В восьмидесятых девятнадцатого века, в бабье лето Случился светский раут знатной особы в Питере где-то. На пир лукуллов созваны всех муз известные таланты, Приглашены все высшие чины, купцы и фабриканты. Одна старушка средь гостей сидела, молча, у камина, В одеждах скромною была, держала веточку жасмина. Высокородной красотой когда-то в прошлом всех пленила, Теперь смотрелась сиротой, её так старость изменила. В антракте томном между праздничным столом и пышным балом Всех пригласили полюбоваться новым концертным залом И насладиться в блеске бронзы, хрусталя и позолоты Музыкой, стихом романса, оставив все свои заботы. Лишь пианист тронул пальцами клавиши фортепиано, Как зала наполнилась музыкой "Графа…" в звуках пиано, И тенор в такт запел: "Я вас любил: любовь ещё, быть может…". Вот пение его уже сердца гостей всерьёз тревожит! Но кто-то светский этикет рыданием нарушил громким, То был старушки плач, он был взволнованным, надсадным, ломким. Запали клавиши рояля, прервалось пение романса, Плач взбудоражил всех гостей, уж лучше б не было сеанса! Шум прекратил хозяйки глас: "Не будьте, господа, столь строги! Пред вами – Анна же, Ландро, пиит писал ей эти строки!" С глазами "неги и мечты", как "ангел кроткий, безмятежный", Явился образ Анны им, что бросила ему "ты" нежный! "Ужели это скорбный плач по убиенному поэту Иль крик проснувшейся любви ушедшему когда-то в Лету?! Ужель никто вас не любил безмолвно, робко, безнадежно И не любил никто столь трепетно, столь искренне, столь нежно?!" Смокнув слезу с очей, ланит, старушка, извинившись, встала И медленно пошла к дверям сквозь тишину большого зала, Но от волнения платочек кружевной свой обронила, Инициалы "А" и "Л" на нём нить тонко золотила. Любовь пиита – Анна – шла, строк сокровенных вдохновенье, Зал погрузился в тишину на это чудное мгновенье: Благоволили ей снисходительно все знатные дамы, Благоговели пред ней господа, невзирая на саны! Снова вдруг тихо заплакало музыкой фортепиано, Наполнилась зала мелодией "Графа…" в звуках пиано, И тенор строками любви, принадлежащими поэту, Запел ей в след романс, кой никогда уже не канет в Лету. |