В этом доме у всех было все по-разному. Для кого-то шел...14-й год, для кого-то 2000-й. Кто-то считал, что живет во времена перестройки, кто-то был уверен, что в России время безвременья. Один верил, что сейчас у власти до сих пор еще Брежнев, другой мог поклясться, что на «троне» всё еще «меченый». Говорили, что это здание - что-то вроде закрытого пансионата для престарелых и душевнобольных, но для многих пребывание здесь было хуже тюремного заключения. Считалось, что этот дом имеет форму замкнутого круга – куда не иди, все равно вернешься на свое место, откуда ушел. Только врачи и санитары почему-то разделяли здание на крылья и отделения. К примеру, доктор Берников, замглавврача по лечебной части, мог сказать охраннику: «Если что, я в восточном крыле «креста», в 6-м или 8-м отделении - вызывай по рации».

И жили в этом заведении люди разных возрастов и диагнозов. Ладно, хоть говорили все на одном пока ещё языке.

Баба Мила считала, что попала в эти стены, когда её бросили дети, в 1998 году, тогда в самом разгаре была Чеченская война. Ей в тот год стукнуло 70 лет. Её забрала машина «скорой помощи» и привезла сюда, в дом для престарелых инвалидов. Так, по крайней мере, считала баба Мила. Она не уверена, что это её настоящее имя, потому что во сне к ней приходят дети и называют по-другому как-то. На вопрос «сколько она здесь?» баба Мила отвечает: «Точно не знаю. Вроде вчера ещё было позавчера. А сегодня проснулась, и кажется, что всю жизнь прожила тут».

У бабы Милы проблемы с головой и кишечником. Причем часто приступы случались одновременно. Словно голова с прямой кишкой сговорились. Когда такое происходило, старушке вкалывали слоновью дозу снотворного и увозили в комнату санитарной обработки, где с помощью шлангов с водой и хлорки приводили «объекты» - пациента и постель - в соответствующий нормам заведения порядок.

Соседкой бабы Милы была глухая 90-летняя старуха по прозвищу Веда.

Она одна из всех точно знала свой возраст и могла, не всегда конечно, предсказывать будущее.

- Я яснослышащая, - хвалилась глухая.

Но слышать ясно она могла не много. Кто умрет наутро, могла предсказать за час до смерти обреченного. Что будет на ужин, могла «услышать» только после обеденных процедур. Что заиграет по репродуктору через песню, совсем не угадывала. Да и песен таких бабуля отродясь не слышала.

Зато Веда первая заговорила о переменах за стенами здания.

Однажды перед самым отбоем у неё вдруг из ушей пошла кровь, и старуха услышала, что происходит в мире. Она услышала слова: «великий» и «перемены», «как в раю» и «к лучшему». Ей удалось услышать, как смеются звонко дети, и что в душах людей больше нет тревоги о завтрашнем дне.

- Я услышала счастье, - и старуха расплакалась.

К ним в палату тогда пришел дед Раздобар – мерзкий хрыч. Стукач. И чтобы он не разболтал всем, а особенно санитарам про новости из-за стен, Миле пришлось позволить ему потрогать её между ног. Раздобар пыхтел, пускал слюни, шаря костлявой рукой под подолом байкового халата старушки, потом вдруг затрясся весь, закатил глаза…

- Оттолкни его от себя, Милка, - успела сказать Веда, и сердце старика остановилось.

- Помер, что ли? - недоумевая, спросила саму себя Мила и позвала на помощь.

К смертям здесь давно все привыкли. Старожилы так вообще считали смерть избавлением. Божьей благодатью. И ждали её, забыв про дни рождения. День Смерти стал важней. Необходимей. Многие завели календари Смерти, где отсчитывали дни жизни до долгожданного дня Отдыха.

Кое-кто так и говорил: пошел отдыхать, вместо «скончался».

Дед Раздобар отправился на заслуженный отдых с вожделенной полуулыбкой на устах. Охрана знала, что старик слаб на сердце, и не стала заводить дело и допрашивать полоумных старух. При других обстоятельствах бабулек бы обязательно приволокли в кабинет к главврачу, где тот в паре с психиатром с помощью «сыворотки правды» потребовал у свидетельниц смерти рассказать все подробненько. Как и что было? И зачем старик так поздно приходил к вам в палату?..

Куда девали умерших - отдыхающих? Никто из постояльцев дома не знал. Предполагали, что за стеной есть кладбище, а ещё, что в здании, где-то в подвале, самый настоящий крематорий.

- Откуда, думаете, этот черный дым по выходным над садом? А мыло, которое никогда не кончается, откуда? Оттуда! - пугал старух молодой дурачок Веня.

