Украсть свободу

 

Около неприметного серого здания, зажатого между громадным сверкающим казино и ослепляющим бутиком, аккуратно припарковался на последнее свободное место белый «жигуленок». Старый и побитый, но, тем не менее, тщательно вымытый, он задиристо встал на расстояние менее двух сантиметров от здоровенного черного «Хаммера». На обладавшем богатым жизненным опытом багажнике отпали первая и последняя буквы в слове «Лада», что, безусловно, более соответствовало статусу машины и ее влиянию на нервную систему счастливого владельца данного шедевра отечественного автомобилестроения.

Из машины вышел невысокий мужчина лет тридцати. Усталое, сонное и равнодушное выражение его красивого аристократического лица гармонировало с поблекшим от времени потертым пальто и претенциозной, старомодной, но удивительно шедшей ему мягкой шляпе.

Попытка пройти в здание не удалась — перед единственным входом вертелся живой хвост, состоящий из существ, главной жизненной установкой которых являлось удушение любой твари, посмевшей пролезть прежде них.

— Ты куда лезешь, придурок! — проорал один из гегемонов. — Еще шляпу надел! В конец пошел, быстро!

— Я здесь постоянно работаю, а вы, очевидно, по поводу вакансии компании «Объегория», — весомо сказал мужчина. — Вы можете не торопиться на собеседование, вы нам не подходите. Господа мужики! — закричал он, для привлечения внимания пролетариев подняв обе руки вверх. — Пропустите своего потенциального работодателя!

Прибив мужчину многочисленными этажами мата, гегемонье нехотя освободило ему дорогу.

— Пропуск! — рявкнул охранник-тинейджер лет семнадцати. От сознания власти над толпой его прыщи и уши гордо алели, а ломающийся голос был грозным и злобным.

— Съемочный павильон кинокомпании «Худмозгфильм», Игорь Аркадьевич Призонов, актер, у вас записано, многоуважаемый, — нараспев и без пауз проговорил мужчина, равнодушно глядя сквозь амбициозного юношу.

— Проходите, — мальчишка-охранник недоброжелательно смерил взглядом мужчину, который проходил мимо него каждое утро уже более года. Провожаемый угрожающими воплями обманутой очереди, мужчина начал подниматься по старой и грязной лестнице на пятый этаж.

Около съемочного павильона стояла компания молодых людей с одинаково низкими лбами, короткими стрижками, бессмысленными глазами и угрожающим любому мыслящему существу выражением лица. Непосвященный принял бы их за представителей криминальных структур, но, к их чести, это были всего лишь актеры, приглашенные на роли братков, милиционеров и бизнесменов, хотя менталитет многоуважаемых жрецов храма искусства целиком соответствовал профилю их ролей. Между звездами телеэкрана шел следующий разговор:

— Прикинь, Саня, у меня вчера интервью брали, так она меня спрашивает — «Вы всегда такой флегматик?». Я говорю, охренела, что ли, рейтинговых актеров так козлить, за базар ответишь, а она мне «Простите, это слово всего лишь означает тип вашего темперамента». Ну я ей показал такой типа темперамент!

Компания заржала.

— А мне этот козел, который меня на ток-шоу позвал, вчера, блин, во время съемки как бы в прямом эфире по типу впаривает — «Ваши фильмы интересны лишь подросткам, людей после двадцати пяти они уже не торкают», я ему, п…дору, объяснять начал, что мне двадцать девять, жене моей пятьдесят пять, пасынку моему тридцать два, и мы от моих фильмов угораем, он, м…дила, ржет, ну я съемку остановил и популярно объяснил как с супругом председателя жюри «Кинокентавра» себя вести надо! Спасибо Никите Сергеевичу, он ему потом еще сказал пару ласковых, он всегда таких, как я выручает...

— Но как мы сегодня сквозь люмпенов прорвались, я чуть не кончил от ржачки! — вдруг захлебнулась икающими звуками одна из звезд. — Без всяких бодигардов просто дали по рыльникам всей тусней, и нет проблем!

— Потому что всегда надо держаться вместе, — назидательно сказал супруг председателя жюри «Кинокентавра». — Если ты один, ты вообще не человек!

— А если ты один, но с баблом? — резонно спросил «флегматик».

— А с баблом ты никогда не будешь один! — заржал его собеседник. Тут веселая компания приумолкла — мужчина в мягкой шляпе добрался-таки до пятого этажа и подходил к павильону. Его усталый, ничего не выражающий взгляд проходил сквозь них, что компании актеров явно не нравилось.

— Ой, Игорь Аркадьевич, здравствуйте, — приблатненно пропел один из них и издевательски протянул руку Призонову. Призонов, даже не изменив направление своего равнодушного взора, прошел мимо него.

— Ой, я не могу! Неудобоваримая аксиома, ассонансная рифма, даун гребаный! — заорал, явно издеваясь, «флегматик».

— Убогая жертва копролалии и массового психоза, — вздохнул мужчина, не замедляя шаг. — Неужели в малосъедобной каше, кипящей у тебя в голове, мой первый и последний разговор с вашим охлосом застрял почти на год?

Он исчез за дверью павильона, а компания дружно захохотала.

— Он сам понял, что сказал? — заливался «флегматик».

— А он вообще кто? — заинтересованно спросил один из актеров, недавно утвержденных на роль капитана милиции.

— Он — никто, зеро полное! — неожиданно злобно сказал супруг председателя жюри «Кинокентавра». — Такой весь из себя умный, талантливый, блин, Табаков его расхваливал, Райкин роли давал, а он, дерьмо гордое, все никак не въедет — с людьми дружить надо, а он строить взаимоотношения совершенно не умеет! В театре понятно — либо сто штук баксов надо иметь, либо ширинку автоматом расстегивать, чтобы роль дали, но в кинобизнесе с приличной фактурой не пристроиться — это уметь надо! Спонсора нет, с «крышей» дел никаких иметь не хочет, умничает, какое-то, блин, «понимание роли» имеет, слушать тошно! Все же просто — облизывай спонсоров, делись с братвой, отстегивай критикам, и с нужными людьми это... любовью занимайся, — оглянулся он на проходящую мимо тощую седоватую даму с рыжими усикам. — И текст учи, какой дают, в камеру говори с выражением, и все, имеешь бабло, рейтинг и аудиторию! А он довыпендривался — из театра выкинули, хорошо хоть роль киллера дали. Роль небольшая, минут пять на часовую серию, отовсюду его послали — а передо мной, звездой, призером кучи кинофестивалей, исполнителем главной роли все не прогибается, смешки снисходительные, улыбочка свысока, и главное, все так спокойно, спокойно! — вдруг сорвался на крик звездный актер. — Почему все как все, а он как бы есть сам у себя?

Компания, на которую актер-неудачник Призонов действовал в качестве лакмусовой бумажки для выявления самых низменных инстинктов, ошеломленно посмотрела на заговорившуюся звезду экрана, сказавшую что-то непонятное, а значит чужое. Зашкаливающий рейтинг супруга председателя жюри «Кинокентавра» упал на полпункта вниз, но он это моментально понял, и стал поднимать свой престиж, начав рассказывать пошлые анекдоты, тщательно пересыпанные нецензурной лексикой.

— Призонов! — прошипел ассистент режиссера. — Вы опоздали на три минуты, что за наказание! Быстро гримироваться, и на выход, в темпе!

— Я ведь на самом деле пришел на десять минут раньше, — улыбнулся Призонов. — А мои коллеги по актерскому цеху и по моей сцене до сих пор стоят за дверью павильона и ведут высокоинтеллектуальный диалог о перспективах развития неформатного кино в России.

— Призонов, что за тон! — проорал режиссер, находившийся неподалеку. — Ты что, не дорожишь своей ролью? Так тебе замену найти — раз плюнуть!

— Не дорожу, Абрам Владимирович, — грустно признался Призонов.

— Так в чем дело? Найди себе другую!

— Другие возможные для меня роли абсолютно идентичны этой.

— Так какого черта ты выбрал профессию актера?

— Был юн и относительно глуп, решив реализовать себя в той профессии, к которой имел талант. Имел иллюзии, что можно сделать актерскую карьеру, не выкинув на помойку собственное достоинство. Зато теперь твердо знаю, что для талантливого и неординарного человека, пытающегося устроить свою жизнь, не предавая свои принципы, на любой двери висит табличка с надписью «Оставь надежды, всяк сюда входящий»!

