НЕВИДИМЫЙ МИР ДЕТСТВА

 

У меня нет ни одного живого дедушки, но зато у меня две бабушки. У меня нет сейчас папы, но зато есть мама. Она сказала соседке тете Даше, что у нас в роду хронически не хватает мужиков, при этом почему-то виновато улыбаясь.

Одну мою бабушку, папину маму, я зову бабой Катей. Она живет на проспекте Ленина со своей сестрой, тоже бабушкой. Однажды я подслушал разговор моей мамы про нее:

— Она всегда с причудами после того, как ее мужа увезли на черном вороне.

Другую бабушку, мамину маму, никак не зовут, я ее называют просто бабусей. Она живет в деревне; меня летом туда отправляют “пить парное молоко”, как говорит мама.

Недавно у нас с мамой случилось большое горе: у меня теперь в жизни не будет папы. Мы его проводили на войну в Афганистан, и он не вернулся оттуда. “Пропал без вести”,— так написал в письме его командир моей маме. Мама, когда смотрит на его фотографию, плачет о нем. Я обещал маме, что когда вырасту большим, то поеду в Афганистан и найду там моего папу. Мама гладит меня по головке и ничего не говорит. Я плачу и кричу:

— Все равно найду...!

А недавно меня привезли на “Жигулях” в деревню к бабусе. Она рада, когда я к ней приезжаю. Она меня любит, и я там делаю все, что хочу: захочу босиком бегать по улице — бегаю, захочу не есть — не ем. Только у нее я всегда хочу есть. Но главное — я должен там пить парное молоко по маминому приказу. Бабуся сидит напротив меня и следит, как я пью молоко.

— Вот матери скажу, что не допиваешь, — делая строгий вид, говорит бабуся, и я допиваю до дна большую кружку. Мой живот становится похожим на барабан точь-в-точь как у нас в детском саду.

Однажды перед сном, когда я лег в постель, бабуся села на край моей кровати и рассказала мне про свою длинную прошлую жизнь, про войну с немцами, про моего дедушку. Его убили немцы на войне.

— Подожди-ка, — сказала она, вышла в другую комнату, принесла старую, сложенную в несколько раз бумажку, всю в дырочках в тех местах, где она сложена. Бабуся назвала эту бумажку “похоронкой” и дала мне ее подержать в руках. Потом бабуся бережно взяла эту “похоронку” из моих рук, завернула ее в другую бумажку и опять унесла обратно. Я увидел, что она подставила скамейку и спрятала бумажный сверток с “похоронкой” за иконку в углу у потолка. На иконке был нарисован Бог. Он охраняет эту “похоронку”, чтобы ее не украл какой-нибудь вор. Мне стало жалко бабусю, ей, наверно, скучно жить без моего дедушки. Я приподнялся над подушкой и поцеловал ее за это.

— Спи, спи, внучек, — шепотом сказала бабуся и перекрестила меня. Она всегда так делает. Я закрыл глаза, но, сощурившись, подсмотрел, как она своими старыми руками вытерла глаза и провела по своим щекам, будто умывалась водой.

Утром мы с бабусей притворились, как будто мы ничего не говорили про моего дедушку, но я все равно помнил: про “похоронку” и про дедушкины письма с войны, и как он до войны любил своего маленького сына Ваню и дочку Настю. Дядя Ваня сейчас уже взрослый и работает в другом городе, а Настя стала моей мамой.

В кухне у бабуси очень вкусно пахло пирожками. Мои любимые пирожки с картошкой играли и подпрыгивали на сковородке в большой печке. Под сковородкой светились красные угольки синенькими огоньками. Другие пирожки уже смирно лежали в миске на столе. Рядом с миской стояла моя большая кружка молока. На кружке был нарисован медвежонок. Он был еще маленький, как я, и пил молоко через соску из бутылки. Я наелся пирожков, выпил молоко и побежал на улицу гулять. На прощанье бабуся подшлепнула меня. Я знал, что шлепает она меня любя, совсем не больно, поэтому мне это нравилось.

А вечером я опять попросил бабусю рассказать про моего дедушку. На этот раз она уже не плакала и говорила не про моего дедушку, а про моего прадедушку — это значит про своего папу. Бабуся показала мне фотографию. С фотографии прямо на меня смотрели солдаты в длинных шинелях. Бабуся показала своим пальцем на одного солдата и сказала, что это мой прадедушка. Я никогда раньше его не видел.

— А где он сейчас? — спросил я бабусю.

— Он был красноармейцем, и его убили белые.

— За что? — спросил я.

Она, наверное, не знала, за что убили белые моего прадедушку, поэтому ничего не ответила. Потом бабуся положила альбом с моим прадедушкой на этажерку из деревянных прутиков и опять перекрестила меня на ночь, чтобы я не видел плохих снов...

Приехала мама, сказала, что отпуск мой кончился, забрала меня из деревни и привезла меня обратно домой, в детский садик. Дома мама меня перед сном не крестила, как бабуся, поэтому я часто видел плохие сны про войну, как там убивали моего дедушку и прадедушку.

Моя городская бабушка — баба Катя — не похожа на бабусю, хотя она тоже хорошая, но совсем по-другому. Когда она была молодая, она работала учительницей в школе. Эту школу мне показал папа, когда я был еще совсем маленьким. Я буду учиться в этой школе в будущем году.

Баба Катя строгая, высокая и ходит всегда в очках. Я тоже люблю бывать у нее в гостях. У нее много интересных игрушек, но без разрешения их даже трогать нельзя. Эти игрушки она называет антикварными ценностями. Баба Катя читает мне интересные книжки. Она говорит, что эти книжки папины: когда папа был маленьким, он читал их.

Один раз, когда она была на кухне и готовила нам обед, я нашел в шкафу шкатулочку, где было много очков. Я побежал на кухню и спросил бабу Катю:

— Баба Катя, зачем тебе столько много очков, ты их копишь?

Я думал, что она рассердится за то, что я беру без спросу ее антикварные ценности, но она не рассердилась, а усадила меня на колени и рассказала мне историю про моего дедушку — папиного папу.

— Твой дедушка работал учителем, как и я, он был самым лучшим учителем в нашем городе, его за это даже наградили.

Она долго рассказывала про моего дедушку...

— Эти очки, что ты нашел в шкатулке, его очки. Они остались мне на память.

Она рассказала, что в одних очках он читал книжки, в других ходил по улице. Когда началась война с немцами, дедушка попросился на войну добровольцем. Сначала его не брали, а потом все же послали на фронт. По дороге на войну очки у него разбились. Без очков дедушка ничего не видел, и поэтому его убили немцы в первом же бою. Жалко мне стало дедушку без очков, хотя я его никогда не видел. Какой он был? Наверное, добрый. Ведь меня еще не было на свете, когда была война с немцами. Я появился на свет, когда войны уже не стало, и о ней, наверно, живые люди стали забывать...

— Ты у нас единственный мужчина остался, один на всех женщин: на маму и на двух бабушек, — сказала баба Катя и поцеловала меня в голову.

Она замолчала, а я подумал и сказал бабе Кате:

— Баба Катя, я не хочу быть военным солдатом, когда вырасту, а то вы, все женщины, останетесь совсем одни, без мужчин.