Он был придурковат и вроде как вырос в этом доме. Его держали здесь за прислугу. Таскал газеты медперсоналу, кофе, бегал по всяким поручениям и помогал обмывать обгадившихся стариков. К молодым его не стали подпускать после случая с Алисой. Года два назад Веня пробрался в душевую, где в это время мылись по одному так называемые «сумеречные» пациенты. Это в большинстве своем молодые люди, которые боятся всего и всех, а в первую очередь себя, и не верят в собственное существование. Веня дождался, когда настанет очередь давно ему приглянувшейся девочки, разделся и, не долго думая, ворвался в душ к «жертве». Откуда он мог знать, что девушка не знает, что она живая, и стоит под струями обжигающего кипятка.

Веню не любили за то, что он совал свой ошпаренный нос, куда не просят. Его не любили и больные, и персонал. Он, правда, от этого не страдал. У него была целая коллекция вымышленных друзей и подруг, с которыми он прекрасно проводил время в пристройке к кладовке.

Веня стал вторым человеком, сообщившим бабулькам Миле и Веде о переменах в мире за стеной.

Как-то на днях ремонтируя замолчавший репродуктор у них в палате, Венька сказал:

- По радио сегодня услышал, что в стране больше нет правительства, что больше там никто не управляет. Президента тоже, сказали, больше нет и не будет. А если нет власти, значит, полная свобода, и все счастливы. Понятно вам, а? Глухие?..

- Что он сказал? – спросила Веда, когда полудурок ушел. - Сучонок так быстро и неразборчиво говорит, хрен по губам прочитаешь.

- Сказал, что по радио слышал то же самое, что и ты давеча услыхала. Изменилась жизнь в стране. Жить хорошо стало.

- Без очередей, что ли?

- И без них тоже. Всё поменялось. Жить стало лучше.

- Деньги, поди, остались, а коль так - с деньгами лучше жизнь не станет.

- Откуда я знаю, если по радио сказали так, значит, и денег больше нет. Свобода, говорят. Ты бы напряглась, может, услышала бы что ещё?

- Говорю тебе, одно услыхала, подруге нашей Розе совсем плохо сегодня под вечер сделается, надо до неё добраться. Расскажем ей, что знаем, глядишь, на поправку пойдет.

- Так она в «сомнительном» лежит, это на другом конце. Нам бы попроситься у заведующего, так сама знаешь, что он спросит, а мы что скажем?.. Просто поболтать хотим с подружкой, пока она дышит? Не пойдет.

- Ой, Милка, скрывают от нас что-то эти врачи. Вот те крест, утаивают. И санитары, и медички, и охрана. Держат нас здесь, словно прячут.

- Так мы тут все ненормальные. Я вот пока не полнолуние ещё хоть понимаю что… От нас самих нас здесь и прячут. Ты вон одинокая, глухая, и ходишь кое-как, тебя поэтому сюда и определили. Я припадошная, дети меня бросили. А Розка вообще не пойми что, не помнит, что вчера было, кто такая, не помнит, ну как такую в цивилизованном мире держать?! Все мы брошенные здесь. Никому не нужные.

- У Розы сына на её глазах убили, вот и не выдержала она. Заперлась в доме и перестала есть. Если бы не прорвавшаяся батарея, так и померла с голодухи. Её в больнице раза три снимали с петли.

- А на кой такая жизнь? Удавиться легче.

- Вот и я про то же. Зачем нас тут держат, не пойму?..

- Неприспособленные мы к той жизни, вот и держат за стеной.

- Так если жизнь изменилась, Мила, почто нас не выпустят на волю?.. Там же счастье.

- Ты у Берникова спроси.

- Тьфу, дура, - отвернулась глухая, - слышать тебя не хочу, уже и подругу навестить боится. А когда она с нами лежала и тебя успокаивала, когда сон страшный снился, нужна Роза была, а? А когда на тебя срач нападал, кто тебя до горшка провожал?..

- Повернись, - произнесла громко Мила и развернула Веду, чтоб та смогла видеть её губы. - После процедур встречаемся на выходе из крыла. Там, где раньше телефонный аппарат был, помнишь?

- Угу.

- Доковыляешь сама?

- Постараюсь.

- Никому ничего не говори. Да тебя и не спросят. Иди, и всё.

- Поняла. Чё, совесть заела?

- Помрет, боюсь, Роза наша, и даже о том, что жизнь стала лучше, не узнает, а так хоть порадуется. А я думаю, если всё там изменилось, может, и детки мои изменились. Глядишь, нужна я им стала. Заберут меня. Как ты думаешь, Веда?