— Игорь, ты бы со своей активной жизненной позицией повесился, что ли! — проворчал режиссер. — Всем только лучше бы стало, в том числе и тебе! Ты что, не понимаешь, что с твоей нравственной брезгливостью тебе не жить? Либо подыхай, либо живи, как все!

— Я не хочу доставлять вам такого удовольствия, Абрам Владимирович, — сверкнул очами Игорь. — И без боя не сдамся!

— Ты же все бои проигрываешь!

— Ничуть. Вы играете всей честной компанией в домино, а я — сам с собой в шахматы. Партнеров для игры в шахматы я не нахожу, но я еще не приступал к игре в домино с вами. Это простая, примитивная игра, где стол провонял селедкой, а от игроков несет смесью лука и дешевой водки, и я действительно ею брезгую...

— Делай ход, и кончай трепаться! — крикнул режиссер. Призонов вошел в гримерку, откуда вышел через пять минут в гриме и костюме киллера.

— Сериал «Разборки как разборки» серия двести восьмая, эпизод пятнадцатый! — торжественно объявила ассистентка.

— Надо замочить падлу! — сказал Призонов текст своей глубокой и многоплановой роли.

— Клешня еще не прислала бабло, — робко произнес его партер по роли, совсем молодой выпускник Щукинского училища.

— Стоп! — заорал режиссер. — Клешня — это он, забудь о правилах русского языка, когда играешь в сериале! И голос резче, резче! Мотор!

— Надо замочить падлу! — снова произнес Игорь текст опостылевшей роли.

— Стоп! Игорь, ты что глазами сверкаешь, тут тебе не кино про мушкетеров! Проще, грубее! Мотор!

 

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай

О сохранности глаз, языка и ушей!

 

Интонации, потрясающее лицедейство и одухотворенность лица Призонова сделали из хайамовского рубая маленький шедевр. Холодная лисья мордочка актрисы, играющей дорогую проститутку в кино и в жизни, даже приобрела человеческое выражение, а ее клыкастые глазищи взглянули на нищего Игоря с явным интересом.

— Стоп! Что за самодеятельность! — зарычал режиссер. — Ты думаешь, нашим зрителям и нашей стране это надо? Да даром не надо, как и ты сам! Гоша, либо ты играешь на уровне «замочить падлу», либо пошел вон по собственному!

— На бедного Хайама вы зря напали, — шутливо погрозил пальцем Призонов. — Его лично наш дорогой гарант одобрил по всем телеканалам! Бедный Омар в своей нишапурской могиле уже вентилятором вертится...

— Мотор! — не слушая Призонова, прокричал режиссер.

— В этом театре я жил как в пустыне. Я знал, что это жизнеопасно. Несходство заведомо обречено. Чем ощутимей сплоченность придурков, тем резче чувствуешь отщепенство, а это невыносимое чувство. Чтобы избавиться от него, одни отрекаются от себя, другие приближают развязку. И все же я стоял на своем: не кучковаться, не жить в табунчике...

Блестяще исполненный монолог Игоря был способен вышибить слезу даже из ледяного айсберга.

— Стоп! — крикнул режиссер. — Призонов, ты нам весь рейтинг испоганишь своей отсебятиной!

— Это не отсебятина, это зоринское «Завещание Гранда», — сказал Игорь. — Но вы не думайте, что у меня синдром актрисы Марыськиной, это представление я делаю исключительно для себя.

— Призонов, ты чего хочешь? — режиссер терял терпение.

— Выбрать из двух зол меньшее, — невозмутимо произнес Призонов. — Актерствовать в качестве холуя с зашитым ртом, посадив свою душу в тесную чугунную клетку, или же актерствовать в качестве зятя господина Кнутобойцева — рот также зашит, но клетка для души просторная и золотая! Противно предавать себя, я, как мужчина с принципами, вовсю рефлексирую — вот пришел посмотреть на вас, чтобы убить все сомнения!

— Ты женишься на Кнутобойцевой? — захохотал режиссер. — Не верю! Да ее милый папа таких, как ты, на пушечный выстрел не подпускает!

— Такие, как я, к семейке Кнутобойцевых сами не подходят на расстояние пушечного выстрела. Так как я такой был в качестве потенциального жениха один, то меня и предпочли армии клонированных рвачей! Милая Анжелочка Кнутобойцева коллекционирует необычных зверюшек, а также, по молодости и неопытности, тянется ко всему нестандартному, не понимая его сути! Так что посмотрел я на вас, Абрам Владимирович, на духовных калек, простите, коллег, кинул взор и четко понял — истинное кино вы задушили, служить мне некому, так что женюсь! Но на прощание, во имя погубленного и преданного вами искусства, за армию отморозков, воспитанных фильмами «Худмозгфильма», а также за попытки удушения моего таланта я впервые заговорю с вами и моими дорогими коллегами доступным вам языком!

Призонов, взглянул заледеневшим взором в глаза подошедшему «флегматику» и, что есть силы, ударил его в лицо. Лицедей в законе повалился на осветительный прибор, далее пошла цепная реакция — от падающих камер и декораций никому мало не показалось, кроме самого виновника инцидента, спокойно стоящего на фоне рушащегося иллюзорного мирка, каждый вечер заменяющего обывателям настоящую жизнь. Впервые за несколько лет лицо Призонова приобрело неподдельно радостное выражение.

— Счет пришлете по факсу, — с величественным видом бросил он, надев свои пальто и шляпу поверх костюма киллера.

— Призонов! — раздался вдогонку вопль режиссера массового идиотизма. — Я клянусь, тебе не жить!

— Как будто сейчас кто-то живет, а не выживает, — небрежно парировал Игорь и царственно вышел.

— Чтобы я больше ни от кого ни Хайама, ни Зорина, ни разных Шекспиров не слышал! — заорал режиссер, обозревая убытки.

— Не сомневайтесь, Абрам Владимирович! — заголосили новые русские «звезды».

— Да я и не сомневаюсь, — почему-то грустно сказал режиссер «Худмозгфильма».

Тем временем в буфете театра «Москомсомол», находившегося в полукилометре от павильона «Худмозгфильма», мужчина лет пятидесяти, поглаживая роскошные седые усы, умильно попросил пожилую буфетчицу:

— Фаечка, душечка, дай, пожалуйста, двести грамм коньячка!

— Не дам, Аркадий Платонович! — резко ответила буфетчица.

— Что значит «не дам»? — побагровел мужчина — Коньяк у нас теперь только для членов «Единой России»?

— Вам еще играть сегодня, — попыталась увильнуть Фаина.

— Вот именно! Как мне, ветерану «Москомсомола», играть эту конъюнктурную халтуру в трезвом состоянии? А ежели я изопью амброзии, то искренне полюблю этот дивный спектакль, моих прямодушных коллег и нашего дорогого режиссера, являющегося образцом гражданского мужества, нашего сурового старика!

— Вы вот, Аркадий Платонович, вчера перепили после премьеры, перед Людмилой Лилипутиной «цыганочку» плясали, то Раисой Максимовной ее называли, то Надеждой Константиновной...

— И что? Я просто логически продолжил мудрую и бескомпромиссную политику нашего дорогого Анатолия Марковича!

— А с портретом президента зачем плясали и кричали «Не забудем Герострата!»? Владимир Владимирович наш дорогой даже икоркой подавился, слезы у него, родимого, выступили, а вы кричите «Не плачь, палач»!

— И я еще не уволен? — искренне удивился Аркадий Платонович.

— Призонов, ты уволен с завтрашнего дня, а сегодня, будь любезен, отыграй! — в буфете появился главный режиссер «Москомсомола», Анатолий Маркович Хазаров.

— Мой дорогой гений поведения! — заключил режиссера в крепкие объятия Призонов. — Свет российского авангарда ты наш!

— Аркаша, я пожилой человек, — грустно вздохнул Хазаров. — Три дочери, пять внуков, два инфаркта. Я устал бороться, а эти молодые твари меня загрызут, причем с костями вместе. Надоело драться за волю, хочу покоя!

— Не волнуйся, Толя, ты порядочный человек, и без необходимости друга не предашь, — растрогано сказал Аркадий. — Ведь если ты не отдашь на растерзание безработице одного из лучших твоих актеров и верных друзей, администрация президента на тебя косо посмотрит! А это конец для старейшего московского театра, славящегося своими талантливейшими и оппозиционными спектаклями!

— Настоящих спектаклей больше не будет, — сник Хазаров. — А разнарядка на твое увольнение еще месяц назад пришла, ты же знаешь. Зачем ты этого чиновника стал выставлять в смешном виде?

