СЕГОДНЯ ГОСТИ

 

Сегодня гости.

Они придут, какие-то шумные, поначалу чем-то озабоченные, любезные. Потом они

требуют тебя.

Ты сидишь тихо, почти не дыша, в своём укрытии, только и ждешь удобного момента, это очень важно – выйти в нужный момент, наконец, тебя находят и выставляют на обозрение. Все в единодушном порыве отметят, что ребенок вырос, спросят, хорошо

ли себя ведешь, кем хочешь стать, о чем мечтаешь, потом начнут бурно решать, на кого

из родителей похож. Затем у кого-нибудь в кармане обязательно найдется завалявшаяся конфета, и тебя, наконец, ставят на место.

Вся эта шумная, пестрая компания направляется в одну из комнат. Они такие разные, во всем лучшем, что в гардеробах и перед зеркалами на столиках.

От них по-разному пахнет.

Это был не только запах духов, одеколонов и прочей парфюмерной продукции, с которым они обычно выходят из дома, а тот, который всегда остается дома.

Это были совсем новые, еще незнакомые запахи из других домов, из неведомой

жизни.

Так пахнет в другой жизни.

 

Так бывает.

Ты попадаешь куда-то в первый раз, приходишь в дом, и первое, что удивляет – этот запах, новый, незнакомый, ни на что не похожий, и обстановка, все то, чего с любопытством касается глаз.

Да. Так бывает.

Все странно, все ново, все непривычно, все не так.

Ты как бы попадаешь в новое для себя пространство.

Ты проникаешь в него.

Поначалу оно враждебно к тебе, недоверчиво. Свято оберегая себя от непрошеного вторжения какого-то постороннего, инородного тела, яростно отторгая его, это пространство потом смягчается, приглядываясь, успокаивается.

Ты невольно начинаешь примерять его на себя.

Ты приглядываешься к чужим вещам, машинально начинаешь расставлять предметы мебели: стулья, столы, шкафы, книги. Развешивать на стенах картины, зеркала, раскладывать по своим местам, и не замечая того, что кто-то другой уже это сделал.

Эти стены, они тебя не знают. Они не знают твоих привычек. В них можно быть другим, можно предстать в ином свете, обновленным, незнакомым, а вернувшись, вновь стать прежним.

 

Стол. Большой обеденный. Такой обычно достается от кого-нибудь в наследство, а если его нет, то когда приходят гости, всегда найдется складной, который заставлен всем нужным, но не срочным, и общими усилиями освобождается и накрывается.

Наконец все сели. Сначала слышен только общий дружный звон стекла и металла.

Он кажется хаотичным, но потом становится почти синхронным, затем эта хаотичность замедляется, становясь плавной и ленивой, постепенно разбавляясь накатывающими приливами разговорных волн.

Они то накатывают, накрывая всех своей ударной волной, то тихо разбиваются о первую же преграду.

С самого утра тебе надо было постараться не запачкаться, не порваться. Ты должен как можно дольше оставаться чистым, причесанным, опрятным, чем-нибудь занятым, желательно чем-нибудь тихим, ребенком, но как же это скучно.

Ты честно пытаешься проникнуться пониманием к тем важным, серьезным, но очень уж странным разговорам взрослых, но не можешь сосредоточиться, твои мысли расплываются.

 

Это было время больших белых кораблей и пароходов.

Время, когда по палубам грациозно прохаживались тонкие, почти прозрачные женские силуэты, в светлых платьях, прячась за ажурные зонтики, а мужские в легких, элегантных и всегда безупречных костюмах спокойно стояли, смотря на водную гладь.

Когда дети играли, бегая по палубам и воображая себе все те невероятные приключения, о которых они однажды прочитали в своих книжках, девочки видели

себя в далеких сказочных странах, мальчики видели морские сражения, одинокие острова, затерянные где-то на пространстве старинной пиратской карты.

Когда девушка, стоящая у кормы, еще с распущенными волосами, но уже со слегка

припухшими губами и нежным румянцем, смотрела на пронзительно кричащих птиц, ловя на себе восхищенные взгляды молодых (и не только) людей, самоуверенных и дерзких, имеющих четкие планы относительно своего будущего.

Это было время больших белых кораблей и пароходов.

 

Дверь в твою комнату закрывается, погасив собой свет.

На потолке, стенах, на полу задрожали тени.

За стенкой слышны приглушенные возгласы, смех, споры. Эти смешные странные взрослые. Они так несерьезны.

Вечно все делают не так, говорят не то, думают не о том. И ты отмечаешь про себя, что на один день стал старше.

 

Говорят, что с наступлением ночи все вещи оживают. Они и днем живут, но это их жизнь, скорей, наша, и она почти незаметна. А ночью, когда наступают сумерки, и все шумы постепенно стихают, они оживают.

 

Это была, на первый взгляд, совсем обыкновенная кукла, но это только на первый взгляд.

Кто-то снабдил ее настоящими часами на цепочке, вместо пояса, которые висели c левой стороны, и маленьким медвежонком в правом кармане ее темно-синего суконного платья.

Когда-то она жила за прозрачной стеной витрины, и из своего угла ей был виден стремительный мир.

Мимо проходили высокие и очень серьезные существа. Они всегда хмурые и озабоченные и вечно куда-то спешат. Они почти никогда не смотрят сюда, только мимоходом.

Были еще и те, что маленького роста. Они улыбались, смотрели во все глаза и показывали пальцами. Однажды ее положили в красивую коробку, закрыли крышкой и унесли.

Это была необычная кукла.

Кто-то снабдил ее настоящими часами на цепочке вместо пояса и маленьким медвежонком в правом кармане.

 

Еще не совсем светло, но уже и не ночь.

Все спали, почти все. Что-то за окном, какое-то движение заставляет встать с кровати и подойти. Первый снег уже. Все такое белое, с едва различимым розовым оттенком, след золотистого утро. В городе такое долго не длится, и скоро все стает.

Стоишь, смотришь как, медленно кружась, летит утренний снег, пока холодный пол не загоняет обратно в постель. Обратно в сон.