Когда он заглянул в длинную лекционную аудиторию, в

ней было всего семь человек: трое пап и четыре абитуриента. “Ладушки…

Не опоздал…” – подытожил парень, зашёл и сел за третий стол у окна.

Две девочки, уже успевшие познакомиться и положить перед собой по

тетрадке с ручкой, торопились сфотографировать на свои дорогие телефоны

интерактивную доску, светящуюся заглавным слайдом PowerPoint-ской

презентации:

 

ФАКУЛЬТЕТ «РАДИОЭЛЕКТРОНИКА И ЛАЗЕРНАЯ ТЕХНИКА»

 

Факультет «Радиоэлектроника и лазерная техника» (РЛ) образован в 1987

году на базе факультета «Приборостроение».

 

При взгляде на них у новенького возникло сразу несколько вопросов и

умозаключений. “Зачем? Зачем они это делают? Что в этой надписи вообще

стоит внимания?.. Она здесь лишь для того, чтобы такие как я, заходя,

радовались, что вошли в нужную дверь. Или они щёлкают, чтобы не

запамятовать?”

“Дочь, где ты сегодня была?”

“Сейчас, сейчас, мам, забыла… В телефоне было… Эдакий факультет, в

котором я осознанно собираюсь провести следующие пять лет своей

жизни… Как же его?.. А, вот! Нашла! Ра-ди-о-э-ле-ктро-ни…”

“Зачем вообще снимать что попало? Идиотская привычка… В прочем,

присуща многим женщинам… Как, например, скупать горы шмоток и

хоронить их в шкафу…”

– Ой… А что это за радуги? – удивлённо спросила одна из них, тыча

тонким пальцем в широкий дисплей лопатообразного iphone-а. Её голос был

громким, как у людей, всё время носящих наушники, и по-детски

разбаловано-капризным.

Парнишка поморщился и отвернулся. Ему вдруг показалось, подойди к

ней сейчас поближе и можно будет услышать, как она думает вслух.

Воображение мгновенно нарисовало девицу, пялящуюся в дорогой

яблочный экран и бубнящую себе под нос: “Не-ет… Это я уда-алю… А э-

это… Это оста-авлю… ”. Возмущение не покидало его.

“И эти долбаные тетради… На кой ляд они им? Они что, пришли сидеть к

ЕГЭ готовиться? М-м-м? Или будут сейчас строчить в них историю

университета и прочий трёп дяденьки у доски?”

Наконец, внутренние раздражения прекратились – на пороге аудитории

появились двое. Студенты в футболках с аббревиатурой факультета на всю

грудь и неразборчивым слоганом под ней.

“Где-то с чем-то залетели, и теперь пашут на благо университета…

Молодцы…” – тут же отгадал паренёк.

Ребята в футболках “РЛ”, окидывая взглядом пришедших, немного

задержались на дамах. “А… Вот, в чём дело…” – пацан за третьим столом не

выдержал и хихикнул.

Более решительный студент направился к уже начавшим шушукаться

барышням и начал беседу.

“Pickup master, мать его… Неужели всё так плохо, что нужно

подкатывать к таким дырам?.. Или им здесь в универе вообще пополам кого

и куда?..”

Один из пап, доселе разгуливающий в проходе, заметив это, улыбнулся

и бесшумно подошёл туда же. Единственное, что было слышно из их

разговора, это идущая на таран первая реплика любящего отца:

– Ещё раз повтори, сколько у вас направлений подготовки? Я

прослушал.

Второй студент махнул на товарища рукой, подошёл к

преподавательскому столу, взял с его края стопочку буклетов и раздал

каждому из гостей по одному. Завершив, он встретился взглядом с

нелюдимым и вспотевшим от бесполезной спешки юношей, надел

лучезарную улыбку и подсел к нему.

– Здравствуй, – начал он.

– Здравствуйте…

– Решил, куда поступать будешь?

“Что за дурацкий вопрос? Из разряда “Ты спишь?”… С какого эдакого я

бы приходил, если бы решил?..”

– Да вот, думаю к вам… Ещё окончательно не определился.

– Иди к нам, у нас здесь весело.

– Правда? А говорят, сложно…

– В Бауманке везде сложно. Пинать не выйдет… Ну… В плане всё

подряд пинать не выйдет…

– Угу… Много выгоняют?

– Да, особенно на втором курсе, – он сказал это, испытывая какую-то

извращённую гордость. Словно возможность отчислять – огромное

достижение их факультета.

– За что выгоняют в основном?

– За неуспеваемость. Не сдаешь – до свиданьица. Всё просто.

– Сколько двоек можно иметь?

– Двоек? Ни одной.

– Невесело…

– Да ты не бойся! Посмотри на меня… Я ещё два годика назад сидел на

твоём месте.

– А как с преподавателями?

И тут оба невольно вспомнили ту кошмарную историю, которая

произошла четыре месяца назад. Ту, которой залили весь интернет и даже

уделили пятьдесят секунд эфира вечернего выпуска новостей на РЕН ТВ.