— Он срывал спектакль, уселся пьяным в первый ряд и стал швырять скорлупки от фисташек прямо на сцену! — возмущенно сказал Призонов.

— Аркаша, эти люди заслужили уважение уже за то, что они в первых рядах, а мы по сравнению с ними не более чем фисташки, с которых в любой момент можно снять скорлупку!

— Ты ведь знаешь, как они захватили первые ряды! А я не фисташка, я человек! — с гневом сказал Аркадий.

— Быть человеком сейчас — очень дорогое удовольствие, ты его не потянешь, — махнул рукой Хазаров. — Ты живешь иллюзиями, а я нахожу мужество честно сказать себе — да, я фисташка, и веду себя соответственно! Я всю жизнь пытался, чтобы мир прогнулся под меня, а не наоборот, а что в итоге? Голубь может гадить на памятник, но повалить его он никогда не сможет! И это закон природы, а не мироустройства...

— Без коньяка я сегодня играть не буду, — жестко произнес Призонов.

— Приятного гепатита! — закричал Хазаров. — Хотя нет, сегодня у нас думцы в зале, а ты опять чего-нибудь отчебучишь... Знаешь что, — принял Анатолий Маркович мудрое решение. — Пошел-ка ты вон без выходного пособия, а я тебя сегодня Уздечкиным заменю! Лучше качеством спектакля рискнуть, чем репутацией театра. Мы лояльны и толерантны!

— Сервилизму и холуяжу многая лета! — запел своим могучим басом Призонов.

— Уйди отсюда, и без тебя тошнит, — вздохнул Хазаров. — Фаечка, душечка, дай, пожалуйста, триста грамм коньячка! — умильно обратился он к буфетчице.

Фаина обреченно поставила перед главным режиссером коньячную рюмку и бутылку.

Аркадий Призонов махнул рукой и вышел из ставшего неродным театра, в котором он актерствовал более десяти лет. Налетевший порыв ледяного ветра сорвал его элегантную шляпу, и Аркадий побежал за своим головным убором. Не догнав обломок былого эстетства, он, пригорюнившись, сел на близлежащую скамейку и сжал виски ледяными ладонями. Неожиданно кто-то нахлобучил ему на голову улетевшую шляпу.

— Почему не на машине? — вместо приветствия и благодарности спросил Призонов-старший у Призонова-младшего.

— Почему без шапки? — улыбнулся сын.

— Даже природа против нас, — поник головой отец.

— Аналогично. Наша развалюха испугалась такого сильного ветра и ни в какую не хочет заводиться.

— Зато ты ей не уподобляешься, — ехидно казал отец.

— Меня выгнали, но я все-таки женюсь.

— Твою мать!

— Причем здесь мама?

— Я говорю, видела бы сейчас нас твоя мать...

— Только порадовалась бы. За меня.

— Ты ведь уже понял, что меня тоже выгнали.

— Это означает, что мое решение относительно брака с мадемуазель Кнутобойцевой принято как нельзя более кстати.

— Очень противно?

— Не то слово. Но лучше с этими, чем с теми.

— Меняешь тюремную камеру на вакансию в публичном доме...

— В данном случае непроверенное мыло лучше проверенного шила. Кстати, лучше извлекать выгоду из половых контактов с новыми русскими дегенератками, чем за эти же контакты приплачивать. А милых девушек, мозги которых скроены не по дизайну «Быдлостандарт», я за свои двадцать девять лет так и не встретил. Или у тебя есть другие варианты дальнейшего сосуществования с социумом?

— У нас коньяк есть?

— Постоянно защищаться коньяком от правды жизни у нас не получится, хотя у тебя есть перспективы в этом плане.

— Черт с тобой, благословляю, сын мой. Отступать нам некуда, а позади, к сожалению, Москва!

— Пошли, попытаемся вдвоем ее завести и разогреть.

— Один уже не справляешься?

— Я имел в виду нашу «Запоршивку». Получу приданое, сдам в металлолом.

— Как бы тебя твои конкуренты, претенденты на приданое самого в металлолом не сдали...

— А у меня в бардачке осталось полбутылки «Реми Мартена», а в портмоне есть корм для животных из ГИБДД...

— Тогда вперед, сынок! Какой же русский не любит французский коньяк в московских пробках!

И двое трагикомичных актеров, носящих смехотворные шляпы, и проповедующих не менее смехотворные убеждения, устремились к старенькой машине, чтобы попытаться реанимировать заведомо обреченный на поломку механизм.

***

— Как ты относишься к проблеме смертной казни в России? — с глубокомыслеснным видом спросила Анжелика Кнутобойцева у пьющего кофе Призонова.

— А разве она неофициально не введена в повсеместное использование? — невинно спросил Игорь.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — нахмурила изящные бровки Анжелика. — Я задала тебе вопрос о твоем отношении к этой проблеме!

— Вводить! — решительно сказал Игорь, посмотрев на портрет Кнутобойцева-старшего, бывшего секретаря обкома, а ныне крупного банкира, занимавшего высокий пост в Торгово-Промышленной палате.

— Какая мерзость! — передернулась Анжелика. — В тебе нет ни грамма гуманности!

— Допустим, дорогая, у нас появится ребенок, — внутри Игоря перекосило от подобной перспективы. — И вот какая-нибудь случайная, подчеркиваю, случайная мразь возьмет его и прирежет, а заодно и меня. А эта сволочь неожиданно окажется офицером ФСБ, получит свой наполовину условный срок, отсидит, как у Христа за пазухой несколько лет, и, счастливый и довольный, выйдет. А если бы смертная казнь была введена официально...

— Даже слышать об этом не хочу! — крикнула Анжелика. — В таком случае я отомщу ему самостоятельно, конечно, с папиной помощью. Я возьму этот грех на себя, но не буду вешать этот грех на наше государство. Оно нас вырастило, оно нам все дало...

— Вам-то конечно, — пробормотал Призонов, озирая беспредельную квартиру Кнутобойцевых, занимающую два этажа элитного жилого дома в центре Москвы.

— Я не понимаю, о чем ты, — вновь нахмурила свой очаровательный детский лобик радетельница интересов России.

— Я к тому, что нашему безгрешному и незапятнанному государству такой страшный грех очень повредит, особенно высокому рейтингу России у мирового сообщества!

— Я, кажется, тебя поняла, — просияла Анжелика. — У тебя комплекс справедливого мира!

— А такой точно есть? — засомневался Призонов.

— Совершенно точно, — похолодевшим взором взглянула на него Анжелика. — Ты считаешь, что мир справедлив, а мир на самом деле несправедлив, и у тебя на этой почве возникает социальная фрустрация!

— Как много ты знаешь слов! — восхитился из последних сил Игорь. — А какой же на самом деле этот таинственный и загадочный мир?

— Мир — это суп, — приоткрыла завесу тайны двадцатилетняя мыслительница.

— Суп... и что? — Призонов притворился, что хочет понять логику рассказчицы.

— Просто суп. С картошкой, капустой и прочей фигней, — поведала Игорю его юная невеста.

— Глубоко, — веско сказал Призонов.

— Учись, — ласково сказала его избранница. — Впрочем, автор этой метафоры не я, Кастанеда...

— Где уж нам, сирым и убогим, достигнуть такого уровня, — закатил глаза Игорь.

— У тебя еще комплекс неполноценности, — заботливо сказала Анжелика. — Ты ведь поэтому пьешь и всякое реликтовое нытье слушаешь вроде Визбора и Высоцкого?

— Я пью? — удивился Игорь.

— Я видела, как ты выпил почти полбутылки абсента. Я от двух рюмок падаю, а ты после этого еще с мамой про перспективы развития ситкома в российском кино вполне разумно говорил, значит у тебя алкогольный стаж. У тебя алкоголизм от нервов, сейчас все болезни от нервов...

— Например, сифилис и переломы, — Призонов чувствовал себя, как Чичиков перед Коробочкой.

— Да, ты неглуп, — внимательно посмотрела на него Кнутобойцева. — Именно поэтому я согласилась выйти замуж только за тебя — хороший любовник с мозгами сейчас большая редкость. Хотя дрожи по щекам у меня от тебя нет...

— По щекам? — равнодушно переспросил Призонов.

— Я ведь тебе уже рассказывала, что целых полгода была любовницей женатого мужчины?

— Неоднократно.

