1

В сарафан из яблочного ситца нарядилась нынче осень. Клином журавлей в

обрамлении лесов на закатном небе провинциального городка заканчивался

еще один теплый вечер.

Катерина прошла по аллейке, покрытой золотистыми ладошками кленов,

вглубь парка к скамейке, укрытой от глаз и в то же время с двух сторон

освещаемой фонарями. Посидев в одиночестве несколько минут, она

поднялась и направилась к выходу.

Помнится Катерине уютный скверик у речки, лет так двадцать назад. Тогда

еще юная спортсменка-лыжница, она завивала свои волосы колечками у

висков и прихватывала два хвостика цветными резинками.

Это был самый примечательный год в ее жизни – первый курс факультета

физической культуры в ее родном городе. Она уже привыкла к тому, что

распахивая двери по окончанию занятий, сразу видела вихрастого паренька

с параллельного институтского потока, сидящего на скамейке.

Витька, так его звали, уходил, не дожидаясь окончания занятий, и встречал

Катерину такой улыбкой, что она шла к нему, тоже широко улыбаясь.

«Юлька замуж собралась? Вот это номер», - Катерина прошлась по комнате

походкой пантеры и остановилась у окна. Ольга видела ее спину,

горделивую посадку головы. Так и хотелось ей поскорее сказать этой

бестолковой Катьке, за кого Юлька выходит.

Нет, не завидовала она Катьке, не завидовала, но бесилась от этой вот

горделивости, от этой независимости. А по большому счету, было бы из-за

чего огород городить. Обе они выросли в одном поселке, обе медалистки по

окончанию школы. Директриса их как дочек любила. Как дочек «сосватала»

в город в педагогический институт. И конкурс они преодолели благодаря

целевому направлению, поскольку только медаль сама по себе ничего не

дает при таком бешенном конкурсе – 20 человек на место. После получения

диплома Маргарита Осиповна будет ждать их в поселке новоиспеченными

учителями.

Тем временем, пока Ольга размышляла о перспективах своего будущего,

Катерина повернулась к ней и спросила:

«И кто счастливый избранник?»

Ольга этого и ждала. Здесь она подготовилась по полной программе.

Сделала участливое выражение лица:

«Кать… ты только не волнуйся…»

С неделю Катерина не посещала занятий в институте. Поначалу мать только

вздыхала у кровати дочери. Подойдет, постоит и уходит. Катерина лежала

лицом к стене.

«Это книжки твои виноваты… воспитала дочь в духе нереального времени»,

- выговорил ей муж, когда она в очередной раз принесла ему чашечку чая.

Катя стояла под лучами бьющего в окно солнечного света. Окинула

взглядом чернослив в тарелочке, который мать рано утром принесла ей в

комнату, и вдруг взгляд ее стал ненавистным: книги, некогда любимые ею

книги ровной стопочкой лежали рядом с блюдцем. Катя скинула книги с

тумбочки и поддала ногой пару верхних, некогда бывших кумиров,

поверженных теперь на пол.

Как он мог?

И как ей теперь жить?

Ей всего девятнадцать. Впереди – Надежда, Вера, Любовь. Венок сонетов

именитых авторов.

2

Витька быстро выпрямился. Он стоял сейчас у скамейки, где всегда ждал

Катю в течение полугода их встреч. Сказать ему было нечего. А попросту –

не хотелось ничего объяснять. Ни того, что Юлька сразила его своей

беременностью, ни своих сомнений, как только умудрилась она

забеременеть, ведь он все делал правильно, ни того, что на самом деле

чувствует к Кате, ни того, что переводится на заочный факультет, и плевать

на диссертацию, плевать на призвание и обещания отцу продолжить его

исследования.

Он был по-прежнему ласковый. Ласковым был его взгляд, так же искрились

его глаза. И кончики стриженных волос так же топорщились на макушке.

«Взять бы и обнять», - мучилась Катя, сдерживая себя. «Ведь он мой,

только мой!»

Но правда была страшнее ее желаний. Правда была неоспоримой – они

расстаются.

«Вот», - Катя протянула ему написанное наскоро письмо. Прямо на коленях,

подложив одну из поднятых с пола книг, она на чистой писчей бумаге

выводила сегодня днем узкими вытянутыми буквами свои потаенные

мысли.

