Ожерелье из осколков памяти

 

Многие меткие изречения пропитаны народной мудростью. Я частенько в свободные минуты их перечитываю и убеждаюсь в их верности. Некоторые, наиболее яркие, даже записываю в блокнот. Они довольно часто перекликаются с моими мыслями, постоянно возбуждая интерес к могучей силе слова. Еще когда я учился в выпускном классе средней школы, один мой товарищ надменным тоном обронил непонятную мне тогда фразу:

«Человек в жизни – артист на сцене». Мне она показалась несколько циничной. Ну не могут, невозможно это, чтобы все люди на земле состояли сплошь из лицедеев. К артистам я всегда испытывал глубокое уважение. За пару часов театрального действа хороший артист заставляет зрителя поверить в героя, прожить вместе с ним его сценическую жизнь. Я всегда считал талантливых лицедеев людьми особой касты, как говорится , посланниками Бога...

Однажды я возвращался из дальних своих странствий по Восточной Сибири в Ленинград. В Москве мне предстояла пересадка, и тут я невольно убедился в жизнеспоспособности мудрого изречения, случайно брошенного тогда одноклассником.

Иркутский поезд причалил к перрону Ярославского вокзала в три часа дня. Соскочив с подножки на заснеженную декабрьскую твердь платформы, я с большим потертым чемоданом и с выцветшим рюкзаком отправился в зал ожидания. Немного передохнув на скамье, я стал глазами искать телефонную будку. Мне нужно было известить родного дядьку, недавнего летчика, а ныне военного пенсионера, о своем приезде. У меня было в запасе время, поезд на Ленинград отходил за два часа до полуночи, и я вполне мог осчастливить московского родственника своим визитом. Я уже мысленно шагал налегке по московским улицам, заглядывая в магазины, чтобы присмотреть для дядьки подарок. Неудобно же идти в гости с пустыми руками. Но прежде всего – камера хранения. Надо освободиться от багажа.

Неожиданно мой взгляд уперся в стоящего напротив незнакомца. Одет он был в светлый овчинный полушубок, на голове – залоснившаяся ондатровая шапка со сведенными на затылке ушами. Рыжая, аккуратно постриженная клинышком бородка напомнила мне главного пролетарского чекиста двадцатых годов Феликса Дзержинского, так этот мужик был похож на легендарного грозу бандитского мира. В руке он держал небольшую спортивную сумку. Наверное, геолог, – мелькнуло в голове. Оставив вещи на скамье, я сделал шаг к этому мужчине:

– Извините меня! Я в Москве проездом. Не могли бы вы присмотреть за моими пожитками несколько минут. Мне нужно только позвонить родичам и спросить их адрес! Я мигом обернусь....

Просьба моя не была сложной, скорее традиционной для вокзальной ситуации. Мужик понимающе кивнул и уселся на скамью, а я с сияющей улыбкой на лице побежал искать телефонную будку. Странно, но мыслей о пропаже вещей у меня не возникло. В принципе, воровать было нечего: ничего ценного, одни шмутки и то не новые. Впрочем, одна ценность все же была: фотоаппарат «Зенит». Это был мой верный дружок. С ним я не расставался никогда. Работая районным журналистом, я всегда свои материалы сопровождал авторскими снимками.

Будку телефонную я нашел на улице. Дядька, к счастью, оказался дома. Записав его адрес на пачке Беломора, я удовлетворенно засунул авторучку в потайной карман и помчался в зал ожидания. Мужик сидел на скамье как вкопанный и читал газету «Известия». Вид у него был очень сосредоточенный. Он настолько увлекся чтением, что и не сразу заметил, как я присел рядышком. Перевернув страницу, он удовлетворенно спросил:

– Справил свои дела, студент?

– Да, все нормалек. Дядька в гости приглашал. А с чего вы взяли, что я студент. У меня что, на лице написано?