— Вот я по типу, ходила к нему, знала, что у него жена и прочая фигня, но, когда он меня целовал — дрожь по щекам пробегала...

— А он был кто, напомни?

— Не помню. Он исчез куда-то вскоре после того, как я папе о нем рассказала. Но у него были такие мышцы, такие кубики!

— А в личностном плане он что из себя представлял?

— Что?

— Мысли, вкусы, увлечения?

— Он любил Паоло Коэльо, Владимира Соловушкина и группу «Чай вдвоем».

— Высокоинтеллектуальный мужчина. Что-нибудь еще о себе говорил?

— Он женат был, я тебе уже говорила?

— Не-од-но-крат-но...

— Кстати, я оставила свои мечты о карьере фотомодели, и решила поступить на мехмат МГУ, хотя папа рекомендует мне экономический факультет Гарварда...

«Господи, боже ты мой, прекрати издеваться надо мной хотя бы несколько минут!», — мысленно стал возносить молитвы Господу атеист Призонов.

Как ни удивительно, но его молитвы, по всей видимости, были услышаны — в комнату к молодым решил заглянуть Григорий Емельянович Кнутобойцев, отец счастливой невесты.

— Воркуете? — нежно произнес он, взъерошив дочери волосы. — Анжелочка, там мама тебя просит помочь...

— Иду, папа, — послушно вышла Анжела.

Кнутобойцев, сощурившись, хищно взглянул на Призонова. Маска любящего отца моментально сошла с лица потенциального тестя, и показались клыки опасного зверя. Игорь любезно оскалился в ответ.

— Хорошо, что она захотела именно тебя, — рассудочно сказал Григорий Емельянович. — А то сейчас тенденция у юных дурочек образовалась — выходят замуж за нормальных парней из хороших семей, а потом к таким психованным, как ты сбегают, намучаются, потом вернуться к прежним мужьям и прежней жизни пытаются, а их обратно уже не пускают — наш образ жизни не предают. А с тобой она быстренько этой псевдоромантикой наестся, и к приличному человеку уйдет, я подберу. Девочки в ее возрасте имеют право на ошибки, это даже повышает их престиж в кругу подруг. Но не дай бог ей от тебя забеременеть! Я тебя лично придушу, а ее тут же на аборт отправлю. Запомни, как отче наш — детей от тебя у нее не будет!

— Григорий Емельянович, зачем вы разжевываете мне очевидные аксиомы, неужели вы думаете, что только идиот мог решить жениться на вашей дочери? Из общего правила, прямодушный вы мой, есть свои исключения! Мне давно уже ясно, что моя главная цель — не прийти в вашу семью, а уйти от нее живым, но, по возможности, небедным.

— Все зубки показываешь, мальчик... Ладно, после вашего развода штук пятьдесят подкину на бедность. Но не больше! А о должности руководителя департамента забудь, дам максимум начальника отдела! Хотя, если вести себя будешь прилично, в карьере поможем. Твою мать, и что она так в тебя вцепилась, что она в тебе нашла?

— Экзотику. Да вы не волнуйтесь, господин Кнутобойцев, я для нее, как щенок нестандартного окраса — поиграет, и на свободу отпустит.

— Хорошо, хоть не притворяешься, что ее любишь. Скажи, актеришка, неужели моя дочь недостойна любви порядочного человека?

— Скажу лишь одно, мой дорогой будущий тесть — не дай бог порядочному человеку по глупости и неопытности искренне полюбить вашу дочь...

— Какая же ты сволочь, Призонов, уважаю! Может и руководителя департамента дам со временем... А пока слушай сюда — завтра мы празднуем вашу помолвку, будут серьезные люди. Сиди и молчи, изредка улыбайся. Наденьте со своим папочкой галстуки-бабочки, но кроме него, чтобы я больше никого из вашего круга не видел!

— Мой будущий любящий тесть, я ведь женюсь на вашей дорогой дочери исключительно для того, чтобы вырваться из своего воистину порочного круга, так что не беспокойтесь — никого из своих вынужденных знакомых я бы не пригласил даже по вашему приказу! Но насчет галстуков-бабочек — увольте. Я не олигарх и не лакей, и надену бабочку лишь на свадьбу.

— В ресторане «Панталоне и Арлекин» необходимы дорогие галстуки.

— Мы с отцом не настолько богаты, чтобы покупать дешевую одежду. Приличные костюмы с галстуками мы найдем.

— Завтра в три, трезвые и без опозданий!

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Игорь, видя, как в комнату вернулась Анжела. — Неужели вы Грефу с Фрадковым прямо так и сказали? Ну, вы орел! Мы тут как раз выступление Григория Емельяновича в Торгово-Промышленной палате обсуждали — доверительно сообщил Призонов своей невесте.

— Вам пора, Игорь, — скрипучим голосом ответствовал будущий тесть.

— О-ля-ля, я заболтался, а у меня еще суаре с семьей господ Гимнюковых! — схватился за голову Призонов. — Спасибо, вам, Григорий Емельянович, что напомнили, вы всегда столь любезны! Пожалуйте ручку, мадемуазель, — галантно поцеловал он руку Анжелике.

— Мама, я вас покидаю, — со слезой в голосе сказал Игорь, и прикоснулся к могучей ручище равнодушно молчащей хозяйки дома. — О’ревуар!

— Клоун, — проворчал хозяин дома.

— Он, конечно, странный, но душка! — проворковала Анжелика.

«Если после свадьбы с дочуркой этот тип со мной своим молодым телом не поделится, я его в бараний рог скручу», — подумала мадам Кнутобойцева.

***

— Я одинокая пожилая женщина! — торжественно объявила Татьяна Михайловна Либертова своей дочери.

— Мама, я это давно знаю, — вздохнула Надежда Либертова.

— Я не понимаю твоего отношения к Геночке. Я повторяю, если тебе наплевать на себя, то твоя мать — одинокая пожилая женщина, без единого источника дохода. А Гена — чудный молодой человек!

— Мама, ты можешь не придуриваться? Мне давно уже не восемнадцать лет, когда я воспринимала эти комедии всерьез!

— Да, он дурак, да, он обычный дурак, но он состоятельный и успешный обычный дурак!

— Причем состоятельный и успешный именно по упомянутой тобой причине...

— Надя, я все понимаю, причем лучше тебя. Но кто с ним живет в гражданском браке уже год, ты или я?

— Мама, другие еще хуже, а я слишком жизнелюбива, чтобы довольствоваться ролью старой девы!

— Его предложение надо принять.

— Мама!

— И развестись через годик, отсудив половину этой квартиры...

— Противно.

— А жизнь вообще противная штука, ты это прекрасно знаешь!

— Ты знаешь это лучше меня...

— Не груби матери!

— Не придуривайся.

— Секретарша-содержанка!

— Старая засохшая аристократка!

— Талантливая писательница, красивая, молодая, неординарная женщина, — вдруг со слезой в голосе сказала Татьяна Михайловна.

— Гениальная актриса, прекрасная интриганка, — улыбнулась Надежда.

— Мерзкая страна, что она из нас пытается сделать!

— Ладно, уговорила. Но с одним условием — развод не через год, а через полгода! И дай мне денег на приличного юриста, для составления брачного контракта.

— Откуда у одинокой пожилой женщины деньги? — у Татьяны Михайловны задрожали губы.

— Мама, у твоего актерского прошлого нет будущего! Не верю! И прекрати в свои сорок восемь лет, да еще и при наличии шикарной внешности изображать старуху, выходит совершенно неубедительно!

— На некоторых действует! — оскорбленно вздернула подбородок Татьяна Михайловна.

— Нашла, чем гордиться...

— Расходы на юриста — пополам.

— Идет.

