До недавнего времени мне думалось, что я знаю этого человека. Причем знаю давно и хорошо.

Ведь долгие-долгие годы связывали нас две очень и для меня, и, тем более, для него, дорогие личности. Его бабушка – известная детская писательница Вера Григорьевна Михайлова и наш общий друг и учитель – гениальный Владимир Орлов.

С Верой Григорьевной меня познакомил Орлов. Как-то зашел в редакцию «Крымского комсомольца», где я работал, и куда потом придет корреспондентом ее внук Григорий Иоффе, и говорит: «В Клубе писателей будут обсуждать планы издательства «Таврия». Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю».

До того я никогда не был на подобных заседаниях. И мне было интересно еще и потому, что там я впервые увидел Славича, Николая Тарасенко, Афанасия Красовского, о которых знал понаслышке.

На третьем этаже здания по улице Горького, 5, кроме вышеназванных лиц были уже знакомые мне Серман, Маковецкий и женщина, очень похожая на мою бабушку. Когда все расселись, я понял, что для меня места нет. Смутился, и хотел было потихоньку слинять. Эта же дама поманила меня пальцем и усадила на стул скрытый от других глаз спинкой дивана. Перед самым началом собрания один из его участников (известный литератор) громко спросил, а почему тут присутствуют посторонние. Я снова дернулся и снова был остановлен той же рукой.

Вера Григорьевна Михайлова сказала: «Какой же он посторонний? Это литсотрудник областной газеты. Возможно, он когда-нибудь станет директором издательства, и нам придется ходить к нему на поклон». Как в воду глядела.

Правда, директором я не стал. А вот парторгом и заведующим редакций в «Таврии» оказался. Сам стал приходить с планами выпуска литературы на подобные заседания.

С Григорием Иофе меня познакомил тот же Орлов. Указывая на молодого человека, вошедшего в никогда не запирающуюся дверь поэта, он, прервавшись на самом интересном анекдоте, сказал: «А это Иоффе, внук твоей любимой писательницы Михайловой».

«Почему так сразу и любимой?» – недовольным тоном решил уточнить Григорий.

«А потому что он ее книжку вне очереди поставил в план будущего года».

Некоторое время, мне казалось, что Гриша, с которым мы долго не могли не только подружиться, но хотя бы сойтись, смотрел на меня как на бедного родственника, которому его бабушка уделяет излишнее внимание. Ведь это она договорилась с редактором газеты, которую до выхода на пенсию возглавляла, чтобы тот взял меня на работу по совместительству. Мне, оставшемуся без какой-либо помощи, было трудно на мои на девяносто пять рублей помогать младшей сестре – студентке пединститута и снимать себе комнату…

Это она попросила Сермана, добивавшегося улучшения жилищных условий для одиноки х ветеранов войны, ютившихся в сырых довоенной постройки хатах, замолвить словечко и обо мне – «молодом и перспективном».

Эстафету от бабушки вынужден был принять и Григорий, пригласивший меня работать в «Республику Крым» политическим обозревателем в голодные и беспощадные 90-е.

Я писал книги, Иоффе делал журналистскую, а потом и политическую карьеру. Мы были долгие годы на виду друга. И я всегда знал, что в случае очередного зигзага судьбы, я могу прийти к нему за поддержкой и помощью.

Открыв книгу «Перечитывая заново», которую Григорий Иоффе остроумно придумал и составил, я – чем дальше углублялся в прошлое, тем больше понимал – ничего-то я об этом человеке не знаю. Оказывается, он не просто умный и удачливый журналист и политик. Жизненная его стезя, можно смело считать, была ему на роду написана. Дед – крупный партийный функционер, работал ответственным секретарем «Литературной газеты», был редактором иностранного отдела в «Известиях», возглавлял популярное приложение этой газеты «Неделю» много и талантливо писал, мотался по заграницам. Последнее – было веским аргументом принадлежности советского человека к особой касте – к компартийной элите.

Читая сегодня статьи и очерки Григория Адольфовича, опубликованные на страницах «Крымского комсомольца» много лет назад, я увидел другого Иоффе – сдержанного, но вполне искреннего патриота своего времени. Нынешнее ощущение категорически отличалось от прежнего. Тогда, читая, его публикации, я полагал, что парень этот только искусно играет в лояльность, поскольку в ту пору я был уверен, насколько ему чужды идеалы ВЛКСМ и, тем более, КПСС.

Сравнив новые впечатления с прежними, я говорю себе: заблуждение снимается.

Застегнутый на все пуговицы, замкнутый и осторожный Иоффе мне казался даже при застольном общении – человеком холодным. И вот я читаю о его чувствах по отношению к близким. Отцу, особенно к матери, к жене и сыну, и вижу, насколько они душевны, искренни и глубоки.