- Чем черт не шутит…

- Ты вправду с чертями по молодости общалась?

- Было дело.

- А чё так?..

- Профессия у меня такая была.

- При Ельцине что ли?

- Не помню уже. Так меня тут запичкали уколами, память ни к черту.

- Видишь опять он.

- Кто?

- Черт.

- Перестань, Мила.

В палату заглянул молодой санитар в халате:

- Лекарства перед едой примете сами или под надзором? Баба Мила как, ещё в уме?

- В уме. Разве уже полнолуние?

- Да вроде нет ещё.

- Ну вот то-то.

- А гадалка наша как себя чувствует?

- Выпьет свои колеса, не переживай.

- Смотри, если ей вовремя не принять две красных и две синих, у неё начнет мозг из ушей вытекать.

- Да брось.

- Доктор так сказал после последних анализов. У неё ведь, как его? Разжижение мозга.

Санитар прикрыл за собой дверь, а Веда тут же спросила:

- Наш разговор, что ли, запеленговали?

- Нет, слава Богу.

- А что хотел? Подслушивал? Жучки ли проверял?..

- Ты про место встречи не забыла?

- У выхода из крыла, где телефон.

- Был.

- Был.

- Молодец, а теперь выпей таблетки, две красные и голубые.

- Мне кажется, у меня из-за них, подруга, мозги вытекают, - ответила Веда, заглатывая одну за другой таблетки, - так и никак иначе.

На дневную вахту дежурным санитаром по северному крылу (30-е отделение) сегодня заступил симпатичный паренек по имени Гена. Всю ночь он мирился со своим другом и поэтому не выспался. С любимым они занялись сексом только под утро. Гена с красными глазами и высосанными губами занял пост в 14:00. В 15:45 всё ещё ощущая вокруг терпкий запах туалетной воды партнера, он нежил себя воспоминаниями минувшей полуторачасовой любви, и ему было совершенно наплевать на двух еле передвигающихся на своих культях по коридору старух.

Он, как и любой другой гомосексуалист, до смерти боялся старости. Боялся потерять свой упругий накачанный зад и милую, ни одного прыща, смазливую мордашку. А работал он среди этого разложения только потому, что здесь за не хрен делать, хорошо платили.

Бабе Миле с Ведой повезло, они беспрепятственно проникли в северное крыло и поспешили дальше в «сомнительное» отделение.

Розе, когда она появилась у них в палате, на вид было 70. Старость скрывает возраст. Для любого человека возраст останавливается на цифре 70. Дальше зона нестарения. Потому как уже старый. Уже не разобрать, насколько больше вытянулась грудь, и сколько новых ты приобрела за ночь морщин. Роза, как оказалось, уже давно в доме. Только сначала её держали в крыле для душевнобольных, когда поправилась, перевели сюда, в крыло доживающих свой век. Старухи быстро подружились. Втроем они прожили довольно долго, пока с Розой не случился инсульт. Её парализовало за завтраком, когда она пыталась проглотить целиком вареное яйцо. Розу перевели теперь уже в отделение при реанимации – в «сомнительное» отделение. Роза поправилась, стала говорить и шевелиться через полтора месяца. Но говорила она больше не по делу. Что вспоминала. Рассказывала, как поступала в сельскохозяйственный институт, как у неё случился первый секс и сколько он принес разочарований, как у неё случился выкидыш, и у кого она однажды украла 200 рублей…

Подруг за все это время пустили к ней всего один раз, и то после того, как Роза сама попросила лечащего врача об этом. Когда же подруженьки приковыляли, Роза не помнила ничего. Она молча пускала слюни и плакала.

До «сомнительного» отделения осталось метров пятьдесят, старухи прошли еще один процедурный кабинет и десяток палат с лежачими больными, когда их остановила толстая женщина с усами в форме охраны:

- Эй! С какого отделения и куда направились?

Бабульки остановились.

- Глухонемые, что ли?

- Она да, - подала голос баба Мила, стараясь смотреть женщине в глаза не моргая, - а я все нормально слышу.

- Так чё не отвечаешь?

- А что отвечать?

- Куда направились?

- У нас назначено.

- Куда назначено, спрашиваю? Ну, тугая ты, бабка.

- Так к этому, к доктору.

- Ясен пень, не к пожарному, к какому врачу пошли?

- К этому, как его? Дай Бог памяти, высокий такой, ой, с ушами такими…

- На рентген, что ли?

- Во-во, рентген, он самый.

- Дорогу найдете?

