Случилась эта невероятная история, когда я только-только со срочной службы домой в село вернулся. А в сёлах в те не столь отдаленные времена молодежи много жило. Одноклассники мои тоже отслужили, друг за другом приезжали. Встречи, как водится, отмечали шумно, многолюдно. Народ веселится, самогонку пьёт, песни поёт, байки травит. Ну и я со всеми. А как же иначе? Только гложет меня печаль-тоска – нет за столом девушки со смоляными волосами и жгучим взглядом тёмных, как глубокий омут, глаз. Нет моей Зинки, с которой гуляли весной в ближнем березнике, целовались, забыв про лужи и насквозь промокшие башмаки.

Как она плакала, провожая меня на службу! Никого не стесняясь, хоть и глядели на неё бабы осуждающе. Рыдала, будто навек прощалась. А я смущённо гладил её по длинным прямым волосам, вдыхал её запах, и утешал, как мог, мол, два года – не срок, вернусь скоро, время мирное, не война, поиграю в «стрелялки», да и домой. Всё просил письма присылать почаще, и сам писать обещался.

И правда, часто Зинка писала, рассказывала про сев, сенокос и уборку, о том, как сидит вечерами, управившись с делами, в укромном уголке на заднем дворе, смотрит на звезды, отыскивая ту, которая светит ярче других, и молит её передать мне всю её безысходную тоску.

Лёжа в постели в уснувшей казарме, я невольно искал ту звезду в незанавешенном окне, пытаясь проникнуться тайной колдовского света. Но кроме холодного голубого блеска не видел ничего. Космическая бездна накатывалась мрачной бесконечностью, в её глубине возникало вдруг тёмное пятно, оно надвигалось, вибрируя и увеличиваясь в размерах, а внутри него бесновался беззвучный крик. Он пронзал мою голову, вопя о том, как далеки мы друг от друга. Я накрывался с головой одеялом, пытаясь стряхнуть жуткое наваждение, долго ворочался на узкой кровати и, наконец, засыпал.

Письма становились всё более грустными, а потом неожиданно перестали приходить. Я мучился, не понимая, что случилось. Писал маме, но она упорно отмалчивалась, рассказывая обо всех, кроме Зинки. И тогда я решил, что Зинке надоело ждать, что она нашла себе другого, может даже замуж вышла, ребенка родила.

До конца службы я не получил больше ни одного известия. И вот сейчас сижу за накрытым столом, как все пью самогон, но не пьянею, и удивляюсь, почему до сих пор никто не подошёл ко мне с задушевной беседой. Это же деревня! Здесь всегда найдется доброжелатель, которому в радость сообщить человеку неприятность и тут же кинуться бурно выражать сочувствие. Или же искренне позлорадствовать. А тут полное равнодушие к моей персоне!

Я незаметно выбрался из-за стола и пошёл, как говорится, куда глаза глядят. Бреду в горьких раздумьях, не замечая ничего вокруг. Село наше в две улицы по берегам реки тянется, за околицей луга начинаются, за ними – та самая роща березовая. Туда ещё местные ребятишки и бабы за хворостом на растопку ходят.

Вечерело, но солнце ещё цеплялось за макушки деревьев. Я свернул на тропинку, что бежала через луг. Трава шёлком колыхалась у моих ног. То ли травы пряно дурманили, то ли от выпитого за столом голова закружилась, но решил я отдохнуть где-нибудь. У кромки леса заметил стог. Видно, в прошлом году хорошо сена накосили, на всю зиму с избытком хватило. Иду напрямую, представляю, как свалюсь сейчас в сухую траву, а заходящее солнце потянется из-за деревьев малиновыми сполохами.

Вдруг краем глаза замечаю – со стороны леса отделилась фигура человека и направляется к тому же стогу. Я замер, всматриваясь. Сумеречные тени деревьев тянулись до самого стога, скрывая детали. Человек приближался и вскоре стали видны охапка хвороста, цветастый сарафан, тёмные волосы, прихваченные косынкой. Смутная догадка мелькнула в голове. Неужели Зинка! Не может быть! Что делать ей здесь в такое время? Мерещится что ли? Я потряс головой. Но девушка, до жути похожая на Зинку, не исчезла, наоборот, длинными размеренными шагами, не скажу, что летела, но быстро двигалась ко мне. Вот она уже совсем близко… Почему она молчит? Не узнала? А почему молчу я? Почему не ору от восторга, не окликну хотя бы?

