правильно ли она сделала. И он понял ее.

- Принесите нам два капучино.

- Все? – спросила девушка.

Максим повернулся к Насте.

- Может…

- Нет. Спасибо, - категорично остановила она его, - Ничего не хочу.

- Ну… - он сделал неопределенное движение кистями рук, - Тогда все.

Девушка ушла.

Пока ее не было, они почти не говорили. Кроме каких-то дежурных, ничего не значивших фраз. Настя вдруг заторопилась домой - вспомнила, что у нее завтра коллоквиум, а она «даже не просмотрела материал».

Буквально минут через пять их заказ оказался на столе, и в кафе они оставались ровно столько, сколько необходимо было, чтобы покончить с содержимым чашек. Разговор не клеился. В первый момент пытавшаяся абстрагироваться от видения Настя, сейчас была поглощена его реальностью. А Максиму казалось, что она стала тяготиться им. Он все принимал на свой счет, от чего в голове происходила путаница. К тому же думал, что у Насти что-то не то со здоровьем. И потому жалел ее – такую милую и беззащитную. А заговорить об этом, спросить не мог – не настолько они еще близки.

Он растворил перед ней дверь и вышел следом.

Свежесть дня, уже заглянувшего в намечавшийся вечер, снова объяла их великолепием осенних запахов. Контраст между помещением и свежим воздухом вызвал у Насти восхищение.

- Как хорошо! – воскликнула она, - Какая прелестная в этом году осень. Такая теплая и красивая. Совсем не такая, как в прошлом.

Повернувшись, она заглянула ему в глаза. В этом «хорошо», наверное, заключалось все, что с ней сегодня случилось. Может, только кроме видения, которое вдруг померкло в холодном свете октябрьского солнца.

- Да, - ответил он, воодушевившись переменой в ней, - В этом году осень просто великолепна.

- Максим? – ее голос излучал теплоту и нежность, - Пойдем через парк? Постоим у воды – посмотрим на уток. Их там так много! - как-то даже с задором закончила она.

И Максим вдруг увидел в ней девочку – ребенка, который только что собирался заплакать, но отвлекся на игрушку и уже, забыв о своем вселенском горе, весело смеялся, радуясь жизни. Это щемящим чувством отозвалось в сердце.

Они повернули налево, и пошли в сторону парка.

Ее рука, мягкая и податливая, лежала в его руке, и Максиму показалось, что Настя расслабилась. В осознание момента вплелось понимание, что она уже никуда не спешит. И от этого на душе стало хорошо и спокойно. «Не пытайся понять женщину, - вплыла в сознание ничего когда-то не значившая фраза, - Да… Вот так-то, - подумал, - Всему свое время».