- Так уже не впервой ходим.

- Пропуск надо у дежурного брать в следующий раз, понятно?! Не впервой.

Огрызнулась и ушла церберша, как будто и не было.

Выдохнули бабки.

- Что хотела? - тихо спросила Веда.

- Пропуск, говорит, брать в следующий раз надо.

- А ты что?

- А я соврала, сказала, что на рентген идем.

- Вот ты молодец, не растерялась.

- А то.

В «сомнительном» Роза лежала в отдельной палате. Сегодня подруга их узнала. Пахло свежими фекалиями и хлоркой.

- Только привезли, - начала тихо Роза. - Это из-за лекарств у меня. Это не лекарства, а отрава самая настоящая. У меня после них инсульт случился, я знаю, после этих таблеток – две зеленые и две желтые.

- Роза, мы с хорошей новостью, - зашептала Мила, - там всё изменилось.

- Где там? На Земле-то?..

- Да. В стране стало лучше. Жизнь стала, как рай.

- Это Ведка тебе сказала?

- Это по радио передали.

- А, Ведка, че ты слыхала?

- То же самое и слыхала. Счастье, наконец, посетило Россию. Золотой век – без правителей и денег.

- Быть такого не может. Я только вчера сюда поступила. Что ты такое говоришь?! Там сейчас Путин.

- Роза, приди в себя, мозгами пошевели.

- Это все эти их таблетки. Вы, вы что, хотите сбежать?..

Старухи втроем переглянулись.

- А сможем? – спросила, не дожидаясь ответа, Роза. - Вы только меня не бросайте одну. Я тоже хочу хоть одним глазком перед смертью взглянуть на лучшую жизнь? Неужто это правда, что дожила до хорошей жизни. Неужто увижу её?..

Слезы, которые потекли по щекам женщины, были красно-фиолетового цвета. От лекарств.

- Вдруг там уже и мертвых воскрешают? Может ведь быть и такое, - сквозь всхлипывание продолжала Роза, - я бы сына своего снова увидела. Так ведь бывает?! Это ведь не чудо. Если в России жить стало лучше – вот оно чудо. А воскрешение? Разве это чудо – так, пустячок. Только вы поклянитесь, что заберете меня с собой, поклянитесь прям сейчас, что не бросите меня. Что покажете новый мир! Клянитесь!

Мила с Ведой поклялись.

- Как рай – это здорово. Мы это давно заслужили. Русские. Перемены к лучшему, там, наверно, уже и впрямь всё возможно. Господи, только бы дожить, - Роза засыпала, - я буду ждать вашего возвращения… Господи... Россия спаслась, Господи… Раем стала… И сын мой там... Посмотрю на лучшую жизнь… Сроду не видела, не верила… Вы меня не забудьте… Поклян… По кланить… нить… есь…

Роза уснула, громко захрапев. Старухи незаметно даже для самих себя ушли.

Возвращение прошло, как по маслу. Всю дорогу до своей палаты молчали.

Молчали они и после ужина, на котором сегодня была пресная тушеная капуста с картошкой, кусок жесткого сала и чай. Вечером показывали фильм «Москва слезам не верит», любимый кинофильм Милы, но и на него они не пошли.

Какое может быть кино, когда за стенкой возникает новая жизнь. Рождается Фениксом из пепла. Лучшая. Новая. Счастливая. Другая. Жизнь. Страна.

Двери в палаты закрывались только снаружи. Изнутри на двери была пластмассовая ручка. Когда из-за сквозняка зимой некоторые двери сами по себе открывались, администрация дома разрешила подпирать «непослушную» дверь табуреткой, а лучше какой-нибудь тряпкой.

Соврав дежурному, что их дверь «хандрит», старушки получили разрешение закрепить её чем-нибудь.

Не зажигая света, уселись на свои кровати напротив друг друга и принялись усердно думать. Разрабатывать план побега.

- Ты же, Веда, работала с нечистой…

- И что с того?..

- Так придумай что-нибудь, как-никак на правительство работала.

- То был спецотдел по изучению паранормальных явлений. НЛО, полтергейст, всякие аномалии пытались свести к научной точке зрения. Чтоб никакой мистики, был приказ. Всё должно быть объяснено. А как подвести к науке то, чего в природе не бывает.

- Ты общалась с чертями?..

- Не помню я, Мила, уже ничего толком.

- Тебя ведь поэтому сюда заслали, потому что много чего узнала, да ведь?..

- Говори потише.

- Куда тише – и так себя не слышу. Так за что тебя, за то, что с чертями якшалась?..