Отступив на шаг, она задержала на Витьке прощальный взгляд и пошла не

оглядываясь через парк.

Когда-то очень давно, еще в пору своего студенчества, Витьке приснился

сон. Казалось, чушь

несусветная. Он совершенно не помнил ни отца своего, ни тем более деда.

А тут снится ему клочок чистого неба, и воланы грязной материи,

заслоняющей свет. Бьется, мечется ветер в этих воланах, и вырвавшись,

вдруг распахивает окно.

Витька резко открыл глаза. И только сон вновь обуял его тайной властью,

видит кого-то, играющего в бильярд. Шары выложены треугольником, и

кий резко врезается в его острый угол. Удар такой мощный, что яблоки

шаров разлетелись вдребезги, а пороховой дым покрыл все освещенное

пространство. Открывает Витька глаза - за зеленым сукном материи

раскинуто поле. И только почувствовал облегчение от увиденного, - удар в

сердце, до потери сознания. Как остановка сердца.

А за оконной занавеской крадется солнечный свет...

Сукно, по которому катают шары - зеленое поле, за горизонтом край. Верх

к

свободе,

вниз к падению.

Мать потом расскажет, что Витькиному деду снился такой же сон, когда он

попал в плен в Великую Отечественную. То видение поля и свежей травы

было предвестниками выбора - свобода или смерть. В тот же день тяжелая

дверь камеры открылась, и Витькиному деду, Макару Ильичу, принесли в

камеру краски и холст.

Идеальная любовь. Веточки и состоявшееся уже растение, привитое одно к

другому заботливым хозяином. Плоды хозяйского труда, изящно

расчерченные временем, с прозрачной кожицей и темными зернышками

сомнений внутри… Все ли это является истинным? Все ли так безоблачно,

как может показаться на первый взгляд? 

Идеальная любовь. Гармония отношений. Единство душ. Соединение

очертаний и картавинка, как червоточина в плодах, как несовершенное

произношение полиглота…

Идеальная любовь. Единое целое, свитое из двух равноценных и

самодостаточных личностей. Годы совместного благоухания и червячок

сомнений, где-то изначально подтачивающий их брак.

Оказалось, и две половинки, некогда бывшие единым целым, когда-нибудь

разлетаются…

Хозяин, подаривший им жизнь, рукой владыки распоряжался их судьбами,

владел их душами уже тогда, когда задумывал проект.

«Эту историю донесли до нас уста ветра, слова ветра высечены в камне, и

мы прикасаемся к истинному и вечному, чтобы стать совершеннее, ибо сами

не совершенны...»

Луговой перестал печатать. Откинулся в кресле, вытянув ноги на лежанку.

Временами его мучили нехарактерные головные боли. Гулко, будто с

размаха чьей-то властной руки кий ударял по шарам, и они разлетались

вдребезги.

Он давно перестал принимать славу как великое достижение. Этот год

обозначился штрихом успеха на шкале жизни, и сколь долго он продлится,

и продлится ли, было неизвестно. Книги раскупались стремительно.

Сметались даже внеплановые издания, которые издательство пустило в

розничную торговлю без ведома автора. Луговой получил гонорар аховский

- ….., шутка ли, ***$, и теперь стало непонятно, он работает на

издательство, или издательство работает на него. Встречи, встречи…

телевидение, Интернет с завлекалочками баннерных сетей типа «спешите

делать это», а главное, у него появилось два телохранителя. Они были не

бесполезны, красивы, с литыми мышцами и ростом под два метра.

«Даже не знаю, зачем я тебе пишу, я хочу слышать твой голос, знать, что

тебя волнует и тревожит, хочется быть рядом. Очень редко в моей жизни

меня кто-то понимал так, как ты. Ты понял, что мне всегда и везде не

хватает любви. Тебе все равно это теперь ни к чему...

Целую твои ладони, которые могли быть так нежны ко мне и благодарю

Господа, что ты у меня почти был.

Счастья тебе, мой ХОРОШИЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК и прощай!»

Прошло семь лет, а Константин Луговой не стер из памяти то

единственное светлое письмо в его жизни. В минуты блаженной

расслабленности, отрешения от проблем, он потягивал сигару в уютном

кресле-качалке из платана. То были редкие минуты, когда его плоть и душа

сосуществовали в гармонии. Все сокровища в этой жизни достойны

божественного касания ее ладоней.