– Я, брат, хороший физиономист. Мне и десяти минут достаточно, чтобы определить, чем человек дышит. Вот и тебя я вычислил. Небось, за романтикой гонялся?

Мне ничего не оставалось делать, как втянуть шею в плечи и молча кивнуть.

– Я вот тоже, вовращаюсь из дальних странствий, по южному солнышку соскучился. Ты куда путь держишь? У меня до Ростовского поезда есть еще целая вечность! Можно всю Москву пешком обогнуть.

Мужчина залез в бумажник и вытащил длинную розовую бумажку.

– Времени вагон аж до одиннадцати вечера. Как говорится, гуляй, рванина. Может составишь мне компанию, а то одному слоняться скучно? С багажом тоже все устроим. Сейчас в «камуру» отнесем.

– Где у вас тут, бабуля, камера хранения? – спросил мой новый знакомец сидящую на углу скамейки дряхлую старуху. Голова ее была повязана пуховым платком, а из рта торчали в разные стороны два нижних зуба:

– Дойдешь до конца, милок. и по лесенке вниз...

Бабушка пыталась приподняться, чтобы показать дорогу, но мужик с бородкой ее успокоил:

– Сами найдем, бабуля, поди не маленькие.

В камере хранения очередь оказалась небольшой, и мы, сдав пожитки приемщику, получили жетоны. Выйдя на Комсомольскую площадь, мой попутчик поправил сползшую на лоб ушанку и представился:

– Юрий Григорьевич Чернушенко. Сын собственных родителей. Можно просто Юра!

Я назвал себя. Коротко рассказал о том, что возвращаюсь в Ленинград. Мельком коснулся профессии.

Юрий Григорьевич добродушно крякнул и по деловому заметил:

– А я – золотодобытчик. Бригадир старательской артели на Колыме. Оба мы искатели. Я ищу золото, а ты правду. Вишь, какая параллель?

– Пойдем-ка, корешок, отобедаем в какой нибудь тошниловке. Тут должно быть рестораций полным полно. На то она и Москва. Недаром называется Первопрестольной.

Золотоискатель настолько увлек меня своими россказнями, что я начисто позабыл о том, что обещал дядьке приехать повидаться.

Когда мы, под легким шафе, выходили из шашлычной, шел уже восьмой час вечера. Я нисколечко не жалел о потраченном времени. Юрий Григорьевич и впрямь оказался незаурядным человеком. Говорил он очень складно и настолько увлеченно, что я мысленно, на миг, почувствовал себя старателем. Представил устье речки, деревянный лоток и большую кучу золотоносной породы, где нет-нет, да мелькнет отливающий блеском самородок....

Я поймал себя на мысли, что расставаться с золотоискателем мне совсем не хотелось. Мы слонялись с новым приятелем по вечерней Москве. Я делился с ним впечатлениями о Восточной Сибири, а он с нежностью рассказывал мне о своей любимой девушке, которую не видел долгие пять лет. Она была донской казачкой и жила в одной из станиц Ростовской области. К ней он, собственно, и решил «навострить лыжи».

– Вот, подарок зазнобушке везу. Он вынул из внутреннего кармана плюшевую коробочку, в которой лежали золотые сережки с камушками и обручальное колечко. По моему телу пробежал разряд электрического тока:

Какой молодец! Жених внимательный. Вот повезло этой казачке. Да и мужик тоже ничего себе. Правда, немного староват для брачующего. На вид ему было, ни дать, ни взять, под сорок.

Расстались мы с Юрием Григорьевичем на Ленинградском вокзале. Мой поезд отходил на час раньше московского знакомца. Прямо у вагона я сунул в руку старателя бумажку со своим домашним адресом. Так, на всякий случай. Скорее всего, просто из вежливости. Поезд тронулся, а бородач в тулупе продолжал махать мне шапкой вслед....

