Пить или не пить? Кто задаётся этим вопросом? Тот, кто пьёт, равно, как и

тот, кто не пьёт, таким вопросом точно не мучаются. Почему? Да потому,

что они решительно и однозначно уже на него ответили. Одни решительно

пьют, другие решительно не пьют… Вот и выходит, что вопрос этот задаёт

себе только тот, кто пьёт эпизодически, и, будучи осведомлённым о таких

неприятных открытиях человечества, как «эффект виноградной грозди»,

ясно осознаёт свою неизбежную деградацию. Вот эта-то немалая часть

умеренно пьющего населения и мучается вечным выбором между пить и не

пить. Надо сразу оговориться, что теоретически выбор между двумя

полюсами пития сложности не представляет. Человек разумный решает

этот вопрос однозначно. Не пить! Но. Практическое воплощение принятого

решения в жизнь требует от него иногда немалых усилий, что и объясняет

повышенный интерес каждого умеренно пьющего к историям успеха

завязавших собратьев. Технологии успеха тщательно изучаются,

передаются из уст в уста, и иногда, действительно, претворяются в жизнь.

 

Дело было на реке Или. Отправились мы на очередной майский сплав, как

всегда, гружёные катамаранами по самую макушку. Кроме старых речных

волков в группе были и новички. Катамараны собрали, надули, процедуру

посвящения в туристы-водники провели, привязали рюкзаки к рамам,

погрузились, и отчалили.

 

Надо сказать, что компания у нас была, в целом, почти непьющая.

Выпивка на воде не поощрялась, однако, на 1-ое Мая всегда кто-нибудь

тайком провозил бутылку шампанского, которую благополучно и выпивали

у вечернего праздничного костра. Звенели традиционно эмалированные

кружки, стол ломился от неожиданных на природе яств, поляна светилась

разноцветными шариками. Гитара в наших речных походах была редкой

гостьей. К сожалению, конечно. Петь у костра мы любили, но барды в

нашей речной компании как-то не приживались. Может быть, мы им мало

наливали?

 

Так вот… В тот год первый же походный вечер оказался первомайским.

Пораньше причалив к симпатичной зелёной полянке на правом берегу, мы

быстро разгрузили катамараны, поставили палатки, украсили поляну,

развели костёр и накрыли стол. По традиции каждый участник майского

сплава ещё в городе тайно запасал что-нибудь деликатесное именно для

этого вечера, так что раскинутый на траве роскошный дастархан мог

удовлетворить самые изысканные потребности походных гурманов.

Открыли шампанское, все дружно протянули руки с кружками под

пенящуюся струю, … и лишь один Игорь Николаевич, физик-теоретик по

городской профессии, а здесь, на реке, новичок-юнга последнего призыва,

кружку свою почему-то не протянул, и еле слышно вздохнув, равнодушно

отвернулся к реке.

- Игорь Николаевич,- томно протянула Иришка, - ну что же Вы такой

нерешительный? Шампанского-то может и не хватить. Посмелее, посмелее

нужно быть. Ведь Вы же мужчина! Или я ошибаюсь?

В этом месте Иришка так картинно закатила глаза, что дамы дружно

прыснули, а мужчины солидарно нахмурились.

- А и правда, Игорь Николаевич, что ты как неродной?,- подал голос

адмирал. Это он пригласил в поход двух новых физиков-теоретиков, и

чувствовал за них ответственность. – Я вот совсем не пью, но традицию

не нарушаю. Чего ты ломаешься?

- Да он просто ещё стесняется!,- пробасил боцман, - правда, Николаич!?

Ничего, освоится помаленьку. Ну-ка дай свою кружку!

Игорь Николаевич опустил глаза долу, и тихо, но твёрдо сказал: Я пить не

буду!.

В воздухе повисла неприятная пауза.

Вам никогда не приходило в голову, почему практически в любой

компании, даже самой интеллигентной, отказ от пития воспринимается как

скрытый вызов? Все стараются любыми способами уговорить трезвенника,

причём в ход идут самые изощрённые аргументы. Классическое «Ты меня

уважаешь?» является ключом к разгадке столь шаблонного поведения

любой компании. Ведь если все пьют, а ты не пьёшь, значит ты считаешь

себя лучше нас, и значит нас не уважаешь. А вот если ты с нами пьёшь,

значит всё хорошо, и все друг друга уважают. Бред? Конечно. И всё-таки,

если компании удаётся уговорить трезвенника на рюмочку, то это

расценивается как победа, и все мгновенно расслабляются. Но вдумайтесь,

ведь никому не приходит в голову, что непьющий может быть хуже нас.

Все боятся, что он будет лучше нас, если не выпьет! Значит все знают,

уверены, что пить – это плохо.

 

Так вот. Где мы остановились?

 

«Игорь Николаевич опустил глаза долу, и тихо, но твёрдо сказал: Я пить

не буду!».

- Ты что, больной?,- неудачно пошутил боцман, - так мы тебя зараз и

вылечим!

- Нет. Просто я не пью.

- И давно это с Вами, Игорь Николаевич?,- с иезуитской улыбкой спросила

Иришка.

- Нет, недавно. Я бросил пить 3 месяца назад. Но вы-то что

разволновались? Я же Вас не осуждаю. Пейте на здоровье!