- Зинка! – наконец прохрипел я и не узнал собственного голоса.

Широко раскинув руки, я шагнул вперед, и девушка, сбросив с плеч хворост, упала в мои объятия. Да, это была моя Зинка! Её смоляные прямые волосы, её притягательный запах, её теплые мягкие губы. Я подхватил её на руки, не чувствуя тяжести, дошёл до стога, и мы повалились в душную теплоту прошлогодней травы. Я гладил трогательно обнажённые плечи, крепко прижимал к себе хрупкое тело, боясь нечаянно причинить боль. Я шептал что-то глупое ей на ухо, а она лишь беззвучно шевелила губами. «Как долго я тебя ждала», - неожиданно понял я. Значит, всё-таки ждала, возликовал я! Значит, помнила! Значит, любит!

Волна нежности захлестнула нас и понесла, и закачала…

Солнце давно скрылось за лесом. Небо блестело мириадами звезд. Наверно где-то между ними блуждало то странное темное пятно, насылавшее на меня когда-то неподдельный ужас. Я вздрогнул от неприятного воспоминания.

- О какой звезде ты писала?

Зинка протянула руку в направлении яркой звездочки прямо над головой. Сердце кольнуло разочарование – не угадал я звезду. Но тут же пришло оправдание: из окна казармы я мог видеть только небольшой кусочек неба. Если бы вся небесная сфера была мне доступна тогда, я непременно догадался бы, почувствовал…

Но почему же всё-таки она перестала писать? Зачем мучила неизвестностью? Почему не встретила как все? Случайна ли эта встреча на лугу? Вопросы роились в голове, готовые вот-вот сорваться с языка. Зинка смотрела на меня, не мигая, поглаживала ладошкой по щеке. В глазах её таилась глубоко скрываемая боль, а губы всё также беззвучно шептали: «Как долго я тебя ждала…». Я открыл было рот с намерением начать «допрос», но она вдруг улыбнулась, уткнулась мне в плечо, доверчиво прижалась всем телом, и мы снова потеряли счет времени…

Вероятно, я, в конце концов, уснул, а когда открыл глаза, солнце стояло в зените. Рядом не было ни Зинки, ни хвороста, ни, как ни странно, стога. Но не это меня смутило. Как могла она уйти, не разбудив, не договорившись о встрече?! Поразмыслив, я решил сегодня же пойти свататься и скорым шагом направился в село.

На завалинке крайнего дома сидел дед Матвей. Он поманил меня корявым пальцем.

- И где тебя носит, голубь сизый? Мужики всем селом четвертый день леса прочесывают, тебя ищут. Болтают, забрел ты с горя в болота.

- С какого горя, дед? Я жениться собрался!

И вдруг до меня дошло:

- Как «четвертый день»? Не мог я трое суток проспать!

- Не пойму, милок, о чём ты? Где ты спал?

Но я уже спешил к дому, решив разобраться с этим позже.

- Ма, где моя парадная рубашка? – крикнул с порога.

У матери полотенце выпало из рук.

- Сынок, ты?! Я уж не чаяла увидеть тебя. Как пропал с гулянья, так четыре дня тебя найти не могут.

Ну вот, и она о том же! Обязательно выясню, но сейчас у меня другое на уме.

- Мам, давай скорей рубашку, свататься пойду к Гуляевым. Ты же не против?

Мама посмотрела на меня странным долгим взглядом, подала рубашку.

- Ступай сынок. С женой тебе жить, не мне. Сам выбирай.

…Семён Макарыч встретил меня на крыльце.

- Свататься пришёл? У меня невест много, выбирай любую.

Дочерей у Макарыча и впрямь было с избытком – одиннадцать девиц одна другой краше.

- А как догадался, Семён Макарыч?

- Так сияешь, как медный пятак, рубашка опять же праздничная. Картуза с ромашкой не хватает для полного комплекта. С другой стороны, зачем ещё на мой двор молодой парень прийти может? И на кого ж глаз положил?

