Из цикла "Я вот что Вам хочу сказать"

 

У моей мамы большие неприятности. Осенью на нашем столе в большой

комнате часто стояли цветы, потом они стали появляться все реже, потом

какой-то букет засох, а теперь в эту вазу дедушка складывает разные

квитанции. Говорит, чтобы не забыть вовремя заплатить. Бумажки

некрасиво торчат во все стороны, но мне это нравится гораздо больше, чем

те розы. И дед с бабушкой тоже так думают. Я знаю. Однажды дед сказал:

«Ненавижу эти цветы. И его ненавижу», а бабушка прибавила: «Женатый

человек, и чего увивается…».

Им кажется, что я не слышу. И когда они на кухне вдвоем разговаривают,

и когда я уже сплю. А я на самом деле не сплю, а слушаю. Вернее,

подслушиваю. Мне же нужно знать, что у нас происходит.

 

Мама приходит с работы очень поздно. Она по вечерам получает второе

образование. Я все хочу ее спросить, почему это второе образование? Я

знаю, что когда я родился, она уже училась в институте, а перед этим в

школе. Значит, два образования уже есть. А это образование, из-за

которого мы теперь совсем не видимся, значит, - третье? Мне совсем не

нравится, что мама пошла учиться. Вечером она приходит, когда я уже

сплю, а утром уходит еще на какие-то курсы от работы, когда я еще сплю. И

если мне что-то нужно ей сказать, я пишу ей записки. Так получается очень

часто. Ну, например, я прошу ее поднять меня пораньше, чтобы нам

повидаться, пока она еще не ушла.

Пишу, что если я буду сопротивляться, она бы подергала меня за ногу. Для

того чтобы было понятней, я обычно рисую еще картинки. Ну, например,

когда меня надо разбудить пораньше, – рисую, как лежу и как мама

должна меня разбудить.

Еще внизу под картинками я всегда рисую ей сердца. Мама обычно смеется

и мои записки целует, а про сердца говорит, что они у меня похожи на

попу. И тоже их целует. А меня прижимает к себе и говорит, что я ее

счастье.

 

Я больше всего люблю вечера, когда мама не учится. Мы ложимся спать, я

немножко жду, потом, на всякий случай, ее предупреждаю: «Мама, ты

ужасно вредная, и я иду к тебе». И быстро перепрыгиваю к ней на

диванчик. Наши диваны стоят через проход, у меня слева, а у мамы справа,

и перепрыгнуть к ней мне очень легко.

Сначала мама выпихивает меня, и мы возимся, а потом она начинает

слушать. Мне надо ей рассказать свои главные тайны. Их каждый день

набирается так много, что мне трудно дотерпеть до выходных и хочется

рассказать все сейчас.

Поскольку это тайны, я все рассказываю шепотом ей на ухо. Она хохочет и

говорит, что у нее ухо от меня уже мокрое. Ну, как еще рассказывать, я не

знаю. Ведь это же тайны.

Наш дед в такие моменты всегда заглядывает к нам. Он оставляет свет в

коридоре, пристраивается на краешке маминого дивана и сидит с нами,

хотя нам всем тесно. Но на соседний диван пересаживаться не хочет.

Говорит, что ему и на нашем хорошо. Мы вместе говорим о разных вещах,

дед гладит меня по голове и, как говорит бабушка, «тает». Он может так

"таять" долго, пока бабушка не призывает нас к порядку. Она говорит, что

завтра всем рано вставать и что деда от нас «оттащить невозможно».

Бабушка заходит к нам в комнату на минутку и начинает слушать, о чем мы

говорим. Очень скоро фартук на ее животе начинает подпрыгивать –

бабушка смеется, потом тоже подсаживается к нам, и мы начинаем шутить

и смеяться все вместе. И так иногда хохочем, что мне даже в туалет

приходится бегать, чтобы не описаться.

Ой! Ничего, что я так сказал? Когда мы вот так – все вместе на мамином

диванчике, - мне кажется, что это наша лодка и мы в ней куда-то плывем.