В Ленинграде я окунулся в водоворот будней. Нужно было найти работу, восстановится в вузе, да и вообще, мало ли дел у молодого человека, которому только-только минуло двадцать лет?

...Пролетело полгода. Я уже стал забывать случайный эпизод с московским знакомством, как почтовое извещение о посылке, вновь напомнило мне о мужественном золотоискателе. Фанерная коробка оказалась тяжелой. Сверху лежал плотный слой грецких орехов, под которым были спрятаны яблоки. Отборные яблочки, одно к одному, каждое завернуто в пергаментную бумажку. На дне посылки лежал конверт. В нем была черно-белая свадебная фотография, на которой мой недавний московский попутчик был запечатлен со своей казачкой-невестой и письмо на двух листках, исписанных убористым почерком. Письмо это привело меня в сильное душевное волнение. Я до сих пор помню его, почти наизусть:

...Привет братуха! Извини, что долго молчал. Дел на меня навалилось немеренно. А сейчас я отдышался, осмотрелся и решил набросать тебе «маляву». Извини, письмо. Тогда, в Москве, ты показался мне искренним и открытым парнишкой. Твои глаза излучали свет, во всяком случае, ты не производил впечатления «деляги». У тебя и на лбу, и на «углу», прости, на чемодане, было написано, что ты далеко не Рокфеллер. Вот почему я без лишних слов отозвался на твою просьбу постеречь барахло.

Несколько слов о себе. Все, что я тебе наговорил тогда – чистая туфта, кроме одного. Я – старатель! Настоящий колымский старатель! Только не вольный, а по принуждению. Мне уже сорок три года. Из них девятнадцать я болтался по этапам. Четыре ходки с короткими перерывами. Тебя, наверное, интересует мое занятие? Я не грабитель, и не убийца, не брачный аферист и не фальшивомонетчик, а простой вор, специалист по карманной тяге, или проще, щипач. Профессия довольно редкая. На сегодняшний день настоящих спецов по этому делу на страну и сотни не наберется, остальные – обычное «фуфло». Так уж, друган, сложились обстоятельства, что «кидать» тебя мне не имело смысла. Зачем мне «угол» с грязным тряпьем? Жирной пенки никакой, а спалиться – в одну минуту. Прости меня, грешного, за этот психологический этюд. Да, в душе я, наверное, артист. А это, тоже защитная реакция. Очень трудно прожить на «киче» без мозгов. Кулаки – это хорошо, однако, серое вещество там ценится не меньше.

А откровенен я с тобой только потому, что не хочу никаких недосказанностей. Вор, он и есть вор! И бывшие воры бывают только в книгах и кинофильмах. Скажу тебе строго на ушко. Подвернется мне фарт опустить богатенького лоха, я его не упущу, будь уверочки! Нинуха моя приняла меня таким, какой я есть. Просто в Москве, когда мы случайно встретились, так легла карта. Нинуха была моей заочницей – подругой по переписке. И в Ростов я «намылился» к ней. Сответветственно и настроение у меня было на подъеме, и башли грели карман.

Вот высказался, и самому стало легче. А ты, корешок, не расслабляйся. Ты еще молод и зелен, и впереди тебя ждут столько сюрпризов, от которых можно и в «дурку» попасть. Будешь в Ростове, приму по-казачьи. Жму мосол. Хотел отметиться погонялом, но передумал. Твой Юрий Григорьевич.

 

Июль 1967 года.

 

P-S: С тех пор минуло сорок два года. Больше меня с ним судьба не сводила. На то письмо я ему, так уж вышло, не ответил. Наверное, это не совсем хорошо. Свадебная фотка лежала еще долго в моих архивах: несколько раз я менял места жительства, а когда случайно вспомнил о ней, то не нашел. От той московской встречи на Ярославском вокзале у меня остались, как это ни странно, только теплые воспоминания. Я и сейчас помню эту рыжую бородку клинышком, и ароматный вкус ростовских яблок....