Июль 1960 года. Посёлок Катаяма, что на окраине Грозного. Я

доедаю второй километр селёдки, второй круг сушёной капусты и,

соответственно, второй котёл кирзовой каши. В переводе с солдатского

диалекта - я есть рядовой второго года срочной службы на военном

аэродроме. Живётся голодновато. После отставки маршала Жукова

армейские хозяйственники от рук отбились. Потому-то в солдатском котле и

булькают эрзац-щи. Те самые круги столь оригинально законсервированной

капусты я сам извлекал из деревянных кадок. Сам и измерил: один метр и

двадцать сантиметров в диаметре.

Нет, я не жалуюсь. Но вот, имел глупость послать маме последнюю

фотографию. От материнского сердца не спрячешься: «Сынок, куда

подевалась твоя могучая шея?» Не прошло и пары месяцев, как получил я

от брата Миши - старшего лейтенанта авиации почтовое извещение с

припиской: «Братишка, мать меня совсем заела. Требует послать посылочку

голодающему. А по-моему, по-холостяцки, лучшая посылка – это перевод».

И вот я, с пятью сотнями дореформенных рублей в кармане, иду в парк

«Комсомольский» на свидание с девушкой. Ну да, у меня тоже есть зазноба.

А у кого её нет на двадцатом году жизни? Мы чинно гуляем по аллеям, жуём

мороженое. Я старательно отдаю честь встречным офицерам: ну их,

придирчивых. Но, всё равно, ощущаю себя кумом королю и сватом

министру. Даже идущее рядом нежное создание замечает мою эйфорию. И,

наверное, относит её на счёт своего обаяния.

А в парке полно таких же, как и мы, «на половину военных» парочек. И

вездесущих цыганок: эти знают кто не поскупится, желая узнать свою

перспективу. Вот так мы и столкнулись со старой предсказательницей судеб.

Намётанным глазом ворожея точно определила причину моего

возбуждения, - деньги, способные прожечь солдатский карман:

«Эй, служивый, за жизнь погадаю! Правду расскажу про всё, что

будет! И твоей крале наворожу счастье! – Протянула ко мне раскрытую

ладонь. – Положи сюда бумажку-денежку! Не скупись, служивый!»

Как с цепи сорвавшись, я вхожу в роль всё повидавшего воина-

фаталиста:

«Спасибо, бабушка, не стоит! Что было – знаю, что будет – знать не

хочу! А девушке моей погадай на счастье!» Рука уже щедро нырнула в

карман. И тут запястье крепко ухватили пальцы моей спутницы:

«Не давай ей! Наплетёт с три короба, выкачает всё, что есть в

кошельке, - и скроется! Пойдём отсюда!»

«Какая ты красиваяя-я-я! Но, какая же ты жаднаяя-я-я! – Парировала

старуха. И снова ко мне. – Эй, служивый! Хочешь, я твоё имя отгадаю?

Тогда поверишь цыганке?»

«Имя? Имя можно! Отгадаешь – получишь вот эту бумажку-денежку! –

Извлёк я из кармана пятидесятирублёвую купюру. – Но знай, имя у меня

особенное! Еврейское!» - Я вошёл в раж, полагая, что у меня на руках

сплошь козырные карты.

«Тебя зовуу-ут….Витя! – Выстрелила бабка. – Давай деньги!»

«Нет, чавела, меня зову Израиль! Не отгадала!»

«Это почему не отгадала? – Затараторила цыганка. – По-вашему

Израиль, по-нашему – Витя!»

И сражённый её железной логикой, я отдал деньги, чем сильно расстроил

свою красавицу.

Но вскоре был прощён. В следующую субботу в увольнение меня не

пустили. Определили дежурным по КПП. Девушка пришла ко мне на

проходную. Отцы-командиры сквозь пальцы смотрели на наше

незапланированное свидание. Обнимались мы до позднего вечера. Сколько

же можно? Да и есть уже хочется. А магазин-бакалея вот он, рядом. Скоро

из-за его угла хлопцы потянутся из города в казарму. Я слазил в карман за

очередной бумажкой-денежкой:

«Ты не на посту, зайди в бакалею, купи нам чего-нибудь сладкого!» И

вскоре зазноба вернулась на КПП с солидным пакетом дешёвых соевых

конфет. Мы жевали их наперегонки, оба не сильно избалованные жизнью.