Бабушка у нас самая главная. Это мама так говорит. А дед – самый добрый

дед на свете. Мы с ним любим сидеть на кухне, разговаривать и есть

черные сухари. Их бабушка специально для нас делает. Дед говорит, что

это лучше всех пирожных. Бабушка режет бородинский хлеб на маленькие

кусочки, солит их и отправляет в духовку. А потом мы пьем чай. Если чай

сладкий, а сухари соленые, получается очень вкусно. Мама сахар в чай не

кладет, говорит, что для фигуры плохо. А нам, как говорит наш дед, фигура

не страшна, и мы пьем сладкий.

 

Больше всего я люблю быть дома. Раньше я даже не знал, что это так

здорово.

Раньше мы жили с папой. И они с мамой часто ругались. На меня мама тоже

кричала, потому что я на продленке плохо делал уроки, и мне становилось

очень страшно. Она тогда была похожа на злую, лохматую собаку, и мне

казалось, что она даже может укусить меня. Это была не моя мама. Она

кричала на меня, потом плакала и просила у меня прощения, потом опять

кричала и опять просила прощения. И я понимал, что это все-таки была

она, только уже некрасивая. По ночам мама часто не спала, а ходила по

кухне и выливала в туалет водку из бутылок. Утром папа кричал на маму,

зачем она вылила его водку.И мне было жалко ее. Я же знаю, как страшно,

когда на тебя кричат. Однажды я сказал им, что взрослые такие не бывают,

потому что они все время ругаются. Мама встала на коленки и обняла

меня, а папа был пьяный.

 

Я стараюсь не вспоминать то время. Тогда мама была другая. Мне кажется,

что она даже не любила меня.

Однажды вечером она ушла в театр. А перед этим спорила о чем-то с

бабушкой по телефону и опять кричала, что не может лишить ребенка отца

и французской школы. А жизни у нее все равно нет. И что она тоже

человек. И поэтому пойдет сейчас с тетей Светой в театр. И что я уже

большой и могу дома один посидеть. Бабушка в таких случаях говорит, что

лучше совсем без отца, чем с таким отцом, и что пропади она пропадом, эта

французская школа. Мама ушла в театр. Я сидел один, и мне было ужасно

скучно и холодно. И я боялся, что придет папа. Потом опять позвонила

бабушка, спрашивала, что я делаю и что я ел на ужин. Я сказал, что мама

оставила мне сырники, и на всякий случай наврал, что я рисую. Потом я

услышал, как бабушка сказала кому-то, что весь этот кошмар она моей

маме никогда не простит.

 

Но это было давно. Я не люблю думать об этом. Когда мы переехали к деду

с бабушкой, я даже сначала ничего не понял. Просто однажды в субботу

мама сказала, что мы поедем к ним в гости. Я обрадовался, она собрала

сумку, взяла мой портфель, и мы уехали. А здесь уже мама мне объяснила,

что теперь мы будем жить все вместе. Я сразу спросил, а как же мой

медведь, он же остался на старой квартире. Если бы я знал, я бы взял его с

собой. И книжки, и мои альбомы. Мама пообещала, что все мне привезет. И

действительно, медведь скоро тоже переехал к нам и теперь сидит на моей

подушке. Я стал ходить в новую школу, а мама начала учиться в своей

академии. Она говорит, что ей нужно очень много работать, чтобы купить

квартиру и что мы у дедушки с бабушкой на голове сидим. Зачем нам

квартира, я совершенно не понимаю. У нас здесь есть своя комната, там и

наши диваны, и мой стол, и шкаф умещаются.

 

Мама очень изменилась. Она опять стала красивая, как раньше. Тогда я был

еще маленький и часто спрашивал ее, почему она такая.

А мама брала меня на руки, целовала, потом залезала носом мне под шею и

глубоко вдыхала. Там у меня, оказывается, необыкновенно пахнет. Не

знаю, я старался понюхать, но ничего не почувствовал.

Теперь мама добрая, она больше не кричит, и я ее совсем не боюсь.