– Это же у вас чувак застрелил декана?

Улыбка слетела с лица студента. Он призадумался и с озадаченным

видом продолжил:

– Д-да… У него было не всё в порядке с головой… Психопат в общем…

“А за два года универа ты так врать и не научился, брат…” – мелькнуло в

мыслях абитуриента.

К ним внезапно подсел второй, более общительный и

коммуникабельный студент.

“Pickup master…”

– О чём треплемся? – бросил он.

– Та… Забей… – поморщился первый.

– О, люблю эту тему! – он хохотнул.

Абитуриент еле заметно улыбнулся и решил докопаться до истины, задав

вопрос снова:

– Расскажи про тот случай, в январе.

– А, про Эдди?.. – общительный оглянулся, посмотрел на время и

промямлил, что профессор пока опаздывает.

– Рассказывай. – не унимался поступающий.

– Учился здесь раньше парень. Мы звали его Эдди. Славный тихий

малый. Даже пиво не пил…

 

Он жил в маленькой двухкомнатной на окраине. В тех краях, где среди

москвичей актуальна та весёлая песенка:

 

Пусть до центра мне путь не близкий,

Может час, а может и два…

Но горжусь я своей пропиской,

Дорогая моя, Москва!

 

Колосок в бескрайнем поле спальных районов. Его мать работала

школьным библиотекарем. Участь, которой не позавидуют даже заживо

похороненные… Отца не было. Единственной бабушке было уже за

девяносто. Старушка пережила обе войны и до сих пор вела себя по-

боевому: вставала рано, ходила на огород, там без устали поливала кабачки,

затем ходила на почту за пенсией; по вечерам шила. Она и близко не

допускала в мыслях идти собирать доски на гроб, хотя, с адекватной точки

зрения, ей было самое время. Все совместные развлечения маленькой семьи

ограничивались сплетнями, жратвой и цветным телевизором.

Эд сам поступил в Бауманку на бесплатное, купил на скопленную

стипуху компьютер и начал зарабатывать. Несколько раз, помниться он

подходил ко мне, и рассказывал:

– Чувак, я придумал беспроигрышную схему!

Это было лето прошлого года. Эпоха интернетовских тотализаторов. Я

смеялся до тех пор, пока он не позвал меня к себе на Юго-Западную в

шашлычную. Сидим, едим… Вкусно… Дорого…

– Где взял деньги? – жую и спрашиваю.

– Вот! – подмигивает он с набитым ртом, молча продолжая фразу своей

мимикой: “Какой я молодец!”. – Теперь веришь?

– Нет… – ответил я, и уверен, вы бы на моём месте поступили бы так

же.

– Ладно… – он хмыкнул, слегка дёрнув головой. Этот жест следовало

понимать, как “вызов принят”.

В августе старушка умерла. Похороны провели только спустя неделю.

Еле нашлось шестеро парней, чтоб нести гроб. Я был в их числе. На

ритуальные услуги, матери Эда пришлось изрядно потратиться: она

заложила почти всё своё золото. Из-за нервного срыва у неё выпало шесть

зубов, и проступила седина. Бутылка стала её новой лучшей подружкой.

Удивительно… где она брала деньги? Когда я узнал, я ужаснулся.

Оказалось, что он отдавал ей часть своего загадочного заработка. Хочешь,

как лучше, а получаешь…

Второй курс обещался быть непростым, однако весь наш поток

прекрасно знал, что Эду нипочем любые подножки в плане учёбы. Даже

наш декан… Тот, о котором узнают ещё до поступления к нам на факультет.

Эд учил и методично сдавал. Он приходил на пару, садился первым, отвечал

и уходил. Я лишь кричал ему вдогонку:

– Эй! Подождёшь? – а он оглядывался, почёсывал голову, и отвечал:

– Ты опять не готовился? Может что объяснить?

– О! Было бы здорово! – и мы толпой окружали его и слушали ту же

лекцию нашего декана, только на внятном, доступном и понятном языке.

Эда не благодарили. Только однажды моя одногруппница предложила

скинуться ему на бутылку дорого виски, но я напомнил ей, что он, в

отличие от неё, не употребляет.

Шустрый Эдди сдал всё до конца первой аттестации и как раз тогда я

впервые увидел его в обществе одной маленькой красивой девочки по

имени Олеся. Она была с параллельной группы.

“Милая девчушка с успокоительным” – так я окрестил её для себя, когда

сидел с ней в очереди на сдачу лабораторных. Каждый раз, садясь к декану,

она бледнела, как обескровленный труп и начинала дрожать, словно

осиновый лист. Я смотрел на неё, и мне самому становилось холодно.

Но, с титанической помощью Эда она начала сдавать… У неё начало

получаться! Он сделал невозможное.

В конце осени большинство его реплик начинались со слов “Олеся

снова…”, “У Олеси опять…”. Я узнал, что родители бьют её… Что они

запугивают её до такой степени, что она боится, не дай Бог, схлопотать

тройку по какой-либо дисциплине. Но теперь, когда она с его помощью

стала понемногу разгребать завалы долгов, они немного смягчились, но всё

равно ни на секунду не выпускали дочь из ежовых рукавиц.