- Можно сказать и так, - усмехнулась Веда и легла, - я тогда могла лучше слышать будущее. Вот и избавились от меня, выдав за ненормальную. Прочистили мозги и заперли здесь как неугодный элемент. А способности восстанавливаются. Я уже таблетки третью неделю не пью.

- Да что ты! Нельзя. Тебя же за это…

- А кто узнает? Притворяйся, Мила, иначе не выживешь. Жизнь – это сплошное притворство. Нужно притворяться. Притворяться, что счастлив, что влюблен, что доволен работой и обществом. Нужно даже притворяться, что живешь.

- Какие ты страшные слова говоришь. Это из-за таблеток. Зря ты не принимаешь их.

- Думаешь, эти таблетки лечат? Наивная. Они тормозят все возможные реакции, особенно положительные. Они сделали из нас всех кисель. Слабо думающий кисель, даже не растения.

- Зачем?

- Мы каким-то образом мешали становлению новой страны.

- Нет. Ты, может, и мешала своими исследованиями, а я, а Роза, а Раздобарыч?..

- А вы, наверное, просто были использованным и израсходованным материалом, вот и всё – старыми и никому уже ненужными. А зачем государству хлам – в утиль его. Благо, страна наша еще более ли менее гуманна, отвела особое место для переживших все сроки годности граждан.

- Нет, Веда, у тебя точно с мозгами что-то стало. Ты бы снова таблетки начала пить.

- Зачем? Я хочу увидеть свою новую страну. Что они сделали без всех без нас. Там, должно быть, и старости уже нет. Заметь, в дом за последний год-два поступала всего пара-тройка стариков, остальные молодые психопаты, которые тоже, видать, не могут приспособиться к той ихней новой реальности.

- В чем-то ты, Веда, права. Но ведь избавившись от нас, они сделали жизнь там лучше. В этом их плюс. Через какое-то время они, должно быть, выпустят нас.

- Жди. Зачем новой стране старые граждане? Это равносильно впустить в Рай изгнанных прародителей.

- Еву с Адамом?..

- Их самых. Мы – это прошлое. И будущее не для нас. Доживаем последние деньки в отведенном нам уголке пережитого. И когда все отправятся отдыхать на тот свет, с прошлым будет покончено раз и навсегда. Лучшая жизнь, новая жизнь - ей незачем опыт прошлых поколений. Они построили новое только потому, что отказались от старого. Разрушили его. Они избавились от нас, от памятников прошлого, от её культуры, искусства… Прошлого больше нет, Мила. Только мы – те, которые еще прах и в прах возвратятся.

- Ты это услышала?

- Сразу после ужина.

- И нас отсюда не выпустят?!

- Выход один – смерть.

- А побег? Мы же всегда можем убежать. Мы и Розе поклялись.

- Ты до сих пор ностальгируешь по тому, чего не вернуть?! Что давно уже на свалке похороненной истории?!

- Ты про брежневские времена?..

- А разве ты не мечтаешь вернуться туда, честно?

- Тогда, помнишь, колбаса «Любительская» стоила всего 2 рубля 90 копеек.

- А «Докторская» - два двадцать.

- Водка «Московская» два восемьдесят семь.

- Мы брали «Русскую» за три шестьдесят две.

- Вспомни, Веда, кило сахара стоил девяносто копеек.

- Да, а комковой рубль сорок.

- Вы, видно, хорошо жили, коль все такое дорогущее брали?..

- Ты тоже неплохо, если до сих пор думаешь, что это и была лучшая жизнь.

- Всё перестройка испортила. Вспомни, когда миллионы стали. Едрить через коромысло, деноминацию придумали какую-то, зачем?

- Чтоб тебе жизнь медом не казалась. Государства, они ведь созданы для чего? Для того, чтобы убивать, а не воскрешать. В твои лучшие времена мармелад стоил рубль тридцать, а когда тебя сюда забрали, помнишь, сколько он стоил?

- Тогда была Чеченская война.

- Вспомнила?

- Рублей тридцать?

- А сейчас килограмм мармелада знаешь, сколько стоит?

- Ты и это услышала?

- И это.

- Но ведь денег больше нет.

- Там расплачиваются другим.

- Чем? Не пугай меня, Веда.

- Там стало лучше жить, но что всё это стоило им, нам, чем они расплачиваются там теперь, я не знаю. Не слышу.

- Может, ты что-то не расслышала?

- Мы должны придумать, как нам сбежать.

- Это только ты сможешь.

- У Розы послезавтра будет припадок, и она расскажет о побеге, значит, мы должны тикать завтра.

- А как Роза?..

- Я подумаю.

