Папин нос уныло нависает над губами, шепчущими едва слышно: - Спи, малыш, спи… На папином носу большие очки, из-за которых глаза за стеклами кажутся маленькими, далёкими и малыш стаскивает их с носа, удивляется, что глаза папы выросли: - У… у-у-у! - Спи, малыш, - повторяет папа, поправляет очки, зевает, прикрыв рот ладошкой. – Спи-и-и… Мама, свернувшаяся калачиком на диване, подтягивает в унисон: - Спи-и-и… Малыш хихикает, так у них, у родителей получается смешно мычать. Папа сонно моргает: - Определённо – зубы. Это – зубы. Ты смотрела? - Угу, - лепечет мама, натягивая на себя одеяло. - Показались? - Угу… - Зубы! – блещет папа улыбкой, сверкает очками. – У нас – зубы! Урра! - У? - мама приоткрывает один глаз и смотрит на папу, едва слышно проговаривает. – Что за зубы? Папа сонно смотрит на маму, улыбка его вянет: - Спи, солнышко… Он смотрит на часы, бубнит: - Полтретьего, - трясет кудрявой головой, словно не верит себе, - полтретьего… Подхватывает малыша на руки: - Спи, малыш, спи… И бродит по комнате, покачиваясь, словно заводной бегемотик. Малыш видит, что веки у папы закрыты; следит, не покажутся ли папины глазки между ресниц, присматривается, не моргая, но скоро становится скучно и он начинает глядеть в потолок, где колышется папина тень. Это тоже скоро становится скучно. И малыш хнычет. Папа, не отрывая глаз, заводит заунывно: - Котыку сирэ-энькый… котыку билэ-эгнькый… нэ ходы по ха-а-ати… нэ буды дытя-а-ати… а-а-а… а-а-а… Малыш вздыхает. Как надоела эта песенка. Как надоела… И тоже закрывает глаза, как папа, и морщится, и зевает, покачиваясь в отцовских руках, как в лодке и, кажется, уплывает куда-то. Уплывает… Открывает глаза, а вокруг темно, но он ещё на руках, ему тепло и уютно, только пахнет неприятно, чем-то тяжелым и затхлым. - Спи, Фимочка, спи малыш мой, - слышится дрожащий шепот. Малыш крутит головой и различает над собой узкие полоски, откуда едва сочится свет – там, наверху, кто-то ходит, поскрипывает половицами, качается тенью, вздыхает тревожно. - Спи, малыш, спи, - тревожится и шепот у щеки. У темноты, держащей его в теплых руках бледные большие глаза, едва различимые. Темнота дышит едва-едва, она глядит вверх и полоски света мягкими тенями ложатся на её влажные щёки: - Ну, зачем ты проснулся, Фимочка, зайчик мой… В рот малыша тычется твердый сухой сосок, и малыш ловит его губами, тянет привычно, мнет деснами, но молока нет. - Ты только молчи, молчи, - шепоток вьется, стелется словно дымок. – И не бойся, малыш, не бойся. Мне тоже страшно, зайчик, всем страшно, родненький… Малышу скучно сосать пустую грудь. Он выталкивает языком сосок и пищит возмущённо. И в тот же миг слышится сверху: - Идут! Сюда идут! Тихо! Темнота склоняется к нему, горячим шепотом дышит: - Фимочка, потерпи, зайчик, потерпи немножечко. Скрипит, грохочет что-то наверху, звенит. - Что, не рада гостям? – слышится весёлый мужской голос. Гром шагов над головой пугает малыша, он ерзает и темнота касается его губами и её едва слышно: - Спи, малыш, спи, родненький мой… - От чего же не рада, - доносится женский раздумчивый ответ. – Заходи, раз пришел… - Жидовка где? – обрывает её мужчина. - Что за ещё жидовка? - Что за водой к тебе заходила вчера, да так и не ушла. Где она? - Не было никакой жидовки, это кто ж такого наговорил только… Снова грохот, тяжелый вздох, визг половиц, словно на них упало тяжелое. - Некогда мне с тобой болтать, - снова слышится мужчина. – Ишь, развела тут… Малышу страшно от этих криков и грохота, он пищит. Рот его мгновенно накрывает теплая ладонь: - Тише, тише, Фимочка… - Слыхал? Ну-ка глянь в подполе… Топот, скрип и над головой вдруг раскрывается светлый квадрат, ослепляет малыша и он моргает. - Тут они, господин фельдфебель! В квадрат сверху заглядывает весёлый дядя, молодой, светлоглазый, на его рукаве белая повязка с черной птичкой. Он улыбается белозубо, радостно и малыш улыбается ответно, тянет к нему ручки, хихикает, радуясь, что дядя так весел, что сидеть в темноте больше не придется. - Ишь, спрятались, жиды, - усмехается дядя, снимает с пояса ребристый кругляш ибросает малышу, кричит, - ходу! И убегает. Гремят, удаляясь, шаги. Кругляш, постукивая по ступенькам, катится вниз, и малыш следит за ним, тянется к новой игрушке. Оглушающее воет совсем рядом женщина и от яркой вспышки вдруг становится так больно, так страшно, что малыш кричит в ужасе, вскидывается. - Ну, что такое, что ты кричишь… Малыш не может остановиться, распаляясь в плаче, а чьи-то руки поднимают его, прижимают к мягкой груди, качают, качают… - Что с тобой, зайчик наш, что такое… И боль и страх отступают. Малыш видит сквозь слёзы красный огонёк ночничка, отражающийся в папиных очках. Лицо мамы, склонившееся над ним: - Не плачь, мальчик мой, не плачь… - Что там? – голос папы, сонный, сиплый. - Приснилось что-то, - успокаивает и его, и себя, и малыша мама. Папа моргает задумчиво, снимает очки и поворачивается к стене, бубнит: - Это зубы. Определённо – зубы… - Зубы, зубы, - кивает мама, смотрит с улыбкой. – Спи, малыш, спи… |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