- А ты будто не знаешь! Зинаиды руки прошу.

Семён Макарыч вдруг сгорбился, улыбка сошла с его лица.

- Видно и впрямь ты в неведении…

Он замолчал. Я не торопил, чувствуя, как тревога змейкой заползает в сердце.

– Зинка-то уж год как померла.

Удар молнии не мог поразить меня сильнее. Буря чувств и мыслей спутались в тугой клубок и рвались наружу.

Если вправду померла, тогда понятно, почему письма прекратились, почему не встретила и не пришла на гулянье. Но почему никто не сообщил мне об этом? И самое страшное - кто же тогда был со мной этой ночью там, на лугу? Если призрак, то он невесомым должен быть. По крайней мере, так говорят. Хотя в призраков я не верю. К тому же девушка, которую я обнимал прошлой ночью, была очень даже осязаема. Странно только она появилась, словно ниоткуда, да и пропала, неведомо как. Удивительно тоже, что за всю ночь не сказала ни слова. А ещё непонятно, каким образом одна ночь с ней растянулась на четверо суток. И куда пропал стог, да и был ли он вообще? Что-то в этой истории неладно.

- Расскажи, как она умерла, - попросил я.

Семён Макарыч открыл дверь в дом.

- Не всё ли равно теперь… Пойдём лучше помянем её.

Домой я вернулся сам не свой, а наутро отправился к бабушке. Рассказал ей обо всём, что случилось, попросил разъяснения и совета.

- Ходят слухи, - вздохнула бабушка, - что ведьмой была твоя Зинка, а отец их, Семён Макарыч, - колдун. Когда Зинка тебя полюбила, просила отца отпустить её, отлучить от колдовских дел. Но он, якобы, воспротивился, порчу на неё навёл. Только я думаю, от тоски она померла. Не вынесла разлуки. Когда могилу закапывали, жуткий вопль из гроба раздался, словно стая волков на Луну взвыла. То душа её разрывалась, одна часть в загробный мир улетела, а другая здесь осталась, тебя ждала. Не бери грех на душу, отпусти её. Сходи на кладбище, отнеси на могилку хлеб да яблоко, да не забудь надкусить. Увидишь Зинку, не спускайся за ней, уходи, не оглядываясь, а не то беды не миновать. А коли не пойдешь на кладбище, так и будет она тебе видеться, истерзает, измучает, жить нормально не даст.

Я уже стал подумывать, а не приснилось ли мне всё. Хоть и не верю в потусторонние силы, на всякий случай решил послушаться бабушку. Только позвал с собой трёх приятелей. Чтобы засвидетельствовать могли, если что.

Пришли мы на кладбище. Друзья мои метров за двадцать от Зинкиной могилы остановились. Условились, если не вернусь через пять минут, они сначала меня свистом окликнут, а там по обстановке действовать будем.

Подошёл я к могиле, вынул из кармана яблоко, надкусил, положил на камень надгробный. Хлеб кусанул, и туда же. Спину разогнул, а она, Зинка, рядом стоит, не мигая на меня смотрит, а в глазах боль и слёзы. И вдруг заговорила! Сначала просто звала пойти с ней, ночь в стогу вспоминала, умоляла не бросать её. Так убедительно говорила, что я уже готов был взять её за руку и пойти хоть за край земли, да вдруг свист услышал. Это один из приятелей условный знак подал. Очнулся я, повернулся молча, и пошёл прочь, не оглядываясь. А она плачет, кричит вслед!

Подхожу к друзьям.

- Слышали вы что-нибудь, - спрашиваю.

- Нет, - говорят, - всё тихо было, только ты не возвращался, вот мы и свистнули, как договаривались.

Пошли мы к выходу, а на дорожке за поворотом снова она, Зинка! Я поглядел на товарищей и по их вытянувшимся лицам понял, что вижу её не один. Мы остановились, не зная, что делать.

- Прощай! – грустно сказала Зинка. – Больше в этой жизни мы не увидимся.

И исчезла. Просто растаяла, растеклась как облако.

- Как долго я тебя ждала… - послышалось мне в шелесте ветра.