В минуты, когда он думал о Кате, Константин Луговой преображался из

приземистого успешного писателя в того вихрастого паренька Витьку. В тот

самый первый раз ее пальцы взъерошили его коротко-стриженные волосы,

и замерли на макушке.

«Знаешь Вить, какие у тебя ресницы? Они похожи на звездочки в вечернем

небе.»

Он так боялся ее спугнуть, потревожить непотревоженность ее мечты.

Легкая как фея, она порхала по жизни в одиночестве, живя своими

фантазиями до тех пор, пока не оказывалась в его, Витькиных объятьях.

Тогда она больше была похожа на птаху, нашедшую себе пару. Теплыми

перышками хотелось ей выстилать гнездо и выводить потомство. Она

говорила, что счастье подобно океану. Бескрайнему и ласковому, если он

сыт, и мощному и беспощадному, когда он голоден.

3

Что же происходило после того, как Виктор отпускал ее от себя, вверяя

дочку родителям «в целости и сохранности»? Попрощавшись, он сбегал по

лестнице вниз и отправлялся на свидание с Юлькой. И если с Катей он

казался себе неуклюжим и робким, что особенно огорчало его, то с Юлькой

все принимало совершенно другой поворот. Ночи принадлежали им без

остатка, утром учеба, а вскоре и работа, после окончания института. В пол

шестого - свидание с Катей, прощание поздним вечером - и царящая в

сердце ночь была опять в их полном распоряжении.

Ольга все испортила. Зависть и злость на подружку подтолкнули ее

рассказать Катерине про отношения Витьки и Юлии. Та краткая разборка на

излюбленном месте в парке – и самое реальное, что осталось от их

отношений – только зажатая сейчас в Витькиной ладони записка…

И что стало с тем вихрастым пареньком, спросите вы. Юлька была соседкой

по этажу, и училась с Олей в одной группе. Они выбрали себе

географический факультет. С Виктором Юля встречалась уже давно, еще до

знакомства Виктора и Кати. Юлька красиво виляла задом, умела целоваться

взасос, и с ней было непринужденно и не совестно. Совсем не как с Катей.

Получалось, он смотрел на нее как на икону, мог долго смотреть любуясь.

Была какая-то непогрешимость в движениях ее рук, в касаниях пальцами

его волос, в ее нежном профиле и появляющихся во время улыбки ямочках

на щеках. Чтобы она не делала, говорила или смеялась, смущалась или

хмурилась, Витька принимал это и не торопил события.

Между тем, их отношения с Юлей приняли характер регулярных встреч то у

нее дома, то на даче Юлькиного дяди.

«Ты должен что-то сделать», - девушка быстро скинула бикини и уселась к

нему на колени. Руки и язык у нее были вездесущими.

«Что сделать, моя королева?»

Неожиданно она засмеялась. Откинулась на мгновенье назад, и прильнув

обратно к его коже, задышала в Витькину шею жарким шепотом: «Я сама..

я все сделаю сама»…

В полумраке не видны были мятые простыни, окурки, упавшие мимо

пепельницы, стоявшей на полу. Оба не спали. Души будто покинули

разгоряченные тела, но ощущение их единства еще сохранялось; тягучая

истома растворялась, постепенно сходя на нет.

«Что мне сделать для моей королевы?» - повторил Виктор, внося в

постановку вопроса игривость. Страсть, подобно клубкам нитей,

распластанных по кровати, вновь стала обретать силу и вот-вот придет в

движение ... содрогание… гаснущий день за окном, и огоньки сигарет…

«Ты уже все сделал… он родится через пять месяцев».

После той ночи на даче Виктор знакомится с Катей.

Все закрутилось незаметно. Он даже не предполагал, что его так затянет.

А совсем недавно у Виктора и Катерины случилось ЭТО.

Вполне осознанно.

Но время шло, нужно было выполнять обещание. Душа его разрывалась.

Одну он хотел безумно, без другой просто не мог жить.

