Товарищ Горячий сидел на ступенях крыльца и ковырял кончиком сверкающей шашки землю. - Нестеренко ко мне! - крикнул он высоким голосом, вытер пальцем пот у корней волос и стряхнул, выругавшись. У плетня стояла группа пленников – человек девять. Босые, без ремней, с непокрытыми головами. Ординарец Ефимка ловко выдернул из пленных кряжистого мужика с чёрной лохматой головой и почти без усилия толкнул навстречу командиру. Товарищ Горячий говорил негромко. Кончик его шашки крошил утоптанную землю перед крыльцом и поблёскивал. Знающие люди не дали бы сейчас за жизнь Нестеренко гнилой морковки. - Я тебе, шкура кулацкая, дал ультиматум, что не буду марать об вас руки, если выйдете к майдану без оружия. Только что какая-то сволочь убила двух моих бойцов у дома с флюгером. Горячий заорал: - Я шо, за твоё паршивое враньё должен кровь красноармейскую проливать? Нестеренко пошевелился, - верёвка нещадно резала скрученные за спиной руки: - Там Пётр Буряк, - зарокотал он низким голосом. – У его жена тяжёлая. Командир легко привстал со ступенек и шагнул к пленному: - Он её на руках носит, когда целится? - Тяжёлая она, - повторил Нестеренко. – Вот-вот родит. Горячий повернулся к ординарцу: - Ефимка, берёшь семь человек, ставишь этих в шеренгу впереди, и ведёшь строевым шагом на дом Буряка. Как он покажется – вали и пойдём обедать. Да, хозяйка? – вдруг крикнул он застывшей на крыльце молодой бабе. Та испуганно закивала. Девять босых мужиков с непокрытыми головами шли плотной шеренгой к дому Буряка. Сзади торчали штыки красноармейцев. Ефимка стоял поодаль и наблюдал. Подошли к калитке; красноармейцы спрятались за кустом пыльной сирени. Нестеренко неторопливо отпер калитку и вошёл. За ним потянулись остальные. Бойцы шмыгнули в калитку и тут же сбили пленников в шеренгу – тихо и деловито. - Шагом марш! – прикрикнул бывший унтер Жуков. Шеренга шагнула, и выстрел размозжил голову крайнему красноармейцу. - Сомкнуть ряды! – завопил Жуков, хотя пленники стояли близко, и под грохот второго выстрела свалился под ноги товарищам. Оставшиеся не стали ждать продолжения и залегли, целясь в бестолково стоящих мужиков. Ефимка не был бы ординарцем, если бы не действовал по своему разумению: он и не ждал окончания действия, а задами обошёл дом, нашёл место, где было видно, с какого окна стреляет Буряк, и подкрадывался всё ближе, прячась за смородиновыми кустами и пристройками. Неожиданно скрипнул флюгер, и Ефимка вжался в землю, ожидая, что Буряк оглянется. Раздался рокочущий бас Нестеренко: - Прости, Петро! Буряк чуть подался из окна, чтобы высмотреть красноармейцев, лежащих за спинами односельчан, и тут Ефимка взвился с земли и рассёк рубаху Петра шашкой, заливая белизну кровью. Пётр вздохнул и повис на подоконнике. Ефимка одним духом взлетел на крыльцо. - Вставай, пехота! – крикнул он. – Обед готов! И, пристукивая новенькими сапогами, заплясал, выворачивая каблуки. Поднимаясь и выглядывая из-за спин пленников, красноармейцы увидели, как во время этого весёлого бесшабашного танца дверь тихо отворилась, и в проёме показалась женщина. Ефимка страшно вскрикнул и упал на крыльцо, показывая глубоко вогнанные в спину вилы. Почти сразу после его падения на улицу вырвался вороной мускулистый жеребец товарища Горячего, - командиру наскучило поджидать ординарца. Выстрелы красноармейцев напугали коня, но товарищ Горячий железной рукой выровнял бег и влетел во двор. Все смотрели на крыльцо: там, на ступенях лежал Ефимка, - в его спине мерно покачивались вилы. У притолоки будто присела молодая красивая женщина в светлом платье. Пули попали ей в плечо и в живот, и кровь кляксами расползалась по платью и неестественно круглому белому переднику. - Она ж дитё носила! – выдохнул вдруг молоденький красноармеец, нелепо взмахнув рукой. - Дурак!.. – сказал товарищ Горячий. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