Наоборот, мне хочется ее защищать. Однажды мы с ней поехали на

Азовское море лечить мое горло. Мы никак не могли найти, у кого

остановиться. Нам везде говорили, что комнат нет, все занято. Мама шла

такая расстроенная. А я ее утешал и говорил, что мы обязательно что-

нибудь найдем. И чтобы ей было веселее, даже обнимал ее за талию, хотя

мне было очень высоко и неудобно. И все получилось, как я сказал. Одна

старушка, Ефросинья Михайловна, у нее потом еще котята родились, нас

приютила. Она нам предложила большую комнату, но предупредила, что

там с нами два других человека будут жить. Мы согласились. На

следующий день с нами стали жить еще две тети – одна молодая, другая

старая. И мы так все подружились! По вечерам мама нам всем читала мою

книжку. Мы спросили разрешения, и эти тети тоже стали перед сном

слушать, как мама читает, и даже потом обсуждать эти истории. Вот так

здорово мы жили. Утром мы купались в море, а после ужина я возвращался

на берег спасать медуз. Днем эти медузы плавали в воде, и все знали, что

они, хотя и огромные, но совсем некусачие, а наоборот, совершенно

беспомощные. Зачем их каждый раз вытаскивали на берег, я не понимаю.

Они лежали на горячем песке и умирали. Поэтому перед сном мы

возвращались туда, и я оттаскивал медуз обратно в море.

Они были часто израненные и такие несчастные, что я, хоть и

сдерживался, все равно плакал, а мама закрывала глаза рукой и все

спрашивала Бога на небе, как же я буду жить. Потому что у меня нет

никакого защитного слоя.

 

Но это было давно - летом.

А сейчас зима, у нас с мамой каникулы.

На нашей кухне каждый день очень вкусно пахнет, и в большой

эмалированной миске под полотенцем лежат пирожки с капустой. А в

стеклянной салатнице – плюшки с вареньем. И по вечерам мы все вместе

пьем чай. А недавно у нас был Новый год. Это был необыкновенный

праздник, наверное, самый счастливый день в моей жизни.

В тот самый последний день мы с мамой с утра поехали в цирк. Там мы

смотрели на жонглеров, клоунов и тигров. Мне больше всего клоуны

понравились.

А потом мы пошли на рынок. Это был Центральный рынок, самый большой

в Москве. Перед этим я дал маме честное слово, что не проговорюсь и нашу

тайну не выдам. Она мне рассказала, что написала какую-то статью и что

ей заплатили много денег – сорок рублей. И у мамы план – сделать деду и

бабушке сюрприз. Она спросила меня, как я - не против? Ну, зачем она

такие вопросы задавала? Сюрприз был такой: купить на рынке разных

вкусных вещей и еще разные подарки к Новому году. Вокруг было много

народу, и все были веселые – и продавцы, и покупатели.

Мы купили виноград, хурму, груши, какие-то еще фрукты и овощи.

Я никогда не видел в магазинах такую красивую еду. Мама иногда приносит

с работы что-нибудь вкусное – говорит что это «Заказ». Но это бывает не

часто.

А потом у старушки на выходе купили для деда – толстые шерстяные

носки, а для бабушки – пушистые варежки с красивыми снежинками и

помпончиками.

 

Дома мы потихоньку в ванной все фрукты помыли, сложили на большой

поднос, накрыли чем-то, потом я отвлекал бабушку в большой комнате, а

мама прятала поднос под моим письменным столом. А вечером наступил

Новый год. И мы с мамой торжественно внесли наш поднос в большую

комнату, где уже стоял стол с разной вкуснятиной.

Как сказала бабушка, они потеряли дар речи от радости. Дед сразу натянул

носки на ноги, а бабушка все прикладывала варежки к щекам. Мы кормили

деда с бабушкой фруктами и помидорами, и это было так здорово, что мне

самому совсем не хотелось все это есть. Правда, потом меня уговорили, и я

тоже съел две большие груши.

Я теперь мечтаю о том, что на следующий Новый год мама опять напишет

какую-нибудь статью, и мы опять устроим дома сюрприз. А у меня в тот

вечер появился друг. Его мама с бабушкой по ночам для меня делали. Они

взяли мои старые ползунки, набили их чем-то мягким, потом пришили

ручки и головешку. Глаза сделали из черных пуговиц. Бороду и усы - из

моей старой шубы. У него жилетка из дедушкиного пальто и красная

косынка из маминого пионерского галстука. У него даже есть маленькие

сапожки. Это настоящий Морской волк, и мы решили, что он будет охранять

от бурь нашу семейную лодку.

А маму я всегда поздравляю сам. И каждый раз пишу ей о том, как люблю

ее. И рисую сердца, пусть они и похожи на попу. Это неважно. Мама ведь

все понимает.

Я хочу, чтобы в нашей вазе не было больше цветов. Никогда. Пусть лучше

там лежат дедушкины квитанции.