С самого детства Надежде нравилось выражать на бумаге свои мысли. Поначалу она ошибочно полагала, что ее неординарные и яркие школьные сочинения могут быть кому-либо интересны, но учителя, сухо роняли «Ну, Наденьке, четыре за вечную нестандартность», причем слово «нестандартность» звучало чуть ли не ругательно, и продолжали восхвалять сочинения признанных отличников, начисто переписанные из шпаргалок. Ее крайне талантливые для ее возраста стихи также не находили отклика у одноклассников, терпеливо и тупо выслушивавших красивую девушку, и мычащих «Ну что, по пивку, и на матрас?». Потом бывшие одноклассники перешли с дешевого пива на марочный коньяк, а с матраса на мягкие кожаные диваны, но, кроме социального статуса в их развитии ничего не изменилось. Сначала Надежда гордо считала, что лучше быть одной, чем вместе с кем попало, но быстро поняла нехитрую истину — мухи и мартини, а также любовь и секс могут лежать в абсолютно параллельных и непересекающихся плоскостях, и решила мужчин не любить, а использовать. Блестяще закончив Литинститут, и став лауреатом нескольких литературных конкурсов, Надежда не смогла продать ни одной своей книги — издательства, с радостью публиковавшие бестселлеры «Матка Бешеного», «Мочилово по понятиям» и «Братва против зомби», брезгливо морщилась от произведений Надежды, называя их «злой, и поэтому неглубокой сатирой, пахнущей глумлением и неуместной пАлитикой». После вопросов Нади, почему злая сатира является синонимом неглубокой, как пахнут глумление и политика, а также, почему политика неуместна и написана через «а», издательства объявили ей высокомерный бойкот, опустили железный занавес финансовой цензуры, и продолжили линию — «Современная русская литература — это рейтинг продаж плюс дебилизация всей страны».

Осознав, что литература для интеллектуалов не нужна в связи с отсутствием этих аномальных личностей в России, Надежда вздохнула и переехала из своей съемной конуры в евростандартную квартиру яппи Безжизнева. Геннадий, красивый, спортивный мужчина, был скучным любовником, примитивным собеседником и прирожденным приспособленцем, в общем, типичным преуспевающим менеджером. Несмотря на то, что он устроил Надю на работу и даже, злобно сжав тщательно отбеленные зубы, содержал ее мать, актрису-неудачницу, Надя, как ни старалась, не могла выдавить из своей души ни капли благодарности или уважения к рабу рабочего коллектива.

— Татьяна Михайловна, здравствуйте, — вежливо, но сдержанно поздоровался вошедший в квартиру Геннадий.

— Геночка, как ты умудряешься столько работать, ведь раньше полуночи домой не возвращаешься! — воскликнула Татьяна Михайловна.

— Гена, ты просто работаешь на износ! — поддержала матушку Надежда.

— Все просто, — снисходительно улыбнулся Геннадий. — В семь утра выпил кефирчику, и порядок! На весь день получил заряд бодрости!

— Гениально, — выдохнула Татьяна Михайловна.

— Как прошел день на работе? — заботливо осведомилась Надежда.

— Составлял ежеквартальный отчет о нашей дилерской сети, — зевнул Геннадий. — Проверял их способность выполнять функции по реализации продукции, гарантийному обслуживанию, ремонту и рекламе. Выявлял наличие заявленных производственных баз...

— Какой ты умный, это что-то! — проворковала Надежда, закрывая поцелуем рот красноречивого яппи.

— Кстати, зая, мы завтра идем отмечать в «Панталоне и Арлекин» нашу помолвку, я уже пригласил своих коллег.

— А нельзя без коллег?

— Ты что? Я же работаю в коллективе, я должен жить с ними большой дружной семьей! У нас прекрасный коллектив, и я просто обязан тебя со всеми познакомить!

— Кому обязан? Почему ты им вечно должен?

— Я не понимаю, о чем ты. Я обещал Борису Борисовичу тебя представить...

— Понятно, мы идем туда ради Бориса Борисовича.

— Ты что? Не посвящать коллектив в такое важное событие в моей жизни — это же карьерное самоубийство!

— Убийство, Гена, — с ехидством поправила его Татьяна Михайловна. — Ваш прекрасный коллектив убьет вас, если вы попытаетесь жить независимо от него, не так ли?

— Татьяна Михайловна, у вас очень странные и непонятные взгляды, — поморщился Геннадий. — Кстати, вы не обидитесь, что я не пригласил вас на помолвку? Я изначально планировал вас пригласить, но неожиданно выяснилось, что необходимо пригласить Марину Альбертовну, нашего старшего аудитора, а столик рассчитан...

— За счастье почту, Геночка, — перебила будущего зятя Татьяна Михайловна.

***

— Я хожу в театр для отдыха, — брезгливо поджав губы, взглянул Кнутобойцев на Призонова-старшего. — А театр Анатолия Марковича лишь в последнее время стал отвечать моим требованиям. Раньше у вас были какие-то якобы глубокомысленные гавканья, все ведь на уровне мосек, лающих на слонов! И главное, половина диалогов абсолютно непонятна!

— Контрреволюция одна, — вздохнул Аркадий Платонович, и налил себе еще коньяка.

— Да убоги все ваши памфлеты, поймите! И из моды давно вышли!

— Как говорил граф Обольянинов, не постигаю...

— Лучше молчите, господин Призонов!

— А что мне еще остается?

— Имиджевая составляющая компании сейчас совершенно хреновая, — донеслось из-за соседнего стола, за которым праздновали помолвку Надежды Либертовой и Геннадия Безжизнева. — Нам нужен хотя бы тридцатипроцентый ребрендинг!

— Как ребрендинг можно сосчитать в процентах? — раздался недовольный голос.

— А как можно считать процесс в функциях?

— Функция — это стопроцентная составляющая любого процесса...

— Создали специальную комиссию по изучению анализа исследований международных экономических отношений в Торгово-промышленной палате...

— Что общего эта прекрасная девушка и этот шизанутый актеришка...

— Да прекратите, Аркадий Платонович! В нашем правительстве все умные люди, а всех, кто их пытается опорочить, надо сажать!

— Ужесточить цензурные рамки...

— А за оценку рисков бюджета кто будет ответственным? Опять этого лоха подписантом делать?

— Да взять все и поделить!

— Странная девушка, что Геннадий, при зарплате более трех тысяч евро в ней нашел?

— Икорочки, Глеб Семенович? Или лучше селедочки?

— Ха-ха-ха, прямо этот, Михаил Петросян! Или его Евгений Галкин зовут?

— Борис Борисович, а по поводу повышения тарифной ставки я вам прямо скажу — гениально!

— Я этого клиента на выставке подцепил, ублажал его всячески, поил до тех пор, пока он мне не дал согласие на контракт. Но я на подписание документов юриста не позвал, не предохранился, и вот — залетел на бабки! Поставили меня раком на счетчик, максимум девять месяцев сроку...

— Я в одном бутике в Париже такую сумочку купила — зашибись! Как у одной чувихи, которую я в Лувре видала...

На фоне грязного потока полубезумной болтовни маленькими чистыми родниками выглядели Игорь Призонов и Надежда Либертова, давно не слушавшие алогичных разговоров и с иронией поглядывавшие на своих соседей по столу. Несколько раз их понимающие взгляды встречались, что неизменно вызывало улыбку у обоих. Надежда, обведя взглядом соседей Призонова, послала Игорю немой вопрос. Игорь, которого его соседи по столу принципиально не замечали, вывернул карманы и развел руками. Надежда усмехнулась, и заказала официанту танго «Берет».

— Разрешите вас пригласить! — моментально подскочил Призонов.

— А почему вы не спрашиваете моего разрешения? — изумился Геннадий.

— Стадное существо, закрой свой рот, когда два мыслящих человека разговаривают! — рявкнул Игорь.

— Разрешаю, — милостиво кивнула Надя.

Игорь профессионально повел свою партнершу.

— Судя по мудрым глазам, вы тоже чужая на этом празднике жизни? — спросил он.

— Это не праздник жизни, это поминки культуры.

— Но для них это праздник жизни...

— Меня их точка зрения не интересует.

— Но, тем не менее, вы празднуете начало симбиоза с одним из этих существ!

— Как и вы.

— Все потеряли?

— Все либо отняли, либо не дали приобрести...

— Как же здесь душно...

— Особенно душам.

— Сбежим?

— От себя не убежишь...

— А мы сбежим друг к другу...

— Нам есть что терять!

— Нам есть, что обрести взамен.

— Похвальба и комплимент в одном флаконе. Вы меня не знаете...

— Мне искренне хочется вас узнать.

— Мы не так юны для любви с первого взгляда...

— Пусть будет любовь с первого танца!

— И почему ты такой родной?

— Специально для тебя.

— Чертов Орфей...

— Да и ты, Эвридика, весьма некстати свалилась мне на сердце!

— У тебя ведь ничего нет?

— Только я сам.

— Немало. К тебе тянет, бежим отсюда...

— Летим...

Как бы ни высокопарно и шаблонно это не звучало, но Игорь и Надежда впервые за много лет ощутили себя по-настоящему счастливыми. Хмель в голове, неожиданное родство душ и бурлящая горячая кровь довели их встречу до логического завершения — после прогулки в красивейшем осеннем парке, молодая пара, с наслаждением изливая друг другу душу и перебрасываясь искрометным остроумием, эпатируя и восхищая друг друга дошла до двухкомнатной конуры двух холостых актеров.