Провожая Олесю домой, Эд раз за разом выслушивал её рассказы о

напряжённых душераздирающих сдачах, в каждом из которых

фигурировало одно и то же:

“Эдди, почему у него всё время это угнетающее выражение лица?..

Неужели он и вправду смотрит на нас, как на обычную живую рабочую

силу, которую в любую секунду можно отправить на бойню?.. Это правда,

что он в прошлом воевал?.. Если воевал, значит, убивал… Эд, мне страшно…

Что он видит, когда смотрит на меня? Соломинку? Прутик, который можно

сломать одним движением руки?.. Я не могу больше… Его глаза… Они

снятся мне в кошмарах… Я просыпаюсь посреди ночи в холодном поту и не

могу сомкнуть веки – передо мной сразу возникают эти его глаза… Я не

сдам его… И после каждой следующей консультации я осознаю это всё

больше… Что со мной сделают родители?..”

Зачёт по дисциплине проходил в последней неделе декабря. Она так и

не получила допуск.

Как раз в те дни Эд пришёл домой и заметил, что его мать сидит на тахте

у телевизора и, не двигаясь, смотрит рекламу. Поначалу он не обратил на

это внимание, но когда понял, что его обращения продолжают оставаться

без ответа, выключил ящик, зная заведомо, что она и дальше будет

фокусировать зрачки на экране. Он тряс её и плакал, зная, что теперь

бессилен.

Её забрали на следующий день, поставив диагноз – кататоническая

шизофрения. Тогда Эдди впервые позвонил мне и попросил принести

водки.

Алкоголь ненадолго помогал, но каждый раз возвращал душевное

состояние в исходную позицию.

После недели тяжёлого запоя, он отказался от спиртного.

– Каждый раз, когда я трезвею… Я будто заново осознаю

произошедшее… Это как снова и снова бить молотком по только-только

сросшейся кости… Я так не могу… – сказал он мне тогда.

В его сердце оставалась одна последняя ниточка, не позволяющая

окончательно свихнуться. Это была любимая девушка. Раньше он не мог

понять, как можно так серьезно относиться к учёбе, как она. Как какой-то

зачёт может доставлять столько нервных срывов, сколько деканский

доставляет ей. В жизни ведь столько иных проблем… Смерть близких…

Нищета… Одиночество… А она… Убивается из-за…

 

Её исключили в январе, и на следующее утро, в воскресенье, СМИ

передали о том, что юная студентка покончила с собой, спрыгнув с пилона

Крымского моста в ледяные воды Москвы-реки. Тело не нашли. Очевидцы

утверждали, что она стояла и смотрела вдаль, после чего решительно

шагнула вперед. В предсмертной записке девушка просила никого не

винить в своей смерти.

 

На следующий день Эд пришёл в универ в каком-то несуразном одеянии.

Коричневый в чёрную клетку жакет, чёрная шапка и серые джинсы. Его

выражение лица больше всего напоминало выражение лица нашего

декана… Он, молча поздоровавшись, пошёл к нему в кабинет, и долго

оттуда не выходил. Я стоял снаружи и ждал. А потоп прозвучал выстрел. Я

сперва подумал, что в лаборатории напротив бахнула лампа, но потом,

когда из соседних дверей учебной аудитории начали выглядывать

напуганные первокурсники, я понял, что источник звука находился в

кабинете декана. Я открыл тяжёлые бронированные двери и увидел

стоящего ко мне спиной Эда. Он обернулся.

Это выражение лица излучало тихое удовлетворение… Почти экстаз… В

руках у него был обрез охотничьего ружья, из стволов которого медленно

поднимались язычки вьющегося синеватого дыма. Окно в

противоположной стене украшала огромная клякса багровой крови,

осколков раздробленного черепа и кусочков мозгов. На полу, из-за края

большого дубового стола выглядывала большая безжизненная рука.

 

На суде он сидел весь в крови.

Бравая милиция…

Красным был его жакет, и все джинсы. Отсутствовало два верхних резца,

а на правом глазу была чёрная гематома, не позволяющая разомкнуть век.

И при всём этом он до сих пор улыбался всё той же улыбкой.

 

Я помню наш последний диалог, перед самоубийством Олеси. Эд сказал,

у НЕГО была полная власть над ней. ОН решал её судьбу. Он был

кукловодом, и знал это. Он знал о её ситуации. Он знал, что с ней будет. Он

осознанно сломал ей жизнь.

– Но это не единственное его выражение лица. Он тоже может

умолять. Поверь мне. – Сказал он тогда, улыбнувшись, и больше мы не

виделись. Ему впаяли пятнадцать лет, но скорее всего, срок будет

сокращён, и его заберут в клинику для душевнобольных.

 

***

 

– А, впрочем, у нас весело учиться! – в этот момент в аудиторию зашёл

замдекана, взял пульт от проектора и поприветствовал поступающих с

началом взрослой жизни.

 

Киев 11.06.2013