ПОСЛЕ СВАДЬБЫ

Спустя несколько месяцев после свадьбы, стараниями анонимных благожелателей, банкир Колтунов был извещён об измене жены. Можно только догадываться об истинном его отношении к неприятной новости. Подобно «вещи в себе», банкиры не склонны к показным жестам и душевному стриптизу, предпочитая распространять тайну вклада на мысли и чувства.

Мыслей у Колтунова было не много, но все насущные. Главным образом, те, что одолевают денежный мешок в дни сомнений и тягостных раздумий о судьбах капитала: как сохранить имеющееся, одновременно его приумножая.

С чувствами сложнее. В них мы не властны, и банкиры, в этом смысле, не исключение. Материалисты, вовлеченные в пределы нематериальной субстанции, они теряются, как дети в толпе, щедро тратясь на ненужные покупки, вроде той, что совершил Колтунов, женившись на юной безделушке, показавшейся опьянённому стариковскому воображению драгоценностью.

Уяснив, пусть и с некоторым опозданием, возможные последствия неожиданно постигшего супружества, Колтунов предпочёл действовать осмотрительно, не устраивая жене бурных сцен и не уподобляясь каннибалу, сладострастно нанизывающего любовника на шумпур мести, дабы, превратив в шашлык, прилюдно сожрать, запивая слезами неверной. Позволив однажды романтическим завихрениям возобладать над здравым смыслом, Колтунов был с тех пор начеку и в составленном им плане неотложных действий по спасению недешево давшегося брака, первым пунктом значился СПОКОЙНЫЙ РАЗГОВОР с изменницей.

Но откуда взяться спокойствию в сердце, доверяющим исключительно сейфам за их практичность, надёжность и молчаливость. Могло ли оно противостоять взбалмошенной молодости, уверенной, что всё лучшее принадлежит ей по праву победительницы, а если этого не происходит, значит мир устроен неправильно и его следует изменить. Как никогда чётко осознавая трагическую предопределенность предстоящей дуэли, Колтунов, тем не менее, решил, а сказать точнее, решился вступить в единоборство с судьбой.

– Натали, – объявил он ближайшим вечером, наблюдая из-под одеяла, как юная красавица, перед тем, как облечься в пеньюар от Кардена, любуется, глядя в зеркало, своим телом, – нам предстоит серьёзный разговор.

– Я вся внимание, папочка.

– Я, кажется, просил тебя, Натали, не называть меня папочкой.

– Как скажешь, папочка.

– До меня дошли слухи…

– Только честно-откровенно, папочка, как я смотрюсь?

– Хм… Отлично смотришься. Но почему вдруг тебя это заинтересовало?

– Собой я интересуюсь всегда. А тут подумалось, не слишком ли у меня увядшая грудь?

– Похоже, ты намерена использовать меня в качестве эксперта?

– Ни в каком качестве, папочка, я тебя не использую, а стану, всё равно не заметишь. Что же касается женского тела, у стариков глаз-алмаз.

Колтунов проглотил, будто не заметил, то ли оговорку, то ли намеренную дерзость, то ли тонко рассчитанный выпад.

– Не нахожу никаких изъянов.

– Ах ты, мой поросёночек! Он, видите ли, не находит. Ты слеп, как Гомер, и без очков не отличишь доллара от евро.

– Но тебя разглядел.

– Согласна, со мной не промахнулся. Зато в других случаях совершаешь ляпы, возможно неразлучные с банкирским званием, что, однако, не может быть принято в качестве оправдания.

– О чём ты, позволь спросить?

– Не о чём, а о ком. Я имею в виду Федосеева.

– Какого ещё Федосеева? Среди членов правления банка такой не значится.

– Об этом и речь, папочка. Использовать талантливого служащего в качестве обыкновенного клерка, это, папочка, непозволительная расточительность, происходящая от непроходимой должностной глупости. Диву даюсь, как при таком бездарном подборе кадров, ты ещё умудряешься получать дивиденды?

– С дивидендами разберусь и без твоей помощи. Меня интересует другое. Откуда у тебя столь исчерпывающие сведения о талантах этого…типа?

– Федосеева? Но, папочка, этот человек, как на ладони. Достаточно беглого взгляда…

– Стало быть, пускай и бегло, но вы знакомы?

– Похоже на допрос. Хотя, в сущности, папочка, ты прав, желая знать о своей девочке подробности, входящие в сферу твоей компетенции. Объясняю, мы познакомились случайно.

Средь шумного бала. Задолго до нашего с тобой сговора.

– И его мечты о банковской карьере нашли в тебе пылкого союзника?

– Папочка, ты несправедлив. Из скромности он не решился обратиться к тебе напрямую, не будучи уверен, что ты поддержишь его намерение сделаться начальником валютного отдела. К тому же намечается вакансия.

– Как для клерка он прекрасно осведомлён. Завтра же выгоню прощелыгу.

– Фи, папочка, фи!

– Хорошо, послезавтра.

– Давай условимся, папочка, никогда и никого не выгонять из твоего…нашего банка без моего согласия. А теперь, мой гусёночек, подползи на колешках и поцелуй… Браво, мой шустренький ползунок! Кое на что ты сгодишься. А сумеешь ли ты, не сходя с колешек, подмахнуть вот эту бумаженцию? Сделай одолжение, не задавай глупых вопросов. Моя торопливость вовсе не означает, что завтра ты непременно умрешь, но умри ты завтра, и каждое просроченное мгновение — на вес привилегированной акции. Пока ты жив, она в цене. Представился — и цена её такая же, как у ненаписанного завещания. Для меня, по крайней мере. И не ищи очки. Разве ты не обещал перед женитьбой глядеть на мир моими глазами? А раз так, сделай ручкой здесь. Отлично, Константин Михайлович! Твоё благоразумие избавило меня от необходимости искать другой банк и другого папулю. А сейчас, мой очарованный странник, 

будем вместе добираться до постельки и устраиваться на правый бочок, согласно рекомендации врачей. И пусть тебе приснится самый развратный сон, на какой только ты способен. Успокойся, никуда я не денусь. Тем более, на ночь глядя. Мне, что ли, дня не хватает…

Борис Иоселевич