Вскоре первый голод был утолён. И тут из-за угла выглянули два моих

друга: впереди Юрка Журавский, за ним в затылок - Автандил Кавтарадзе.

Проходят мимо нас: «Можно конфетку?» И берут строго по одной. За ними

также степенно шествуют Мартин Арутюнян и Генрих Шанц. А за Генрихом

тянутся все остальные уволенные моего взвода: «Можно конфетку?» Я-то

сразу смекнул, что попал под солдатский розыгрыш. Что ж, с поста не

уйдёшь. Конфеты не спрячешь. Да и гордость солдатская обязывает.

Протянул руку с пакетом навстречу жестоким шутникам: берите, мол,

милости просим. А сам отвернулся с намерением приласкать свою подругу. И

наткнулся на её возмущённый шёпот: «Зачем ты им раздаёшь?!»

Больше мы не встречались. Нет, не намеренно. Как-то так, само собой:

характерами не сошлись. Наверное, слова ворожеи врезались в мою

память. Да и сам я не выдержал экзамена.

А потом был университет, за ним - экспедиционная жизнь. Было сидение

в научных библиотеках и самообразование в морской биологии и смежных с

нею науках. Было и бессистемное чтение на переходах. Состав чтива в

судовых библиотеках определялся уровнем образования помполитов. Так я

и набрёл на теософические учёные разработки библейских текстов. И среди

них – на книгу Данэма Берроуза «Герои и еретики». И узнал, наконец, что

моё ветхозаветное имя Израиль означает «Боровшийся с Богом». Это

прозвище евреи дали своему пращуру Иакову. Почему-то вспомнилась та

ворожея: «Тебя зовуу-ут… Витя! По вашему – Израиль, по нашему – Витя!»

И занесло меня в этимологический лабиринт: Виктор – означает

«Победитель». Иаков-Израиль боролся с Богом, пусть даже во сне. Но не

победил в той борьбе. Сам был побеждён Богом. И даже получил перелом

бедра. Это что же, я напрасно отдал ворожее ту дореформенную полсотню?

А потом случились Перестройка и моя репатриация на «историческую

родину». Никогда не забуду нашу студию по изучению иврита (ульпан) в

пустой холодной синагоге. В нашем классе собрались евреи из Москвы,

Биробиджана, Прибалтики, Польши, Средней Азии. А за одним столом со

мной сидит иранский еврей, мой ровесник. В Иране он был состоятельным

фабрикантом. А на общественных началах исполнял обязанности раввина.

Отвечая на вопрос что побудило его к репатриации, рав Цион подшучивает

над собой: «В Иране я читал Тору на иврите как попугай, не понимая ни

слова. Вот, перебрался в Израиль узнать, наконец, что же написано в

Святой Книге».

Преподаватель иврита - раввин этой же синагоги. Он не знает русского

языка и давным-давно забыл польский. Рав Нафтали обращается к

аудитории на иврите и английском. Тяжело дается мне язык предков! С

соседом мы вообще общались на языке жестов Великих Равнин. Особенно,

в первое время. Но всё когда-нибудь кончается. И вот мы уже способны

уловить тему разговора. И однажды рав Нафтали торжественно объявил о

начале краткого курса основ Иудаики. Специально разработанного для нас,

блудных детей Израиля: «Авраам родил Исаака. Исаак родил Иакова…».

«Это тот праотец Иаков, которого прозвали «Израилем»? – Спросил я. –

Здесь какая-то загадка: прозвище означает «Боровшийся с Богом»; и в то

же время, Иаков считается верным слугой того самого Бога!»

«Нет, это не правильное толкование! - Последовал ответ. - Прозвище

Израиль мы трактуем как «Наместник Бога на земле»! Мы, иудеи, не

признаём мнение христианских ревизионистов.»

«Но, позвольте, рав Нафтали! – Вмешался в дискуссию мой сосед. – В

Иране мы тоже толкуем Израиль как «Боровшийся с Богом». И у нас

никогда не возникало в этом сомнений!»

«А сейчас вы оба находитесь в Израиле! – Обрезал спор рав Нафтали. –

И вам придётся принять к сведению интерпретацию ортодоксальных

раввинов!»

«Вот оно что! – Проворчал я по-русски. – По-вашему Израиль, по-

нашему – Витя! Весь фокус в интерпретации!»

«Ма амарта? (Что ты сказал?)» – переспросил рав Цион.

 

Израиль, 2012