Легла баба Мила. Теперь обе бабули лежали в своих постелях, но никто из них не спал.

- Завтра будет тяжелый день, - сказала Веда.

- Ты же что-то придумаешь? Призови на помощь потусторонних.

- О чем ты? Я же не колдунья.

- Тогда что? Остается надеяться только на себя?

- И только на себя.

- Такое ощущение, что ты не шибко хочешь увидеть ту новую жизнь.

- Ошибаешься, Мила, ещё как хочу.

Заснули как-то сразу. И спали без сновидений. А перед самым подъемом у Веды случилось откровение. Она услышала, как им выбраться из дома.

Утро было пасмурным, за завтраком, который сегодня помогал раздавать придурок Веня, Веда велела сказать Миле, что у них в палате снова полетело радио.

- После завтрака зайду, - пообещал юноша.

- Что ты слышала, Веда? - спросила Мила уже в палате.

- У сучка есть любимая девушка. Только она ненастоящая. Придуманная. Ты должна внушить ему, что мы поможем ему найти её в городе, что знаем, где она живет, с условием, что он поможет нам выбраться отсюда хотя бы на час.

- И Розе?

- И Розе. Ты должна убедить его, что это вопрос жизни и смерти. Что его девица в большой беде. Ей нужна наша помощь. Сможешь?

- Должна. А какой у нас план?

- Скажешь, мы должны выйти через главный вход вместе с парализованной Розой и беспрепятственно выехать на амбулаторной машине за ворота дома. Если он будет с нами или достанет какие бумажки, нас никто не остановит. Дальше в город к центру. На месте сориентируемся.

- Понятно.

В дверь без стука вошли. Это был их «спаситель».

- Чё, бабульки, опять радио сломали? - сказал он.

Веда ошиблась в своем предсказании на день. Когда Мила рассказывала Вене про его вымышленную подругу, попавшую в беду где-то в центре города, у Розы случился припадок. Доктору Берникову сразу об этом доложили.

Антон Берников – худощавый, лысый, пятидесятилетний мужчина сразу после обследования пациентки под номером 1250, у которой перед обедом случился припадок, направился на охранный пост, где находилась комната прослушивания и видеонаблюдения.

- Показать записи за последние два дня, - велел он пожилому охраннику.

- У нас только звуковые файлы.

- Включай.

- Вы будете прослушивать все?

- Да, я буду прослушивать все. И почему не докладываете, когда пациенты ведут речи о побеге?!

- Так, доктор, они все об этом говорят.

- И про лучшую, новую жизнь тоже все говорят? - орал покрасневший доктор, брызжа слюной во все стороны. - И про то, что Россия стала раем, и нет правительства?! Отвечай, ты слышал такие речи?!

- Может, не в мою смену? – охранник испуганно вжался в стену. - Вот все записи.

Он нажал на кнопку. Антон Берников сел:

- Я им покажу лучшую жизнь. Совсем уже с ума спятили.

Веня тем временем без проблем проник в «сомнительное» отделение, но Розы он там не нашел.

- Её забрали на курс шоковой терапии, - ответила усатая охранница, - у старухи случился рецидив. Рассказала, что в больнице готовится побег. Слышал чё, может?..

Веня ответил: «Не слышал». Он бежал по сумрачному коридору назад к бабулькам, которые знают, где живет его настоящая подружка, и плакал: «Неужели я снова всё испорчу? Я должен помочь им выбраться. Чтобы спасти мою Клариссу, у неё такой рот. А потом я сдам старух назад. Я должен!»

Роза сидела в кресле и смотрела в пустоту, она ждала, когда придет её доктор. Ей сказали, что лучшей жизни там нет - всё это больные выдумки, и пообещали, что если она захочет чего-то, что сделает её жизнь лучше, то пусть скажет доктору. И он сделает это.

- У меня был сын, - сказала Роза.

- Его там нет. Там всё по-старому.

- Как было при Путине?

- Да, дорогая. Расслабься. В России ничто никогда не меняется к лучшему. Все только ухудшается, - говорила женщина в белом, - вот и китайцы почти придавили, и мусульмане прижимают. Там все без изменений. Разве что только комендантский час ввели и военное положение.

- И никого не воскрешают?

- Нет, бабуля, только Богу это по силам.

- А в Бога хоть там верят?

- Там сейчас куча богов. Кто во что горазд. Все, кто хочет денег, нового Бога придумывает.

- Бога за деньги?

- Ага.

- Так, значит, жизнь лучше не стала?

- Не знаю, кто вам такую ахинею сказал.

- Подруги.

- А они откуда взяли?

