Мне всегда казалось, что хорошие стихи похожи на своего создателя, например, отражают его походку или манеру речи, передают те особенные нюансы, которые так явственно проявляются при личной встрече с человеком и которые мы потом вспоминаем как нечто характерное, связанное только с этим собеседником. Поэтому, когда я впервые несколько лет назад встретился с Никитой Брагиным, профессором геологии и известным московским поэтом, на его творческом вечере в Петербурге, то совсем не удивился, насколько стихи, со многими из которых я, конечно, был знаком, похожи на их автора. Ибо уже в самой нашей беседе в полной мере проявилась любовь Никиты Брагина к неспешной модулированной речи и длинным периодам, внешне неброским, но глубоким суждениям. Обращаясь к стихам поэта, вряд ли следует ждать поражающего воображение виртуозного звукового ряда или нарочитых смысловых каверз, но читатель может быть уверен, что перед ним – по-настоящему глубокая, мудрая, пронизанная истинным гуманизмом в высшем смысле этого слова гражданская лирика.

Книга, которую читатель держит в руках, озаглавлена «Пятый угол». Само название призывает остановиться, задуматься, тщательно проникая умственным взглядом в бездну смысла. Ибо «пятый угол» – это и грань абсурда, и Голгофа, и место спасения героя, и театр теней, и пространство соприкосновения противоположного. Мир стихов, представленных в книге, весьма своеобразен, отличается весьма причудливым сочетанием романтики и сарказма, иронии и лирики, ясности и парадоксов, современности и анахронизмов, и требует поэтому глубокого восприятия не только сердцем, но и разумом.

Поэзия Никиты Брагина вырастает из трепетного и чуткого отношения автора к миру, из умения проникать острым взглядом (не просто поэта, но поэта-мыслителя), за внешнюю бутафорию событий и видеть не только суть происходящего, но и корни этого в прошлом. И вот здесь мы подходим к очень важной константе мировосприятия поэта, к способу преломления окружающей действительности в сознании автора стихов – к постоянному обращению к истории, но не просто истории как таковой, а к истории чувств, сознания, совести человека. К истории человеческой личности, что, кстати, было характерно в своё время для романтизма.

История и неотделимое от неё время – это тот камертон, с которым автор сверяет не только день сегодняшнего мира, но и самого себя, движения собственной души, сверяет каждую свою строку. Поэтому строки так насыщены самыми разнообразными аллюзиями как из истории и культуры, так и из поры молодости автора. Часть из них автор раскрывает в примечаниях к книге. И прочитать их – значит совершить дополнительное увлекательное путешествие в процессе понимания поэзии автора.

Например, в замечательном и изысканном стихотворении «Диалог Осла и Росинанта» (уже само название обращает наш взгляд к опыту предшествующих эпох), можно уловить сходство с аллегорической и дидактической поэзией Возрождения. Но, несмотря на это, через строки стихотворения проходит и интонация сомнения и разочарования в ценности усилий на жизненном пути, и предупреждение в низменном, падшем характере этого мира – вполне в духе постромантической декадентской манеры:

 

Но мы живём – слезу, а чаще хохот

Приносят постоялые дворы,

Где спят в одном хлеву и смерть, и похоть.

Соединив потери и дары,

Когда с улыбкой, а когда со вздохом

Мечта свершает нищие пиры.

 

Однако же и ею не исчерпывается интонационная гамма автора, и звучит ясно различимый призыв жить «по совести и чести», заметны и мотивы утопии Нового времени:

 

Но мир души не уступает силе

Вселенской тьмы, кромешного огня,

И времени, ведущему к могиле.

 

Проецирование героев стихотворения на известные читателю идеальные образы, в том числе нашедшие воплощение в знаменитых персонажах и локусах мировой литературы, как-то: Санчо Пансы и Дон Кихота, Фродо и Сэма, кельтского Аваллона и италийской Аркадии, «Города солнца» и платоновского государства только обогащает многослойную ткань замечательного стихотворения Никиты Брагина:

 

Вот образ, удивительно простой,

Но совершенный – благодатный остров.

Ячмень до человеческого роста

Вздымается, упругий и густой.

Там зеленеют вечные оливы,

В тени их досыта едят и пьют,

Везде тепло, светло и справедливо.

Там жители от радости поют…

 

Наконец, стихотворение «Диалог Осла и Росинанта» – это изысканный литературный опыт, представляющий цикл из четырёх сонетов с классической строфикой и рифмовкой. В этом тоже можно усмотреть знаковое место, осознанное намерение автора, ведь сонет сам по себе представляет собой, пожалуй, наиболее яркую сохранившуюся культурную традицию в поэзии, дошедшую до нас из глубины веков.

