К вечеру церковь наполнилась праздничным людом. Впереди стояли дети и, зевая, глядели скучающе на золотой иконостас. Алтарь, устланный ковровыми дорожками, весь был уставлен здоровенными вазами с белыми и желтыми цветами, от запаха которых многие непритворно чихали и сморкались. Перед алтарем, с левой стороны была изображена Голгофа, большой деревянный крест с образом распятого Спасителя, выполненный в натуральную величину человека. Крест был восьмиконечным с надписью на верхней короткой перекладине IHЦI (Иисус Назарет Царь Иудейский). Нижний конец креста упирался в подставку имеющую вид каменной горки. На лицевой стороне подставки были изображены череп и кости, символизирующие останки Адама. Но это не смущало грудничков. Многие подползали к горке, вставали, неуверенно покачиваясь и опираясь руками о горку, неудержимо тянулись потрогать череп, а иные норовили его обслюнявить. Матери все позволяли. И только богомольные старухи, вылезшие вперед, не столько крестились и кланялись, сколько шипели рассерженными змеями на детей и, делая сердитые глаза, чрезвычайно пугали грудничков, на время оставлявших в этой связи свои притязания к черепу и к горке. Более старшие дети, лет трех-пяти на фоне неуправляемых грудничков смотрелись куда как благочиннее. Подражая взрослым они старательно молились, но все же подсматривали за старшими и если кто из детей не являлся центром внимания хоть тех же старух, тут же куда вся богомольность девалась!

Девочка, не красивая, полная, с утонувшим в жирных щеках носом-пуговкой, сползла, вдруг, вниз, на чистый, вытертый грудничками, блестящий пол и заснула. Ее бабка, злая, тощая старуха, только губы поджала на рухнувшую внучку. Девочка так и осталась валяться возле ее ног, а суетливые груднички ползали уже по ее телу и обслюнявили ее щеки, не видя разницы между черепом на Голгофе и толстой девочкой валявшейся на полу.

А, между тем, церковный хор весело выпевал славу Христу. Священники в светлых серебряных ризах выходили и входили в алтарь. Дьякон в золотой стихаре орал народу, что Христос воскрес. Народ единым духом отзывался «Во истину воскрес!» Особенно старались поддержать священников в их все повторяющихся и повторяющихся лозунгах: «Христос воскресе!», мужики. Как правило, подвыпившие в честь праздника, некоторые из них даже приветственно махали батюшкам бутылками с пивом. Впрочем, пьяницы скоро покидали церковь, их выпроваживали вежливые, но строгие стражи порядка. Пьяниц не арестовывали, не сажали в «бобик», а просто глядели им вслед, пока веселая компания не скрывалась восвояси в темноте весенней ночи. Им на смену тут же являлась другая компания гуляк все с теми же привычными бутылками, иные для разнообразия с водкой. И все повторялись, но с вариациями. Обиженные «молитвенники» крестились, демонстрируя полицаям свою набожность, крепко прижимая бутылку с пивом ко лбу, плечам и животу, а поклонившись, часто не удерживались на ногах, тяжело падая под ноги блюстителей порядка…

Молодые парни, смеясь, дышали на полицейских, демонстрируя свою трезвость. Они пришли к самому окончанию службы и, не заходя в храм, уселись на скамейках возле, явно кого-то поджидая. Парней было много, человек тридцать-сорок. И когда народ стал выходить из храма, парни подскочили на месте, пожирая лихорадочными глазами каждую женщину, появившуюся на крыльце. Девушек обступали и лезли целоваться со словами: «Христос воскресе!». От молодых женщин тоже не отставали. Слышался звонкий смех и звуки поцелуев.

Злые старухи и тут находили для себя работу, повсюду они цепляли костлявыми руками молодежь, разгоняли парочки суковатыми клюками и грозили разъяренным визгом, карой небесной развратникам, разговаривать нормально они, как видно не умели. Визги старух мало действовали на разошедшихся юнцов, поцелуям в губы не было конца. Казалось, желание любви брало вверх над сухостью и злобой. Тьма отступала, и яркая заря окрасила небо в алый цвет.

А, между тем, в храме возле Голгофы прямо на полу спала полная девочка, возле нее сопело несколько грудничков. Маленьких детей взяли на руки их родители, а толстую девочку кто же возьмет? Ее бабка, злая тощая старуха, трясла и теребила внучку, но та, ни в какую, только головой безвольно мотала из стороны в сторону, как бы говоря, нет, не проснусь, сколько, ни проси. Но народ в этот день был добрым, и пара мужиков предложили старухе свою помощь. Один взял девочку на руки, другой пошел рядышком готовый его сменить. Идти было недалеко, две-три улицы, но мужики умаялись. Старуха все это видела и представляла уже, во что выльется их сопровождение. Но мужики за труды свои в честь праздника запросили только бутылку водки, припасенную на всякий случай, вдруг, кран сломается или батарея прохудится, и придется слесарю платить, а вдобавок к оплате, как это принято во всей России ставить бутылку водки…

День, впрочем, занимался и, задернув занавески, старуха повалилась спать.

Солнце едва встало, поднявшись над горизонтом, как к городским кладбищам уже потянулись автомобили, маршрутки, автобусы. Народ расселся вокруг могилок. Люди все приходили и рассыпались по кладбищу, крошки вареных яиц, кусочки пасхальных куличей виднелись повсюду. Осатаневшие чайки с протяжными криками кидались на стаи кладбищенских черных ворон. Оглушительное карканье было им ответом. В небе часто происходил между птицами не шуточный бой, пух и перья летели на головы посетителей кладбища. Но общее недовольство тонуло в стопках, стаканах вина, которыми угощались живые за счет поминовения мертвых. Что думали по этому поводу сами умершие, неведомо!

Однако, в сумеречной темноте наступившего вечера очнулся-таки некий пьяница. Низко опустив голову и облокотившись локтями на колени, он сидел так долго-долго, а после, ощутив наступающую прохладу позднего вечера, поднял голову, взглянул на памятник, с которого ему ободряюще улыбалась молодая женщина. В глазах пьяницы блеснуло море невыплаканных слез и выражение безнадежной тоски. Его крик полный боли и отчаяния взбудоражил кладбищенских собак, они, было, поднялись, чтобы вылезти из своих земляных нор, что нарыли у поворота проезжей дороги ведущей на погост, но тут же свалились обратно, отяжелевшие от переедания.

И только звезды холодно мерцая безмятежно светили с потемневшего неба заглядывая в сны людей. Разглядывая бесстрастно грудничков с их снами про огромный непонятный мир полный игрушек и красивых цветов. Заглядывая в сон толстой девочки, которой снился оживший добрый Христос. Вместе с ней разглядывая его темные волнистые волосы и задумчивые печальные глаза. И прежде чем осознать что-то, полная девочка загляделась в эти глаза, навсегда утопая в ласковой синеве, словно в бесконечном просторе высокого чистого неба. Освещали звезды и сны злобных старух, нередко и во сне дерущихся с кем-нибудь, все равно, с кем. Заглядывали в лица молодых парней, молодых женщин и девушек, конечно, им снились объятия и поцелуи. Они, неосознанно, складывали губы трубочкой и тянулись к подушке, воображая, что перед ними возлюбленный или возлюбленная. И только упившимся на могилках пьянчужкам ничего не снилось, сны их были похожи на глубокий обморок и звезды, оставляя в покое людей, мерцали себе, как мерцали до людей, как будут мерцать, после…