- По радио слышали.

- По радио ещё не то сказать могут. Эти средства массовой информации только и могут, что врать. Обманули вас бабуленьки. А вы что, хотите, чтобы жизнь ваша стала лучше? Говорите, доктор пообещал сделать.

- Мне надо подумать. Очереди не нравились раньше. Мне однажды (за мясом по талонам стояла) руку сломали. Мясо заканчивалось, говядина, народ и повалил. А вообще нам-то, старикам, чё надо? Поесть вкусненько да посмотреть, как внуки наши живут. Счастливы ли?..

Веда сначала отказалась идти без подруги Розы:

- А вдруг там сын её?!

- Мы найдем его, и он заберет мать, если, конечно, воскрешен.

- Говорю тебе, я слышала - там нет больше смерти.

Веня стоял на «атасе» в дверях, старушки переодевались в белые халаты, которые притащил рыцарь-любовник.

- Неужели получится?..

- Вы, главное, до Клариссы меня доведите, - шипел «спаситель», когда они шли по коридору к главному выходу.

На дверях сегодня дежурил новенький. Ему было дано распоряжение выпускать только людей в белых халатах, и чтобы ни один пациент не вышел на улицу. Веня привычно махнул охраннику своим пропуском:

- Врачи со мной.

- Там сегодня холодно, - сказал новенький.

- Не замерзнут, – ответил Веня.

На улице они направились прямо к машине с надписью «амбулаторная».

- Предупреждаю, у меня нет водительских прав.

- До города далеко? – спросила баба Мила.

- Сто лет там уже не был.

Берников прослушал очередной треп больных. Он вспотел, его тошнило и трясло от злости.

- Вот последняя, - еле слышно сказал охранник, и доктор услышал голос:

«…мы – это прошлое. И будущее не для нас. Доживаем последние деньки в отведенном нам уголке пережитого. И когда все отправятся отдыхать на тот свет, с прошлым будет покончено раз и навсегда. Лучшая жизнь, новая жизнь - ей незачем опыт прошлых поколений. Они построили новое только потому, что отказались от старого. Разрушили его. Они избавились от нас, от памятников прошлого...»

- Номер палаты, крыло, отделение! – заорал, соскакивая с кресла, мужчина.

Охранник дрожащим голосом назвал цифры.

В машине было холодно. Веда сидела сзади. Мила - с шофером Веней. Они выехали за ворота больницы и мчались на всей скорости по главному шоссе вперед.

- Теперь куда? – спросил, останавливаясь на перекрестке, юноша.

Мила посмотрела на подругу:

- Я не знаю, - ответила Веда, - я больше ничего не слышу.

- А ты напряги перепонки, старуха! - заорал Веня. - Не хватало, чтобы из-за твоей глухоты моя подруга пострадала.

- Не ори на неё, козел! – закричала в ответ Мила. - Тебя, что, не учили уважать старость? Придурок.

- Вылезайте.

- Что?!

- Я сказал, вылезайте, дальше я поеду один.

- Ты и правда больной.

- Всё пусто, - говорила Веда, - будто никого нет вокруг.

- Очень умно. Конечно, никого вокруг нет, пустыня кругом, - продолжал орать Веня.

- А где город? – спросила Мила. - Я помню, здесь должен быть город.

- Нету больше вашего города, старухи! Ничего больше вашего нет, разве вы это еще не поняли, идиотки! Все старье уже сгнило на свалке! Только вы остались! Убирайтесь отсюда и подыхайте с голоду. Я уезжаю, давай, глухая, шевели ляхами.

- Ударь на педаль, Мила, щас! – закричала Веда. Мила подчинилась и со всей силы надавила на газ. Веня стукнулся затылком о стойку.

- Открой дверь и выбрось его, - велела Веда.

- Он умер? - Мила не отрываясь смотрела на окровавленное лицо взбунтовавшегося «спасителя».

- Делай, что сказала.

Выбросив юношу, Мила помогла Веде пересесть за руль.

- Ты сможешь?

- Попробую. Всё равно дороги назад нет.

- Нас поймают? Ты слышала?!

- Я слышала другое.

- Что?

- Роза попросила жаркое.

- И что?

- Жаркое из нас.

- Не может такого быть.