— Какая прелесть! — воскликнула Надежда, обозрев квартиру и заглянув в ванную. — А у меня туалет оклеен дипломами о победах в литературных конкурсах!

— У меня здесь не только диплом Щукинского училища, у меня здесь фотографии всех ролей, а также поощрительные грамоты, — гордо произнес Игорь.

— Но мы еще загоним в сортир тех сволочей, которые решили нас там навсегда замочить, правда?

— Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! — подтвердил Игорь.

— Начни раздувать с меня... — улыбнулась Надежда.

Спустя три часа, полностью расплывшись в нирване, они начали блаженно засыпать.

— А я уже забыла, что такое — секс с настоящим мужчиной! — заулыбалась Надежда.

— Угу, — пробормотал сонный Игорь.

— Ты меня любишь?

— Угу, — подтвердил Призонов.

— Слушай, я все забываю, как тебя зовут?

— Угу.

— Циничный хам!

— Угу.

— Я сошла с ума, и мне это нравится...

— Я тебя люблю, меня зовут Игорь, я не хам, и мне тоже нравится, что ты вместе со мной сошла с ума, — сонно заворчал Игорь. — И я хочу спать! Но обязательно рядом с тобой...

Но выспаться влюбленной паре не дал скрежет ключа в замке, и в квартиру гордо вошел Аркадий Призонов, весело напевая «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».

— Сынок! — крикнул он с порога. — Я неблагодарный мерзавец и мерзкий эгоист, я сломал тебе жизнь и карьеру, но, черт побери, я впервые за несколько лет чувствую себя человеком, а не тварью дрожащей! Я твоему несостоявшемуся тестю, когда он мне стал совать дулю, прокусил палец, а потом надел блюдо с фаршированным поросенком ему на голову, и эти две свиньи слились, как единое целое! Гоша, я безумно виноват, но вины не чувствую, мне хорошо! Давай еще по стопочке, и пойдем министру культуры морду бить!

— Папа, у меня другие планы на сегодняшний вечер, — пытаясь стряхнуть обволакивающий сон, произнес Игорь.

— Какая фемина! — узрел Надежду Призонов-старший. — А то я по поводу твоей Анжелики устал всем объяснять, что не со вкусом у сына плохо, а просто денег нет! Разрешите представиться, мадемуазель, Аркадий Платонович Призонов, заслуженный артист без публики, широко известный в узком кругу, играл Гамлета, Глумова и Тиля Уленшпигеля, и, к тому же, специально для вас, холост!

— Папа, ты перепутал роли, ты в данном случае не комический любовник, а благородный отец.

— Пардон, мон ами! Ах, дочка, что-то поясница пошаливает, — со страдальческим видом обратился он к Наде. — Да и в нервах так и стреляет, ведь все попытки играть по правилам толпы провалились, и нам после сегодняшнего инцидента никогда не удастся с ней соединиться...

— Какое счастье! — в один голос произнесли Игорь и Надежда и синхронно уснули.

— А завтра наступит похмелье, — неожиданно мрачно сказал Аркадий и ушел в свою комнату, где и последовал примеру сына, полностью отдавшись объятиям Морфея...

***

Игорю снилось, что его душит Анжелика Кнутобойцева, сохраняющая при этом бесстрастное выражение акульего личика. За удушением Игоря невозмутимо наблюдал незнакомый Призонову человек огромного роста. Несмотря на презентабельную внешность, элегантную бородку и ироничные, по-татарски раскосые глаза, он вызывал у Игоря дикий ужас, гораздо больший, нежели страх смерти.

Сатанински усмехнувшись, человек с бородкой сказал женским голосом — «Старый облезлый павиан!». Игорь застонал, попытался отодрать руки несостоявшейся невесты от своего горла и неохотно проснулся.

— За двадцать пять лет ты прекрасно эволюционировала из стервы в истеричку, — говорил симпатичной женщине бальзаковского возраста Аркадий Призонов. Он выглядел не лучшим образом — один из усов был оторван чуть ли не с мясом, на лбу алела ссадина, правое ухо распухло и стало темно-багровым, а сам Аркадий стал слегка шепелявить, и, во время разговора, морщась от боли, прикладывал к левой щеке здоровенный кусок льда.

— Я не собираюсь терпеть свою девочку рядом с твоим наглым отпрыском! — возмущалась женщина. — Эгоист и мерзавец, тут такое происходит, а этот воистину сукин сын все спит, хоть из пушки над ухом стреляй!

— Мама, с добрым утром, — произнес Игорь.

— Меня зовут Татьяна Михайловна, — ледяным тоном произнесла женщина, не удостоив Игоря даже взглядом.

— Можно, я буду называть вас мамой? — распахнув невинные очи, сказал Игорь.

— Вылитый папочка в молодости! — резко сказала женщина. — Вечные афористические хохмочки с претензией на остроумие!

— Я просто еще не разогрелся, — с достоинством произнес Игорь. — А у вас какие претензии, мадам?

— Ты многое пропустил, — скривился Аркадий, в очередной раз вдавив в щеку лед.

— Татьяна Михайловна, вы настолько кровожадны? — ужаснулся Игорь. — Я со сна немного не понимаю, кому из членов нашей крайне немногочисленной семьи вы решили кровно отомстить?

— Не смей оскорблять отца! — повысил голос Призонов-старший. — Ни одна из женщин, которых я удостаивал своим мужским вниманием, не в состоянии была поднять на меня руку, а тем более ее опустить, да еще таким зверским образом! Просто-напросто я принимал визитеров от господина Кнутобойцева, и, подобно Александру Матросову, принял весь удар на себя!

— Травм нет? — заботливо, но в то же время недоверчиво осведомился Игорь.

— Били вяло и неохотно, явно по инерции. Я думаю, что радость оттого, что они от тебя освободились, перевесила их мстительность. Но мой выбитый зуб ты восстановишь его точной копией, причем за свой счет! Кстати, я еще получил и благополучно порвал повестку в суд от твоей псевдоактерской банды.

— Пошлый комедиант, — патетично сказала Татьяна Михайловна. — И ради этого человека я бросила мужа, умного, чистого, святого человека! Осталась с трехлетней дочкой на руках, а этот грязный кобель, заявил мне, что он, видите ли, женат! Тоже мне, супермен, позволил себя избить на глазах у женщины!

— Мои амплуа — трагик, грасьосо и жен премье, — с достоинством произнес Призонов-старший. — Но я никогда не имел глупых намерений играть в тупого героя из голливудского боевика, и пытаться разметать четырех мордоворотов, давно и успешно играющих в подобных суперменов! Я понимаю, ты была бы только рада моим тяжелым травмам, но я не настолько альтруистичен, чтобы вступать в неравный бой, лишь бы доставить тебе удовольствие!

— Мама, прекрати мне завидовать — весело сказала Надежда, вышедшая из кухни.

— Чему здесь завидовать? — презрительно произнесла Татьяна Михайловна. — Парочка нищих безработных актеров с побитыми и испитыми рылами!

— Надя, — подозрительно спросил Игорь. — Мы ведь познакомились случайно, не так ли?

— Ресторан выбирали хозяева жизни, а не мы, и не наши родители, — улыбнулась Надежда. — Я думаю, что наша встреча — это шутка судьбы, а не тщательно спланированное случайное совпадение...

— Не шутка, а издевка, — со слезой в голосе произнесла Татьяна Михайловна. — Я уже ненавижу сынка этого авантюриста, бабника и бездарности даже больше чем Геннадия! Такое впечатление, что я страдала из-за отсутствия новых туфель, а мне вдруг переломали ноги!

— Как ты меня назвала? — изменившимся голосом спросил Призонов-старший.

— Бабник! — Татьяна Михайловна гордо бросила в лицо Аркадию страшное для мужчины оскорбление.

— Нет, последнее, — с болью прошептал Аркадий.

— Бездарность, — немного растерянно произнесла Татьяна Михайловна.

— Сумасшедшие, кругом сумасшедшие, — забормотал Аркадий. — Суета, грязь, давка, эти шизофреники всю жизнь пытаются надеть на меня смирительную рубашку, но почему со шприцом парализующего яда пришла именно ты?

Неожиданно лицо Призонова-старшего посерело, он схватился за сердце и стал судорожно глотать ртом воздух.

