ГЛАЗА ВЕРЫ

 

Гроб установили на расшатанные табуретки, прямо на дороге, перед въездом на кладбище. Священник деловито достал мешочек с ладаном, кадило, связку тонких, деформированных восковых свечей и пластиковую бутылку с жёлтым речным песком. Свечи он раздал немногочисленным родственникам, обступившим гроб. Погода испортилась окончательно. Сквозь густые сосновые ветви пробивались, насыщенные колкой снежной крупой, растрепанные жгуты ветра. Впрочем, что можно ожидать в Сибири в конце октября? Свечи в руках людей и у изголовья покойной постоянно гасли. Священнослужитель, щёлкнув несколько раз забралом бензиновой зажигалки «Зиппо», добился появления дыма из кадила. Размахивая им, стал, нараспев, еле слышно бормотать молитву. Изредка он прерывался для того чтобы восстановить курение ладана и промычать: «Помолимся!». В завершении обряда, священник, часть песка рассыпал по кружевному покрывалу, загасил кадило и пригласил сыновей усопшей для расчёта.

Я, мало, что понимающий в церковных ритуалах, некрещеный и не умеющий сложить персты для молитвы, с интересом наблюдал за священнослужителем. Не то, чтобы, я не был убит горем – просто в моём возрасте к утратам уже относятся спокойнее, как к неизбежности. Я смотрел, на поросшее редкими рыжеватыми волосами, лицо священника и пытался поймать взгляд его глубоко посаженных глаз. И когда, наконец, глаза наши встретились, я понял, что меня смущало. Было во взгляде священнослужителя нечто такое, что выдавало, затесавшегося в ряды могущественной организации, предателя. У него были глаза неверующего человека!

В пору беззаботного детства я проводил летние каникулы в деревне. Не хочется называть это прекрасное, наполненное солнечным светом, время, дачным. Да и не был я ни каким дачником! Я жил полноценной босоногой деревенской жизнью, с ночными кострами, рыбалкой, огородными заботами и обычной для того времени, крестьянской нуждой. Мы с остервенением брызгали слюной, изображая пулемётную стрельбу и взрывы гранат, во время игры в партизаны. Затевали постройку переправы через ручей – и каждый хотел быть непременно начальником стройки или, на худой случай, прорабом. Мы сооружали космический корабль из обломков раскладушки, и никто не хотел оставаться на Земле.

Жизнь деревенских семей была открыта, вся на виду. Многие задачи решались только сообща и, поэтому взаимопомощь была обычным делом.

Среди разнокалиберной деревенской детворы не было вражды, и краюху хлеба делили по братски – на всех.

В соседнем с нашей избушкой доме проживала странная семья, состоящая из трёх человек. Супруги Петр и Надежда Ковалёвы были, на мой мальчишеский взгляд, безнадёжными стариками. Хотя, скорее всего, им было лет по сорок, а их дочери – Вере, не больше десяти. Необычность Ковалёвых заключалась в том, что глава семьи в лесхозе, в отличие от основной части мужчин, не работал. Пётр слыл в округе мастером «на все руки» и поэтому ходил с набором инструментов по деревням и за небольшую плату выполнял разнообразные ремонтные работы. И супруга его, держалась обособленно, на вечерних бабьих посиделках не появлялась, занималась огородом и домашними делами. С их двора никогда не было слышно смеха и музыки. Ковалёвы ничего не продавали и, в деревенский магазин наведывались очень редко. Вера детворы не чуралась, но никогда не смеялась и даже улыбалась не часто. Среди девчонок я никогда её не выделял. Всё поменялось однажды, после моего неблаговидного поступка. На лужайке возле дома мальчишки затеяли очень популярную в деревне игру – лапту. Маленький резиновый мяч оказался в моих руках в тот самый момент когда, Верочка проходила мимо по тропинке. Какая-то неведомая сила, управляя моей рукой, запустила мяч прямо в затылок девочки. Не ожидавшая удара Вера, споткнулась и выронила из рук стеклянную банку с молоком. Пацаны дружно рассмеялись. Загоготал и я. Вера поднялась и обернулась. Наши взгляды встретились впервые. Глаза девочки показались мне огромными. Голубизна их – бездонна, как небо. Окажись на месте Веры, любая из деревенских девчонок, она непременно вцепилась бы в мои вихры. Верочка смотрела на меня без укора, и взгляд её словно излучал свет. Оказалось, что и лицо её, усыпанное золотистыми веснушками, необычайно красиво. Захотелось взять девчонку за руку и бежать с ней по травяному ковру навстречу солнцу.

– Влетит теперь от родителей? – очнулся я. Вера подняла банку и двинулась к своему дому. Через несколько шагов обернулась и спокойно ответила – Папа, и мама никогда меня не ругают…

Неделю спустя, я, увлечённый ремонтом старого велосипеда, сплюнул от досады и неприлично выругался. И вдруг услышал, произнесённое тихим голосом поучение – Не ругайся, сынок! Не хорошо. – Неподалёку стоял дядя Петя и смотрел тем же взглядом, которым так поразила меня Вера. Уши у меня заполыхали огнём. Стало очень неловко и я, заикаясь, выдавил: «Простите…» Это было похоже на фантастическое кино, в котором нам показывали пришельцев из иных миров. Они жили среди нас, были такие же, как мы, но в то же время обладали какой-то великой, инопланетной силой и мудростью.