4

Прошло пять лет. Виктор возмужал. Отпустил бородку. И студентки с еще

большим интересом рассматривали его, выходящего из ректорского

кабинета. Хихикали у стеночек и расстегивали пуговки на легких блузках,

стараясь выглядеть соблазнительно при личных беседах. Его «теория

вероятностей» состояла в том, чтобы принимать то, что само идет к нему в

руки и с завидным постоянством быстро забывать о случившемся. Скорее,

он обращался с представительницами прекрасной половины человечества

так, как те того хотели – все делая для их же блага, где и когда они этого

хотят. Ведь все в этом мире мужчины давно знают это и прекрасно

существуют по соседству с дамами своих сердец, а сердец этих, ох, как

много встречается по всему белу свету. Иногда он вспоминал свою фею –

девочку с неразбуженным океаном чувств, - и слова обещаний, которые

они дали когда-то друг другу: если обстоятельства сложатся так, что они

станут сомневаться в своем выборе, но встретятся у той скамейки в парке.

Юлия, так и не родив ребенка, которого обещала, мирно сосуществовала

через стенку: трехкомнатная квартира, купленная на первую в жизни

Виктора Всеволодовича взятку, после благополучных пяти лет совместной

жизни с Юлией, была теперь честно поделена между ним, ею и ее

сожителем Славкой. Поскольку Юлька прописалась сюда по хотению

добросердечного своего супруга, то выписать ее по нынешним законам не

представлялось возможным. Его физика помогла ему однажды выдать миру

шедевр о вечных ценностях, о том чистом и прекрасном, что когда – то Катя

назвала коротко словом «океан». Толи мир перевернулся, то ли удачное

стечение обстоятельств помогло, но местная «малотиражка» напечатала его

опус «Для взрослых про любовь», которую он дополнил приключениями из

собственной жизни, скрестив свое мироощущение с мечтами и полетами

феи по имени Катя. Константином Луговым он назвался после того, как

редактор местной газеты спросил, как представить его своим читателям.

Старт славе Константина Лугового был дан именно в этой газете.

«А что же Катя», - вправе спросить читатель. К сожалению, законной женой

Виктору она так и не стала. После расставания в парке и периода своей

болезни, когда она забросила учебу и пролеживала с утра до ночи в

кровати, окружающие называли не иначе как депрессией, а к перлам в

обложках с золотым тиснением из библиотеки отца до конца жизни так и не

прикоснулась. В ее памяти отпечатался невнятным утром кошмарный сон, в

котором она пребывала вплоть до наступления холодов. Лед уже затянул

пленкой осенние лужицы, и они разлетались осколками под ступающей по

ним Катей. Тогда она брела без разбору. И ночами, в бреду, ей все

мерещилась табличка на двери: «Абортарий». Она сохранила прекрасную

спортивную форму и упругую попку. Ребята из секции, которую она

продолжала вести до самой пенсии и продолжала вести дальше, вплоть до

дня, в который уже не смогла подняться, засматривались на нее в те

далекие теперь годы расцвета ее женской красоты.

Однажды Катерина будет возвращаться с работы, где задержалась,

подготавливая девочек для выступления на всесоюзных соревнованиях, и

душа ее, мятущаяся и встревоженная, подтолкнет ее к воротам парка. Того

самого. Из юности и полета мечты. Когда она порхала по жизни одиноко, но

гордо. Клены, едва подернутые осенней прохладой, освещались фонарями с

двух сторон, и опустевшая скамейка, которую Катерина увидела издали,

показалась ей одинокой брошенной лодкой. Которую за ненадобностью

кинули как обычную поизносившуюся вещь. Ей показалось, что она похожа

на эту лодку. Что вся ее жизнь закончилась за дверью с табличкой

«абортарий». Она так и не простила сама себе этот грех и тосковала о

своем

неродившемся ребенке. Погруженная в невеселые мысли, она медленно

приближалась к скамье; а с другой стороны, обгоняя ее в своем

приближении, туда спешил человек. Кожаный черный плащ с разрезом

сзади позволял ему шагать широко, свободно, одна рука при этом плотно

сжимала в кулаке потрепанный лист бумаги.

Итак, они встретились. Но зачем разбирать непостижимое, крошить то, что

разлетелось уже давно? Боль вылилась в нечто такое, что сравнимо разве

что с брызгами живой воды, которая уже не помощница в воскрешении -

она даже не вылита и не расплескана - она просто разбита, в ней стерта

память, а для воды память – весьма важное свойство.

«А я как увидел дедовские полотна, так и обмер: зеленое поле, Кать…

живое! Оно живое!»