И вопрос о том, ревновал ли он меня, чужого, к своей бабушке – снимается тоже.

Читаю его очерки о наших политиках, как советского периода, так и новейшего и вижу, что этот прагматик, казавшийся мне тогда перестраховщиком, сегодня предстает не по возрасту благоразумным и острожным …

Эта книга для меня симпатична еще и тем, что ее автор не побоялся в ней опубликовать материалы, в которых он предстает ошибающимся в оценках, как отдельных личностей, так и событий, давно и не так давно прошедших лет.

Неужели же не было искушения замолчать их? Не показывать, или слегка, незаметно опытной рукой подретушировать? Слово ведь оно какое! Ударение порой не там поставил, акценты сдвинул, предлог опустил и сказанное выглядит иначе и даже обратно пропорционально тому, что было некогда пропечатано. Нет, не стал он конформироваться. И я понимаю, почему. Просто поступи так, Иоффе изменил бы не только смысл публикации. Он бы изменил себе. Никогда никого не предавший, он, тем более, себе самому не смог бы изменить даже ради красного словца. Сделай это, книгу бы подписал какой-то другой Иоффе, а не тот, кого все знают и многие уважают.

Есть еще, по крайней мере, два повода для похвального слова в адрес нашего автора.

Это, конечно же, изящная особица стиля, свобода формы и я бы сказал изысканная простота в его почерке. Специально так не сделать, если не стилизоваться. Такая фраза подлинно оригинальна, если она для автора естественное дело, то есть возникает она сама собой, как продолжение мысли, отстоявшейся, до той самой неслыханной простоты. Особенность эта проступает уже в первых его публикациях, а с возрастом взрослеет и становится все более отточенной и даже филигранной.

Цитирую в сокращении тонко интонированный пассаж о неутолимой жажде победы на предвыборном марафоне: «Чего только не увидишь по крымскому ящику? Да ничего, практически не увидишь, окромя всем известных претендентов на разного рода депутатство. Вот они, сердешные наши, детишек веселят, хороводы с ними и их родителями водят, привезя в какую-нибудь школьную глубинку конфетку или на худой конец мячики. А вот они, справедливые наши, гневно клеймят местную власть, забывая при этом свое участие в этой самой власти…», а помогают им, «грубо говоря – политтехнологи. Уж этим-то всякое лыко в строку». Им, чтобы «кого из оппонентов выставить в дураках», все равно, «как два пальца обсказать, в смысле объяснить на пальцах, почему оппоненты их заказчиков ну никак не могут и не должны понравиться электорату».

Его статьи и очерки безупречно логичны. Так же построена и книга. В ней нет ничего случайного, лишнего. А ведь сколько, не сомневаюсь яркого и, наверняка, не менее выразительного, в самом выгодном свете представляющего автора, так и осталось на пожелтевших страницах крымских газет.

Журналист Иоффе – блистательный полемист. Может одной только фразой, а то и словом и даже недосказанностью пригвоздить глупость и пошлость, воздать осанну интеллекту и порядочности.

И вот этот самый Григорий Иоффе долго не мог получить работу в штате хоть какой-нибудь газеты. Пятая графа, разумеется, была для него, как и для многих его соплеменников, первым и главным препятствием. И только его настойчивость, а так же умение ладить с людьми, сделали свое дело. После немалых мытарств и лет, отданных педагогике, он получил удостоверение газетчика и очень быстро обрел авторитет среди коллег, и доброе имя в читательских кругах как принципиальный автор и отзывчивый человек. В числе немногих крымчан, по праву получивших звание заслуженного журналиста Украины, Иоффе один из несомненных и достойных.

Свежа в памяти крымчан и еще одна грань его деятельности. В течение 14 лет на канале ЖИСА он вел программу «Политическая кухня», участником которой посчастливилось однажды быть и автору этих заметок. Причем вечера за чаем с баранками настолько пришлись по душе телезрителям, что вскоре по их настоятельным просьбам стали выходить синхронные повторы самых значимых передач на страницах газеты «Республика Крым».

Два созыва подряд Иоффе избирается депутатом крымского парламента. И все эти годы не порывает связь с журналистикой, то в качестве главы депутатской комиссии, курирующей СМИ, то на более высоких должностях – заместителя и первого заместителя председателя Верховного Совета АРК.

Причем, как бы ни был он занят, к нему легко можно дозвониться, зайти и побеседовать на волнующую тебя, а часто и его тоже, тему.

Лично меня подкупает такой демократизм, поэтому я наношу такие визиты очень редко – разве только в крайнем случае.