С той поры я, вольно или не вольно, стал наблюдать за соседями. Пётр по выходным дням, нахлобучив на себя выцветший плащ, с посохом в руках, удалялся по просёлочной дороге в сторону районного центра. Иногда, с ним уходила и дочь. Верин наряд состоял из пёстрой кофты и юбки до самых пят. На голову она по-старушечьи повязывала голубенький ситцевый платок. Возвращались Ковалёвы всегда поздно вечером.

Желая утолить любопытство, я стал расспрашивать про Ковалёвых деревенских мальчишек.

– Ты что, не знаешь что ли? Они же – верующие! – удивился Валерка Ковшов. – Дядя Петя побирается у церкви. Верочка с ним молиться ходит.

– Как это – побирается? – не врубился я.

– Милостыню просит. – Объяснили мне. – Как нищий!

Надо заметить, что я, как и большинство детей, учился и воспитывался в советской школе, носил на шее алый пионерский галстук и был убеждённым атеистом. Ни дома, ни во дворе сталкиваться с религией не случалось. Отчётливо помню, как на уроке погрозила мне пальцем любимая учительница, заметив, что я, нарисовал карандашом крохотный крестик на полях тетради. «Религия – дурман для народа!» – укоризненно процитировала она. Может, поэтому и не приходилось мне наблюдать этих особенных глаз в школе.

Много лет спустя, судьба занесла нашу группу туристов-сплавщиков в живописную алтайскую деревню. И я, желая скоротать время в ожидании вахтовки, прогуливался по ухоженной центральной улице, которая вела к белокаменной церкви. По дощатому тротуару, навстречу мне двигался облаченный в рясу человек, видимо – местный батюшка. Вокруг него, как стайка рыбешек, крутились «разнокалиберные» ребятишки. Священник что-то рассказывал и по очереди гладил детей по голове. Все, проходившие навстречу мужчины, с почтением снимали головные уборы и здоровались с ним. Не стал исключением и я. Батюшка улыбнулся в ответ и произнёс приятным грудным голосом: « Удачного промысла Вам, хороший человек!» И я растворился в немыслимом световом потоке, который излучал его взгляд.

В чем же было дело? Какова природа света, которым, как бы изнутри, подсвечивались глаза искренне верующих, набожных людей? Чья чудодейственная рука прикоснулась к головам избранных? Почему не обладали волшебным взглядом сектанты, казалось бы тоже верующие? Эти и подобные вопросы всю жизнь я задавал себе, встречая на пути «инопланетян».

В один из тёплых июльских вечеров из дома семьи Ковалёвых донеслись женские крики и плач. А вскоре стало известно, что дядя Петя умер. Когда я с ватагой мальчишек пробрались во двор Ковалёвых, то первое, что предстало нашему взору, была окрашенная суриком, крышка гроба. Худое лицо покойного застыло в восковой неподвижности. Поразили меня не пропорционально громадные кисти рук, сложенных на груди Ковалёва. Одетые в черное старушки, крестились и перешептывались между собой.

– Ведь не старый ещё, Пётр - то!

– Ты не поверишь, Кузьминична! Когда его с кровати переносили в гроб, так под ним матрас был набит медяками!

– Да там – тыща, наверное! Не меньше! А как жили-то бедно! Ведь ничего у них нет!

– Всю жизнь на паперти простоял…

– Они деньги на восстановление храма копили. На себя ничего не тратили. Разве что, на еду…

Спустя месяц, после похорон, тетя Поля продала дом и вместе с Верой, перебрались к родственникам в таёжную деревеньку Майзас. Больше наши судьбы не пересекались, но, наполненные истинной верой глаза, ещё ни раз встречались мне на жизненном пути. Стремясь проникнуть в их тайну, соприкоснуться с неизведанным, я познакомился и даже сблизился со многими верующими. Подобраться к разгадке секрета, анализируя внешние проявления, сопоставляя уровень образования и способ воспитания этих людей, мне так и не удалось. По всей видимости, наполнение человека светом и добротой происходит путём неустанного взаимодействия души и каких-то высших сил. Путём длительного совершенствования и самопожертвования.

Священник засунул деньги в потёртый дипломат и собрал утварь. Достал из кармана нейлоновой куртки брелок и нажал на кнопку разблокировки сигнализации. Новёхонький золотистого цвета японский внедорожник визгливо откликнулся на призыв. Как бы спрашивая разрешения, священнослужитель взглянул в хмурое небо, покосился на могильные кресты, затем уселся за руль и скрылся за поворотом. Небеса не разверзлись… Тучи, как просторные тёмные мешки, нависали над верхушками сосен. Казалось, что они наполнены холодом, вот-вот порвутся и засыпят кладбище снегом.