— Аркаша! — истерически завопила Татьяна Михайловна.

— Вы спровоцировали его второй инсульт! — лицо Игоря побелело от гнева. — Папа!

— Аркаша! — зарыдала Татьяна Михайловна. — Милый мой, прости, я просто по тебе очень соскучилась!

Всхлипывая, она прижалась к медленно оседающему на пол Призонову-старшему, цеплявшемуся за кусок льда в руке, как утопающий в реке Стикс за тонкую веревочку жизни.

— Помогите же ему, — жалобно попросила она Игоря и оцепеневшую Надежду.

— Уже поздно, — севшим голосом сказал Призонов-младший.

— Что значит поздно? — с ужасом спросила Татьяна Михайловна.

— Никогда больше не смей называть меня бездарностью, — моментально встал внезапно пришедший в себя Аркадий и саркастически улыбнулся.

Игорь, улыбаясь, показал отцу большой палец.

— Шоковые шуточки у вас, Аркадий Платонович, почище, чем вечерняя криминальная хроника, — перевела дух Надя.

— Сволочь ты, Призонов, — тепло посмотрела на Аркадия Татьяна Михайловна и улыбнулась. — За двадцать лет совсем не изменился.

— Каким я был, таким остался, — солидно подтвердил Призонов-старший и тут же скривился от боли, вновь приложив к щеке лед. — Кстати, я уже давно разведен, супруга сбежала от меня аж в Италию...

— Было бы удивительно, если бы она от тебя не сбежала, — вернулась к Татьяне Михайловне ее язвительность.

— Мама, я не сомневаюсь, что вы мне ее замените, — учтиво сказал Игорь.

— В высшей степени грубая лесть, молодой человек! — строго произнесла Татьяна Михайловна.

— Слушайте, а вы не вполне ординарная женщина, — с интересом посмотрел на мать Надежды Игорь. — Я говорил эту идиотскую фразочку всем матерям моих женщин, и они всегда покупались!

— Кстати, о покупках, — переменила тему Надежда. — На что собираетесь жить, антигерои нашего времени? Полгода я вас еще прокормлю, но после этого, я боюсь, что мои финансы и любовь к Игорю сойдут на нет...

— Я никогда не опущусь до того, чтобы брать у любимой женщины деньги! — воскликнул бывший претендент на приданое Анжелики Кнутобойцевой.

— Это у нас фамильное, — поддержал Игоря Призонов-старший, совсем недавно оборвавший бурный и продолжительный роман с администраторшей винного магазина.

— Одно хорошо — ваша связь будет недолгой, — с облегчением сказала Татьяна Михайловна. — Российские реалии и эти краснобаи абсолютно несовместимы!

— Кстати, мама, о реалиях жизни и краснобаях, — снова повернула со скользкой темы Надя. — Когда ты заберешь мои вещи у господина Безжизнева?

— Да, действительно, — спохватилась любящая мать. — Гена ради такого случая даже с работы обещал вернуться к четырем часам!

— Какой подвиг! — язвительно произнесла Надежда. — Что еще он говорил?

— По-моему, он очень обрадовался, — сказала Татьяна Михайловна. — Ты произвела плохое впечатление на его коллег, и он еще до твоих танцев с этим горе-лицедеем пожалел о своем необдуманном решении!

— То, что он в бизнес-плане проекта «Официальный брак» неправильно просчитал оценку рисков, целиком его проблема, — отмахнулась Надя. — Но вещи забери!

— Я еще вернусь! — тоном Терминатора произнесла Татьяна Михайловна, убийственным взором смерила господ Призоновых и покинула квартиру.

— Она права, — с горечью сказал Аркадий. — Она всегда права! Стремление оставаться людьми нас убило! Ладно, все, все кончено — продаем квартиру, и в глушь, в Саратов, где оскорбленному есть чувству уголок! Сюда я больше не ездок, карету мне, карету!

— «Скорой помощи», — мрачно произнес Игорь. — Папа, наша клетка, куда мы все брошены с рождения, сжалась вокруг нас еще сильнее, но зачем сжимать ее до полного удушья? Зверолюди, которые не просто оскорбят наши чувства, а убьют их, есть в любой провинции! Мы с тобой видим их насквозь, то презираем, то пытаемся от них убежать, то пытаемся с ними слиться, а ведь мы, в сущности, их боимся! Не их равнодушного презрения, а смерти, увечий или абсолютной нищеты, которые они запросто могут нам устроить. Пора победить свой страх и честно признать — общество объявило нам жестокую, несправедливую и неравную войну, и мы должны не отступать, не перебегать на сторону противника, а принять бой с оружием в руках! Папа, я полностью сделал выбор — либо абсолютная свобода от их многомиллионного ига, либо моментальная смерть. Медленная смерть еще хуже...

— У нас нет никакой возможности стать свободными, — вздохнул Аркадий.

— В толпе — нет. Вне толпы — нет. А против толпы — есть. Если система не дает реализовать наши таланты для пользы общества, я предлагаю начать их реализовывать для своей пользы.

— Покороче...

— Я предлагаю украсть свободу. В денежном эквиваленте, разумеется.

— Несерьезно...

— Я не сделаю себе харакири для их удовольствия! К тому же, я чувствую ответственность за любимую женщину.

— Как ты себе это представляешь? Два кольта, полумаска и лихой конь? Ты ведь знаешь, что все более-менее удачные преступления совершаются при патронаже серьезной преступной группировки!

— А у нас есть близкий родственник в огромной банде, контролирующей часть Москвы, и вы, папа, его знаете!

— Да никогда! Помирать буду, и то не прибегну к его помощи! А грабить ты «Газпром» или «Лукойл» собираешься? Сыночек, безнаказанно грабить крупные корпорации имеет право лишь наше правительство!

— Если вы решили встать на дорогу порока и насилия, — вмешалась в разговор Надя. — Ограбьте моих работодателей! Меня от моей работы уже девять месяцев тошнит, и уже тянет на что-либо острое!

— Вот видишь, и у Надежды беременность преступлением! — одобрительно сказал Игорь. — Надежда, извините, позабыл ваше отчество и место работы...

— Надежда Олеговна Либертова, секретарь-референт отдела оптовых закупок филиала ООО «Избавление», — церемонно поклонилась Надя.

— Очень приятно познакомиться, — серьезно сказал Игорь. — А чем, простите, Надежда Олеговна, занимается ваше «ООО»?

— Тем же, что и любая другая московская корпорация — покупает души москвичей. Только, в отличие от других компаний, это единственный профиль ее работы...

— Я видел рекламу и пришел в недоумение. Это действительно нечистая сила, или они просто нечисты на руку?

— Я сама еще не поняла, я всего девять месяцев там работаю. Стандартные рвачи и карьеристы, обычная бессмыслица, я сижу только в приемной и отвечаю на звонки. Но когда меня попросили расписаться кровью на контракте при приеме на работу, я, на всякий случай, приберегла свою кровь, и незаметно расписалась заранее выцеженной кровью Геннадия.

— И они не заметили? Значит, это люди!

— Да какие они люди? Нечисть одна! Филиалом руководят два бывших топ-менеджера «Бета-банка», Болотов и Камышов. Камышов вечно по девкам бегает в рабочее время, а Болотов, еще, когда райкомом руководил, привык ни черта ни делать, поэтому в филиале сатаны самый обычный российский бардак!

— У них деньги есть?

— Ежемесячно на покупки душ и зряплату сотрудников в кассу поступает два миллиона евро от главного филиала, причем, что абсолютно аномально, поступает наличными. Курьер от главного филиала с пристегнутым наручниками «дипломатом» приезжает на обычном джипе, сопровождаемый лишь парой охранников. Он сдает в кассу деньги из «дипломата», а потом исчезает в кабинете Болотова. Через несколько минут он выходит, дипломат снова закрыт и снова пристегнут, следовательно, курьер приезжает не только дать, но и что-то взять...

— Небезынтересно, — заинтересовался Призонов.

— Еще более интересно то, что три дня назад одна из двух кассирш неожиданно ушла в декретный отпуск, и филиал начал активные поиски нового кассира.

— Родные мои, мы украдем нашу заслуженную по законам совести, а не России свободу, пусть даже придется ограбить самого дьявола, — загорелись глаза Игоря. — И начнем мы с завтрашнего дня, пятница, тринадцатое — идеальный день для начала таких безумных игр! Кстати, Наденька, а почему ты сегодня не на работе?