 

Случалось мне видеть Григория Иоффе в качестве представителя, которому стоящая над ним инстанция поручала пойти на какое-то интеллектуальное мероприятие. Избегают наши функционеры ходить на эти высоколобые тусовки, не потому что не любят людей искусства или науки. Просто они опасаются, что не смогут вести себя там с той уверенностью, какая им по должности подобает. Вот и отправляют они кого-то из своих, кто на этот счет не комплексует. Григорий Иоффе как раз из таковских. Он одинаково устойчиво чувствует себя в любом обществе. Где – уместно он и анекдот ввернет, где необходимо интеллектом блеснет. Арсенал, может, и доступный для тех, нерешительных. Только отличается Григорий от них самую малость. Он всегда точно знает, где и как требуется себя вести; с кем и как беседу поддержать.

Как-то, наблюдая Иоффе на большом писательском юбилее, я внутренне съежился. Не смутился бы наш политический обозреватель и депутат под обстрелом подчеркнутого внимания записных эстетов. И он, прочел стихотворение, о котором сам автор давно и думать забыл, чем поверг виновника торжества в неописуемый восторг, а у зала сорвал искренние аплодисменты. Непредсказуемость – это высший пилотаж оратора.

Тонкость чувств – почва мудрости житейской. В книге этой немало мест, где демонстрируются и эти качества личности.

Интервью всегда получается, когда оба собеседника хорошо знают предмет разговора. Сколько бы я не смотрел телепередач, с Григорием Адольфовичем, всегда ловил себя на том, что он к ним готов досконально. Потому и впечатляет его работа.

Интервью получается непременно, даже если интервьюируемый профан в означенной теме, но при условии, что ведущий подкован. Профи никогда не опустит собеседника, никогда не позволит ему испортить атмосферу разговора.

Быть умнее собеседника и никак не показать ему это свое преимущество – кредо настоящего журналиста.

Книга «Перечитывая заново» приподнимает для внимательного читателя и эту завесу профессии. Книга эта – учебник и наглядное пособие. В ней автор на своем примере показывает, как надо делать и своими словами объясняет, как он это делал.

Волею судеб талантливый молодой журналист бросает город своего детства и, охваченный массовым порывом, отправляется на историческую родину, где очень быстро начинает понимать, что одаренный многими завидными качествами олим из Симферополя никогда по журналистской профессии востребован в Израиле не будет. Упрямый характер и чувство вины перед родителями, удерживали его в Хадере, где он работал на фанерной фабрике отнюдь не творчески и совсем не за большие деньги…

Однажды ему позвонил отец и сообщил о своей командировке в землю обетованную. Вскоре они там и встретились …

Вот как это было и чем кончилось (цитирую близко к оригинальному тексту): «… гуляя по городу, уселись на скамеечку на маленькой и солнечной торговой улочке». Отец спрашивает: «Что с тобой происходит? Я тебя не узнаю». Я пытался отшутиться. Он не принял этого тона, попросив быть откровенным. Я что-то говорил, рассказывал... Но отец все понял как надо. Нет, он не призывал меня вернуться… он просто, буднично стал рассказывать об их с мамой житье-бытье. И мне стало так горько, так жалко их и себя…

Неожиданно я стал замечать, что на нас глазеют израильтяне и особенно олимы… И понял, внимание привлекает вид моего отца. Он был в белой рубашке и ярком галстуке. В те времена в Израиле так одевались только важные персоны – высокого ранга чиновники, богатые врачи, юристы, словом, – люди из высшего общества. Поэтому отец с его ярко выраженной сефардской внешностью был принят за какого-то заезжего олигарха. Зеваки не могли понять, почему такой VIP -господин запросто сидит рядом с каким-то работягой в потрепанной одежде. Так отцовcкий костюм разбудил дремавшую дотоле ностальгию и десять месяцев спустя я переступил порог своей квартиры в Симферополе. Сегодня можно только гадать о том, что было бы со мной, надень отец в тот апрельский день 1992 года джинсы и футболку…»

Уверен, что многие, считающие себя, как и я, хорошо знающими Григория Иоффе, сейчас удивятся, как это сталось со мной, когда я дочитал книгу до страницы 432.

Там были стихи о любви к родителям. Сам по себе для меня факт и поразительный и неожиданный. Такой публичной откровенности, проникновенности и душевности от матерого журналистского волка и функционера высокого ранга я, честно говоря, не ожидал. Сказав сам себе еще раз: « и это заблуждение снимается», я как профессионал своего дела несколько раз перечел и эти самые стихи, чтобы окончательно убедиться. «Он и это умеет!»

Не пожалею места для еще одной пространной цитаты.

 

ВО СНЕ И НАЯВУ

Во сне с отцом я вижусь чаще,

Чем в чаще жизни шебутной.

Во сне я с мамою участлив,

Во всем храня ее покой.

…Семейных снов мелькает лента,

И жизнь мелькает, как в кино.

Не пропустить бы лишь момента,

Когда проснуться суждено.

Валерий Митрохин.

Симферополь,

02.06.13