 

Ключевая фраза «не осуждаю» была сказана, все сразу успокоились, и

вернулись к весёлому пиршеству. И, тем не менее, не раз, и не два за

вечер задумчивые взгляды походчан останавливались на Игоре

Николаевиче, выискивая в его облике ответ на загадочный вопрос

«Почему?». На алкоголика не похож, на разведчика тоже… Неужели из

идейных соображений?

Вечер продолжился у костра. Запели песни. Неожиданно ладно включился

в пение и наш загадочный трезвенник. Мы затеяли игру, в которой,

разделившись на две группы, по очереди пели то мужчины, то женщины,

подбирая песни позадиристей, и позабористей. Когда же компания

окончательно спелась, утомилась, и постепенно умолкла, боцман, наконец,

задал Игорю Николаевичу занимавший всех вопрос:

- Николаич, ты, это, чего пить-то бросил? Причина, что-ль, серьёзная

была?

- Была,- негромко отрезал Николаич.

- Ну, что вы к мужчине пристали?,- сладко пропела Иришка, - может быть,

он из-за любви пить бросил! Я чувствую, что здесь непременно замешана

женщина. Шерше ля фам!

Игорь Николаевич молчал.

- Да ты не таись, расскажи, легче станет,- приобнял Николаича боцман.

- Нет, не могу. Может быть, позже…

 

Расходились мы по палаткам в совершенной уверенности в причастности к

некоей тайне, которая вот-вот откроется. Каждый рисовал в голове

истории, одна невероятней другой. Отношение к Игорю Николаевичу в

компании изменилось. Каждый считал своим долгом опекать его, и

окружать заботой. Он не противился, и даже как-то воспрянул духом и

повеселел. Так прошёл ещё один день сплава, и ещё один вечер. Игоря

Николаевича не торопили, но хорошо помнили, что он почти обещал

рассказать причину своего отречения от пития.

На третий вечер боцман не выдержал.

- Николаич, ну не томи. Колись. Мы же тебе теперь друзья, рассказывай.

- Завтра,- коротко сказал Игорь Николаевич.

- Ну, завтра, так завтра,- согласился боцман.

Назавтра интрига достигла своего апогея. Все ждали вечернего костра, и

вечер, наконец, наступил. Это был последний вечер похода, и казалось

естественным, что именно сегодня тайна должна раскрыться.

Ужин прошёл непривычно тихо. Даже боцман не доставал никого своими

дурацкими приколами типа сахар в борщ, или соль в чай. Помыли посуду,

причём Иришка отобрала и своими ухоженными ручками героически

помыла миску Игоря Николаевича, несмотря на его вялые протесты. И вот,

дружно понатащив побольше дров, мы расположились вокруг костра. Игорь

Николаевич возился в палатке, и не спешил выйти к костру. Все терпеливо

ждали, понимая, что торопить его сейчас нельзя. Наконец, вышел к костру

и он. Иришка заботливо усадила героя вечера рядом с собой на

специально принесённую подушечку, и застегнула на нём куртку.

Помолчали.

- Ну… Я не знаю, будет ли вам интересна моя история,- медленно и

печально начал Игорь Николаевич, - но раньше я был самым обыкновенно

пьющим человеком. Не скажу, что я пил много, но и трезвенником назвать

меня было нельзя. Бросить же пить, причём бросить решительно и разом,

меня заставили весьма драматичные обстоятельства. Случилось это

холодным январским вечером на тропинке, что ведёт от трамвайной

остановки к моей улице. Я возвращался с банкета по случаю защиты

докторской моим шефом, и поэтому был немного навеселе. Было скользко.

Не вписавшись в поворот, я рухнул у стены дряхлого деревянного сарая,

моя нога пробила в гнилых досках дыру, и упёрлась внутри во что-то

мягкое. Раздался визг, и я с ужасом почувствовал, как в мою ногу впилось

что-то острое. Это была крыса! Мне даже показалось, что в

образовавшейся дырке я увидел её черные глазки, и мерзкий голый

хвост… Врач сказал, что укусы крыс очень опасны, прописал мне сорок

уколов, и запретил принимать алкоголь на целых полгода. Вот так я и

бросил пить...

Игорь Николаевич умолк.

Потрескивали дрова в костре, негромко плескалась рыба в реке, звенели

цикады и комары, а мы дружно катались по траве в приступе

гомерического хохота. И лишь один Николаич неподвижно возвышался на

Иришкиной подушечке, храня оскорблённое молчание.

- Да…,- наконец смог вымолвить боцман,- вот тебе и шерше ля фам!

- А что,- парировала Иришка,- крыса ведь тоже женского рода! Игорь

Николаевич, Вам подушечка больше не нужна?

Великий трезвенник дёрнулся, вскочил с подушечки, и гордо удалился в

палатку. Боцман перемигнулся с адмиральшей, они подкрались к палатке с

двух сторон, и через минуту уже все трое, двое снаружи, и один внутри,

барахтались вместе с заваленной палаткой. Игорь Николаевич сначала

барахтался молча, потом начал обиженно ругаться, и, наконец,

поддавшись общему безудержному веселью, захихикал сам.

Дружба была восстановлена, а разве и могло быть иначе? Руссо туристо –

облико морале!

И крысы здесь совершенно ни при чём.