— Я решила сегодня приболеть. Любовь, в сущности, болезнь хотя бы потому, что укладывает людей в постель...

— Завтра не прогуливай! — погрозил ей пальцем Игорь. — Папа, звони нашему бандюге!

— Сам звони! — резко сказал Аркадий. — Я с его шайкой не желаю иметь ничего общего!

— Наши желания больше, чем наши возможности, — вздохнул Игорь и набрал знакомый номер.

— Да! — раздался из трубки недовольный и злобный голос.

— Главное следственное управление ГУВД Москвы? — уточнил Призонов-младший.

— Да! — рявкнул голос. — Какой у вас вопрос?

— Старшего следователя Призонова, пожалуйста, — мягко сказал Игорь.

***

В кабинете Михаила Ивановича Болотова, генерального директора одного из московских филиалов ООО «Избавление», раздался телефонный звонок. Михаил Иванович, с лениво-державным видом просматривающий сайт «проститутки и индивидуалки Москвы», поднял трубку.

— Михаил Иванович, — раздался озабоченный голос Валентина Валерьевича Камышова, коммерческого директора филиала. — Эти козлы из прокуратуры опять интересуются хищениями в «Бете» и «Нефтешоке».

— Не волнуйся, Валя, — лениво сказал Болотов. — Это какие-то левые козлы, серьезным людям я уже дал понять, что мы сменили «крышу» так, что под нас начнет копать только камикадзе. Если какой-то отмороженный следователь начнет тебя пугать детскими страшилками о том, что в России перед законом все равны, переводи стрелки сразу на господина Пожарова, и у этих щенков моментально случится приступ энуреза.

— Прекрасно, Михаил Иванович, я вам очень благодарен.

— Еще бы ты мне был не благодарен! Ведь от тебя тогда родной дядя с любимым тестем открестились, ты еще верещал: «как из этого дерьма выбраться?». А выбираться из него не надо, надо по нему плыть вперед, и только вперед! Но не тонуть!

— Михаил Иванович, моя признательность безгранична.

— Это ты правильно. Ладно, мне свои люди нужны! Причем, не безгрешные, а чтобы прищучить, как следует, в случае чего, пони-маешь?

— Давно понимаю.

— Я знаю, за что и ценю. Ну ладно, давай, — Болотов повесил трубку.

«Хитрый паучонок», — подумал он о Камышове. — «Присосался, и паутину плетет, тварюшка. Если бы в одной связке не были, раздавил бы и не побрезговал. Хотя, это никогда сделать не поздно».

«Наглый бурбон», — подумал Камышов о Болотове. — «И как такую сволочь свалить? Ведь не тонет».

Рабочий день для Камышова кончался в любое удобное для него время, поэтому он, зевнув, решил отдохнуть в массажном салоне. Предупредив супругу о вечерне-ночном заседании правления, он расслабленной походкой вышел из здания филиала и направился к своему «Фольксвагену».

Взглянув на изящный автомобиль, Камышов разразился потоками трехэтажного мата — все четыре шины были аккуратно проколоты, и уже готовились испустить дух, хотя возможность их реанимирования с помощью насоса еще была. Валентин кинулся к багажнику, но его ждал новый сюрприз — багажник был беззастенчиво взломан, и все его содержимое исчезло.

— Мужик, помощь нужна? — хриплым пропитым голосом спросил его невысокий усатый мужичок потасканного вида.

— Да мне бы хоть насос, — потерянно сказал Камышов.

— Щас сделаем, — лихо сказал мужичок и вытащил насос из багажника своего задрипанного «жигуленка».

Камышов, морщась от брезгливости, взял заляпанный грязью насос и начал подкачивать одну из шин. Неожиданно он ощутил спиной холод дула пистолета и услышал слова, сказанные зловещим шепотом: «Гони бабки».

— Ваш друг? — спросил мужичок, ожидавший свой насос.

Камышов испуганно кивнул, и полез во внутренний карман за бумажником. Неожиданно глаза мужичка сузились и он кинулся на неожиданного грабителя. Грабитель, оказавшийся немолодым и абсолютно лысым мужчиной, после недолгой схватки с ушлым мужичком пальнул в воздух и сбежал с поля боя.

— Вот сука! — заорал мужичок. — Среди бела дня, вы подумайте! Куда милиция смотрит? Я сразу понял, что бандюк какой-то, я только не понял, он с вами, или против вас...

— Спасибо, — сказал обессилевший от нервного истощения Камышов, во время драки благоразумно укрывшийся в своем автомобиле.

— Да не вопрос, командир, — бодро сказал мужичок. — Насос-то отпустите!

Камышов опустил взгляд, и увидел, что все это время он держался за насос, как за спасательный круг. Выйдя из машины, он снова попытался подкачать шины.

— Хорошему человеку почему бы и не помочь, — разговорился мужичок. — Помню, еду я с Василичем, шофером нашим, и один м…дак подвезти его просит. А когда приехали, он платить не стал, выходит такой, пальцы веером! Василич, золотой мужик, но интеллигентный больно, притих чего-то, а я этому типу монтировкой по башке — хлобысь! И Василичу помог, и самому приятно. Ведь если людям добро делаешь, а они не благодарят по-человечески, их мочить надо!

— А вы, кхм, где работаете? — Камышов решил показать значимость своей персоны и немного поощрить неожиданного спасителя, но решил сначала поинтересоваться его социальным статусом, чтобы размер благодарности был адекватным.

— У нас всю компанию ликвидировали за банкротство, — поник мужичок. — Я вообще кассиром был...

— Какая компания?

— ОАО «Чугунворкрах», может, слышали?

— Солидная была компания! У вас ведь Червяков был гендиректором?

— Да нет, там фигура была покрупнее — Жучилов, а Червяков у него замом был.

— Стаж у тебя большой?

— Кассиром девять лет, с момента основания компании, еще шофером три года пахал, ну и так, по мелочи. Сейчас вот работу ищу, а без протекции ох, как сложно...

— Знаю, — милостиво проговорил Камышов. — Кстати, ты сейчас разговариваешь с коммерческим директором филиала ООО «Избавление», а наш филиал как раз ищет кассира.

— «Избавление»? Не знаю такого! Вы от чего избавляете?

— От всего лишнего и абсолютно ненужного в современном мире. Кстати, кассир у нас получает тысячу двести долларов, белая зарплата. Мы — законопослушная компания, целиком и полностью одобряемая государством.

— Это хорошо, когда власть симпатизирует. Я готов!

— К чему?

— А к чему скажете!

— Ты кассир-то честный?

— Каким надо, таким и буду.

— Такие люди нам нужны. Звать как?

— Василий Михайлович Муравьев, можно просто Вася.

— Для коммерческого директора ты всегда просто Вася, без всяких «можно» и не дай бог тебе стать непростым! Ладно, я замолвлю за тебя словечко, приходи со всеми документами в понедельник, ровно в девять утра, по этому адресу, — Камышов протянул мужичку визитку.

— Спасибо, — с уважением сказал мужичок, — Насос можете себе оставить.

— Может пригодиться, — сказал Камышов, и закинул насос в багажник.

Мужичок вежливо ему кивнул, сел в свой «жигуленок» и поехал по грязной мостовой, покрытой лужами и плевками. Сделав пару пово-ротов по козьим тропам московских двориков он остановился и дружески погудел неудавшемуся грабителю, который сидел на скамейке, и перечитывал О’Генри. Грабитель снял свою лысину, под которой обнаружилась красивая полуседая шевелюра, надел элегантную шляпу, а также снял и положил в карман накладки для носа и ушей. Мужичок за рулем «жигулей» таким же небрежным жестом снял усы с париком и лихо подмигнул.

— Характерные роли ты играть умеешь, — сказал Призонов-старший. — Но руку ты мне заломил чересчур натурально!

— Искусство требует жертв, папа, — примирительно сказал Игорь. — Это ведь не халтура на съемочной площадке, зритель должен был поверить! Было лишь два варианта — либо он мне восхищенно хлопает, либо нас обоих потом ухлопают!

— На работу устроился?

— Практически.

— Может, на этом остановишься?

— Опять пытаться приспособиться к всеобщему сумасшествию? Никогда! Да и то, что все мои документы фальшивые, не оставляет мне никаких шансов для карьерного роста.

— Ладно, пошли покупать кровь, я уже договорился.

— Вот это другое дело! Наше кровное дело...

 

Оставшиеся 9/10 романа "Украсть свободу" вы можете прочитать в моей книге "Менеджер по покупкам душ"