Конечно, вы уже это видели, любезные читатели. На ровной зелёной поверхности большого стола лежат белые шары, сложенные в треугольник. Смотришь и удивляешься: как это могут пятнадцать шаров сложиться в такой ровный треугольник. Шары одинаково гладкие, бокастые, только цифры на них разные: единица, пятёрка и другие, а треугольник так просто идеальный, и всё это на нежно-зелёном фоне! Потом, когда все налюбовались, на зелёный стол торжественно ставят ещё один, последний, шар, отдельно от всех шаров. И вот тут выходит специальный большой парень Робин, берёт из-под стола здоровенную дубинку, да как размахнётся, да как ударит по этому отдельному шару этой дубинищей — как весь зал ахнет! — а этот несчастный отдельный шар скрючится, зажмётся, весь белый-белый, а камера подъезжает все ближе и ближе, и всем видно: деваться некуда, и он на огромной скорости летит прямо в те красиво уложенные треугольником шары! А те-то уже давно всё поняли и трясутся со страху как бешеные — и разлетаются от удара с треском и криком по всему полю, и проваливаются в специальные большие дырки, которые наделаны по краям зелёного стола. Боже мой! Долго-долго зрители, поражённые случившимся, молча изучают картину разрушения.

 

Конечно, вы видели это завораживающее зрелище, любезные читатели. Это показывали по телевизору. Намёк. Естественно, все поняли, два раза повторять не требуется, не дураки. От одного единственного, в голову ударенного шарика, может разлететься множество, или даже вообще все мирные, красивые, аккуратно пронумерованные, никуда до этого не собиравшиеся проваливаться, шары.

 

Так вот обстоят дела. Такие у нас сегодня обстоятельства. Всю эту непрочность и кратковременность, всю эту покорность и зависимость люди понимали, причём давно. И сочувствовали шарам. А некоторые плакали...

 

Прошло немного времени — и всё это опять показали! Забыто всё, успокоилось, зачем снова бередить, да? Ан нет!

 

Причём начали с конца и повели до начала! Оп-па! Вдруг оказалось, что все провалившиеся шарики вдруг встряхнулись, зашевелились, задвигались сами по себе, выскочили, побежали навстречу друг другу, и на середине зелёного, как травка, футбольного поля, сами собой сложились в чудесную треугольную фигуру! И всё это под торжественную музыку! Трибуны кричат, рукоплещут, а камера отъезжает, отъезжает, как бы говоря: вот оно, смотрите, люди, как всё устроилось, как всё стало красиво, ровно, как было когда-то, давно, в детстве. Многие опять заплакали у телевизора. А по телевизору родным голосом сказали чтобы не думали, что это с заду наперёд, дорогие товарищи, а что это тогда было с заду наперёд, а сейчас, наконец, показывают всё как было, по правде. И это ещё не всё, товарищи. Подождите, дескать. В конце дня ещё раз, для тех, кто никак не может уняться до поздней ночи, специально для таких, опять родным, но твёрдым голосом показали всё это ещё раз. И на следующий день опять. И вот так вот день за днём, день за днём, постепенно уже все поняли, что белые шары-то сами вылезают из дырок и зачем-то собираются в треугольники. И лежат посверкивая своими боками. Робин Бобин, мирно стоящий у стола, тут же положил под стол дубинку, попятился от них и ушёл, а они всё лежат и лежат. А время идёт, а время на телевидении все знают сколько стоит. Люди хотят фильм посмотреть, или шоу, а они лежат и болтают на своём круглом языке. И многие уже из тех, кто сидел там, в студии, начали кричать: эй, Робин, ты что, испугался что ли? Он тогда вышел и, подхватив дубинку, под торжественную музыку наподдал им хорошенько.

 

Вот это любили повторять по телевизору вечером: ровно в десять, стоило шарам собраться, как люди начинали кричать и звать Робина. Робин выходил, бил их дубинкой — и они разлетались, освобождая место для какой-нибудь интересной кинокартины! Многие просто полюбили этого Робина. И будут любить всю жизнь.