 

***

 

Надо подчеркнуть, что диалогическая направленность стихов является одной из особенностей поэзии Никиты Брагина. Казалось бы, в этом нет ничего особенного, поскольку любая поэзия, в сущности, это диалог с читателем, нередко – исповедального характера. Но у Никиты Брагина эта диалогичность приобретает особенные черты, особую степень напряжённости. Нередко автор настолько энергично ищет словом собеседника, что, кажется, обращается только к тебе, именно здесь и сейчас. Это можно сравнить с эффектом, который достигался мастерами портретной живописи – с ощущением, что, где бы ни стоял зритель, взгляд персонажа картины будет направлен только на него. Такая фокусировка внимания достигается в стихотворении, открывающем книгу – «Выбор собеседника». Это и выбор собеседника-читателя, и собеседника-поэта, наконец, выбор слова, уникального и неповторимого. Причём самый этот выбор невозможен без погружения в историю, в ретроспективу культуры. И вот уже:

 

Листаю века, шуршу фолиантами,

и погружаюсь во время оно…

 

Неслучайно я упомянул чуть выше о романтизме. Автор – безусловно романтик. Уже давно общим местом в осмыслении романтизма стало понимание того, что «способность романтического произведения вбирать в себя «злобу дня», сплавлять её с самыми грандиозными символическими обобщениями, с вечными вопросами бытия, видеть прошлое в свете дня нынешнего, а нынешнее – в свете прошлого – эта способность принадлежит к коренным свойствам романтического сознания» [1]. Думается, именно поэтому мы встречаем на страницах книги имена Нерона и Тарковского, Карамзина и Ульянова, Калигулы и Чаадаева, Пушкина и Бондарчука, и многих других. Именно поэтому автор помещает себя самого и читателя в фантасмагорическую действительность, где тени Рима окружаются огнями Бродвея и Куршевеля, Атлантида соседствует с Назаретом, Колизей – с Мавзолеем, античная квадрига – с брутальным «хаммером», а сленг перемежается античными цитатами. Самая эта связь прошлого и настоящего, столь характерная для романтизма, есть тот фокус, который позволяет увидеть что-то главное или существенное в нашем сегодняшнем дне, есть тот «образ наших дней», черты которого просвечивают в каждой строке из книги.

Думается, что в центре внимания автора не просто современный нам герой, но герой романтический, которого можно назвать «проблематичным». Этот лирический герой «не только и даже не столько действует, сколько наблюдает за собой и анализирует себя, и в то же время становится объектом анализа либо со стороны других персонажей, образующих как бы внимательную аудиторию, либо со стороны автора и читателя» [1]. Именно таким способом Никита Брагин достигает той степени погружения в реальность, когда за внешними атрибутами начинает проглядывать фантастическая до жути «изнанка мира», где ex machina [2] вместо Бога выскакивает дьявол, и внимательный взгляд автора встречается с ответным взглядом Вия.

Действительность для Никиты Брагина – это своего рода маска, сквозь которую просвечивает потустороннее, сокрытое, но связанное невидимыми нитями бытие. Каждому событию или явлению можно найти оппозицию, соотнесение, аналогию. Дуализм находит выражение и в двуплановой композиции книги, и в антагонизме настроений двух частей книги, на протяжении которых автор переходит от пессимизма к надежде, от ужаса «изнанки» – к светлой радости, к прозрению сквозь Рублёвку той настоящей, чистой, «вешней» Руси, о которой мечтает, которую находит в своих снах и строках… И эти строки – о любви и гармонии, в которой, как уже цитировалось, «мир души не уступает силе вселенской тьмы, кромешного огня…» И поэтому хочется закончить словами первого стихотворения сборника Никиты Брагина, ибо лучше него я уже не скажу:

 

И этот нищий пятый угол

в пыли и горечи полыни

развёртывается упруго

путём, простёртым по пустыне,

где вечер тих и необъятен,

где ветер холоден и сух,

где слышит голос благодати

освобождающийся дух.

 

Услышать голос благодати я и пожелаю читателю при чтении этой книги.

 

Валентин Алексеев,

Член редакционной коллегии МЛХС «Арт-э-Лит»

Под редакцией Никиты Брагина

 

Примечания:

 

[1] Тертерян И.А. Романтизм: [Литературы Западной Европы первой половины XIX в.] // История всемирной литературы: Т. 6. – 1989. – С. 16–27 / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. – М.: Наука, 1983–1994.

 

[2] «Deus ex machina» (лат. «Бог из машины») – выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации, с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора.

 

Издание книги было осуществлено при содействии МЛХС «Арт-э-Лит»