Он говорил сбивчиво, и слова уже не могли оправдать его поступков,

совершенных ранее, и не могли дать жизнь ни одному живому существу в

этой жизни. Его детьми стали тексты. Он внутренне собирался, пытаясь

порхать феей по ночным улицам, по которым когда-то они бродили с

Катериной, вспоминал обрывки разговоров, иногда он ощущал незримое

Катино присутствие, что и облегчало его жизнь еще ненадолго. Рождая

произведения, в которых автор будто подводил читателя к самому

изысканному месту "разговора с самим собой". И лейтмотивом этого

разговора были размышления об одиночестве.

«Какой чудовищной силой обладает одиночество, способное раздавить все.

А вот память - ту самую, сидящую в глубине, ничем не извести. Наше

счастье в том, что мы вдали от мира медленно постигаем секреты друг

друга. Сначала всматриваясь широкими зрачками в глаза, затем

нашептывая ничего не значащие слова на ухо, в тишине они превращаются

в мелодию и сливаются с шумом океана. Иногда чувствуется шелковое

прикосновение щек и обоняние улавливает тонкий запах кожи, смешанный

со свежим ароматом ночных цветов. Мы не делаем ничего, - чтобы не

нарушить нежную гармонию, как будто несем сахарный цветок, и не хотим

попробовать его раньше времени. Где-то внутри сдавлен темперамент,

готовый немедленно участить дыхание и превратить уставшее тело в бурю.

Мы счастливы, потому что медлим, зная, действия не всегда приводят к

счастью, но счастье невозможно без действий.»

 5

Он не смог сосчитать, сколько разбитых судеб осталось позади. И возведя

Катерину после той встречи в парке в статус своей жены, четыре года

ощущал себя счастливым человеком. Они не жили в его шикарной

квартире, но уютно помещались в Катиной комнатке. Катя так хотела, а он

не настоял. Он никогда не узнает, что Катерина прослеживала его судьбу от

и до, печалилась и радовалась за него, сострадала неудачам и искренне

радовалась победам. Но жизнь на то и жизнь, что по мере проживания

открывает свои потайные уголки и самые черные мысли.

Летели года, менялись времена года, но свидания в парке с кленами были

неизменны. Пройдет много-много лет, в очередной сезон опадут кленовые

резные листья, мягкие свет фонарей согреет их прощальным светом, и

только скамейка в парке останется пуста в этот вечер.

Но это потом… потом, а пока он вальяжно растворился в мягком кресле

телекомпании, и давал «живой эфир» своим читателям:

«Велика не та вершина, которая у нас над головой, а та, которая у наших

ног». А каких вершин жанра не достиг Константин Луговой?»

Он давал интервью, отвечал на вопросы, смеялся или был серьезен, но

в

каждый отдельно взятый момент времени был неподражаем и

харизматичен.

«Я вряд ли смог бы определить для себя такой персонаж. Иногда я нахожу

очень последовательное объяснение личности у Фрейда, Фромма или

Ницше. Достаточно прагматично они могут объяснить любые явления в

человеке: романтика, желание, комплексы. Мне нравятся их последователи,

например, Дали. Его работы успокаивают и дают повод подумать над

безумством, где все имеет причину и объяснение. Но это не я. Может быть

Миро? - Скрупулезный нетрадиционный взгляд на повседневное. Jim

Morrison - как-то меня сравнивали с ним, наверно только в принципах

отношения к свободе. Мне близки Bob Dylan и Jamiroquai, но не во всем. Я

не сноб и не хиппи. Если вы всех их достаточно знаете, чтобы смешать и

получить общий образ, то можете считать, что мы знакомы».

«На горячее я предпочел бы газель, чтобы впиться в шею и терзать

упавшее животное, вздрагивающее как бабочка и распахнувшееся перед

роком как шкатулка с драгоценностями.

Насколько реальными могут стать придуманные образы, как далеко

простираться? Просто представь меня таким, каким хочешь и может быть не

стоит разбивать придуманный тобой образ? Добро пожаловать в мир грез и

мечтаний. К тому же можно прибавить и окружение. Куда мы направимся

сначала? Старинный замок, или пляж с лачугой на безлюдном острове, или

ресторанчик с саксофоном? Что помогает мечтать: обнятая подушка, или

лист бумаги в руках, который придает вид занятости, или ровный стук

дождя о подоконник?

А все таки ниже я отвечу…

.

.

.

еще не поздно подняться наверх и не терять еще одну мечту.»