- А прошлое разве можно похоронить?! Вычеркнуть из памяти миллионов?! Можно?! Вот что происходит, когда плюешь на прошлое. Посмотри вокруг - пусто. Ничего. Ни настоящего, ни будущего. Они загнали нас доживать свой век на клочок изолированной от будущего земли и думали, что так добьют прошлое. Избавятся от него. Не вышло. Они пытались обхаять наши времена, обвиняя всех наших правителей, весь наш строй, всю власть, всё наше общество, нашу жизнь, в чём попало. Они построили свое, оболгав нас, и вот к чему они пришли, растоптав нас. Растерзав прошлое. Вот она, лучшая жизнь. Без денег, без правительства, без искусства, без прошлого… Без людей. Будущего нет, дорогая моя! Остались только мы – останки прошлого. Которым снова заново придется возрождать страну. Возвращать Русь! Россию!

- А если ты не права?

- А если в тебе говорит полнолуние или твои таблетки?..

- России не может не быть! Я не верю в это!

- Тогда поехали! Поехали дальше и дальше и посмотрим! Нам нет возвращения. Только одно – воскрешение.

- Мы просто заблудились, Веда, просто заплутали в паутине дорог, и всё. Ты ведь слышала, счастье в душах людей, ты сама говорила.

- Вот поэтому я и хочу ехать, - и Веда заправски повернула ключ зажигания, плавно надавила на педаль сцепления, потом на педаль газа, включила скорость и медленно они поехали вперед. По мокрому от моросящего дождя асфальту.

Розу накормили жареным мясом, как и велел замглавврача. Когда старуха спрашивала: «Чьё это мясо?», ей отвечали: «Это мясо ваших подруг, которые солгали вам о лучшей и новой жизни. Мясо Веды и Милы». Роза плакала и жадно впихивала в себя куски слегка подгоревшей говядины.

Берников с двумя охранниками отправились на поиски украденной амбулаторной машины. Они петляли по лабиринту дорог, но нашли только замерзшего и голодного придурка Веню. Тот и рассказал им про чудо. Он говорил, что видел, как старухи долго ехали по дороге медленно, еле-еле, а потом с неба в них ударил столб огня, и машина исчезла.

- Своими вот этими глазами видел, - божился юноша, плача, - я подбежал к тому месту, а там сухая земля и чуть опаленная трава, зуб даю. А ведь дождь был, а тут сухо вокруг - и не машины, и не старух. Ведьмы они были, что ли, и меня приворожили. Про жизнь новую всё говорили…

- А ты-то сам веришь в лучшую жизнь? - спросил уставший Берников юношу.

- Так вот же она, - ответил, улыбаясь во все тридцать два зуба, Веня.

- Дурак, - сказал доктор и отвернулся.

- А что сбежавшие? В прошлом? – спросил один из охранников.

- Они уже не прошлое. Они - это уже будущее, это новая жизнь. Даст Бог, доживем - увидим.

- Но, доктор…

- А ты бы смог удержать прошлое на цепи? – он смотрел в скуластое лицо здоровенного охранника и ждал ответа.

- Так оно же прошлое, что его держать. Прошло ведь, – ответил охранник.

- Как видишь, прошлое от будущего не утаишь. Отдыхай.

- Нет, мне интересно…

- Мне тоже, только я ничего тебе не скажу. Потому что сам ничего не знаю.

- Они что, умерли?

- Прошлое не умирает. Его невозможно убить.

- Что тогда?..

- Я же сказал, поживем - увидим.

Доктор Берников улыбнулся. Впереди его ждали 10 пациентов и еще целых пять часов работы.

Охранник посмотрел на всё ещё плачущего Веню и спросил:

- Ты что, и правда думаешь, что лучшая жизнь, она такая?

Юноша, не ответив, убежал.

Охранник, матюгнувшись, вернулся к еще не успевшей остыть машине.

Он исколесил ни один десяток километров, пока не нашел украденную машину. Она лежала на боку в кювете, искореженная, с выбитым лобовым стеклом и фарами. Мужчина осторожно спустился к машине. Сердце не хотело верить, что всё кончилось вот так, сердце хотело верить в чудо. В будущее. Он долго стоял у кабины водителя, все никак не мог решиться заглянуть внутрь: а вдруг они там - раздавленные, мертвые, и нет прошлому продолжения... Собравшись с духом, он нагнулся и посмотрел. Ему хватило секунды, чтобы осмотреть всю кабину.

Выпрямившись, мужчина посмотрел на небо.

- Да, - только и произнес он. А потом, громко засвистев какую-то старенькую мелодию, начал медленно подыматься вверх по склону.

На пустынном шоссе ему показалось, а может, так оно и было на самом деле, что далеко впереди мелькнули две черные точки. Мелькнули и пропали в лучах ярко-оранжевого закатного солнца.

«Для кого-то закат – это рассвет», - подумал мужчина. И вдруг понял, что он знает, что такое новая и лучшая жизнь.