«Господи, ну почему другим все, а мне ничего?», - думала Инна, глядя, как за окнами празднично украшенных квартир горожане суетятся в последних предрождественских приготовлениях. Эти вон уже принарядились в блестящее и зажигают свечи в высоких вычурных канделябрах. А эти- накрывают на стол, время от времени выглядывая в окно. Небось, гостей дожидаются. А в красном кирпичном доме, за уставленным снедью журнальным столиком, расселась мелюзга в карнавальных костюмах. Даже маски на рожицы натянули. Через открытое окно слышен их спор по поводу подарков, которые они предполагают обнаружить завтра утром под елкой. «Господи, ну пошли же и мне к празднику хоть что-то! Пусть недорогое, не в роскошной упаковке... Что-то теплое, светлое, мягкое. Неужели тебе жалко?».

Уже который год в рождественский вечер Инна прогуливалась по городу. Она ненавидела этот семейный праздник, так же, как и Новый год. Ее раздражала возня коллег по работе, соседок и знакомых, уже за месяц до Рождества шуршавших упаковкой купленных подарков, болтавших о новых нарядах, которые «произведут фурор», строивших планы о поездках к родственникам или рождественских путешествиях.

После смерти мужа, оставившего ее одну в этом чужом мире, Инна потеряла вкус к жизни. Семь лет назад она остервенело боролась со страшным приговором, оглашенным местными онкологами молодому двухметровому, с косой саженью в плечах мужчине, но проиграла- силы были неравными. Детей им бог не дал. Родственников у нее не было. Не только в Германии- вообще. Какие у детдомовцев родственники? Разве мужнины. Но те ее не жаловали. Не хотели они видеть своего Фридриха мужем «безродной- бесплеменной русской, не наших кровей, не арийских». Несмотря на легкий характер, завести здесь близкую подругу Инне не посчастливилось. Кроме старенькой кошки Фриды, эмигрировавшей вместе с нею в Германию еще котенком, Инну никто нигде не ждал.

На улице царило праздничное возбуждение. Горожане хохотали, дурачились, пели, фотографировались. Инна протиснулась на центральную рыночную площадь, с красивой пушистой елкой, увитой множеством светящихся гирлянд. Местная пресса горделиво писала, что она- самая высокая в Германии. Сей факт подтвердила и специальная комиссия, приезжавшая на днях замерять рекордсменку. Площадь заполняли ароматы цитрусовых, шоколада, ванили, корицы и глинтвейна. Они приятно щекотали ноздри и будили зверский аппетит.

Домой идти совсем не хотелось. Что там делать? Телевизор «крякнул» еще месяц назад, ремонтировать дорого, здесь дешевле новый купить. Но на новый денег пока нет. На днях, правда, пожаловали на работе рождественский полтинник в красивой блестящей открытке с пожеланием нового счастья, но на полтинник этот уже возложена миссия месячного взноса за мягкий велюровый уголок, выписанный в кредит по каталогу. А новому счастью откуда взяться, если и старого-то уже не помнишь?

«Шайсе*(дерьмо)!»- взвизгнула Инна от неожиданного удара в лоб внушительных размеров конфетины. Это трехметровые клоуны на ходулях разбрасывали сладости на головы гуляющей публики. «Рождественское счастье!- орали они дурными голосами.- Разверните конфету и узнаете, что вас ждет в самое ближайшее время!». Инна лихорадочно разорвала фантик. На его внутренней стороне было отпечатано: «Тебя ждет большой рождественский подарок!». Ага, ждет! Большой... От кого, интересно? Господи, ну почему ты со мной так жестоко шутишь?».

Настроение испортилось окончательно. Ощущение своей чуждости на этом празднике жизни обострилось до крайности, и Инна солдатским шагом двинула из многолюдья в сторону парка.

Легкий снежок ложился на асфальт и сразу таял. Зима, называется. То ли дело у них, в Новосибирске: пар изо рта, щеки румяные, уши горят на морозе, снег хрустит под ногами, возводятся целые снежные крепости и городки... А это... тьху! Пародия на зиму. За все десять лет своей жизни в Германии она ни разу не надевала головного убора. Так и сожрала немецкая моль хранившиеся в диване норковую кубанку, лисий малахай и соболий воротник, чтоб ей подавиться. Воротник пришлось выбросить. Кубанку

Инна подарила бомжихе - попрошайке. Туда теперь прохожие милостыню бросают. А в лисьем малахае спит мерзлячка Фрида.

В парке было чудо как хорошо: тихо, спокойно, безлюдно. Жаль, скамейки мокрые от снежинок, а то бы она присела. Гляди-ка, какой-то чудак мастерит самокрутку, восседая по-турецки на влажной лавке. Поддал, видно, неслабо. Оно и понятно- праздник. Ну и прикид на дядьке: «Каритас» отдыхает. Куртка еще туда-сюда, но шапчонка... вылитый почтальон Печкин. Бомж, не иначе.

- Огонька не найдется?

Инна вздрогнула. Бомж обращался именно к ней, причем, на чистейшем русском. Неужели у нее на лбу написано совковое происхождение? Не может быть. Уже много лет она не красилась, одевалась так же, как ее немецкое окружение: джинсы, куртка, свитер, ботинки- не то мужские, не то женские. Унисекс, одним словом. Летом – опять джинсы, футболка, кроссовки. Попыталась однажды, идя в театр, надеть длинное бархатное платье с открытой спиной и разрезами по бокам с босоножками на высоких шпильках, накрасилась, как когда-то на родине, прошла два квартала и вернулась переодеваться: на нее оглядывались прохожие, ей сигналили турки в автомобилях, а разномастная арабская братия непристойно жестикулировала. С тех пор- ни-ни. Только практичное, удобное, спортивное, неброское. И на тебе - бомжи все равно окликают на «великом и могучем».

- Не курю,- бросила Инна в сторону скамейки,- и ускорила шаг.

- Жаль,- разочарованно протянул бомж, - а то побеседовали бы с тобой о жизни нашей скорбной.

«Интересно, откуда этот тип знает, что жизнь у меня скорбная?»- подумала она раздраженно. Неожиданно для себя, Инна резко развернулась, подошла к мокрой скамейке и плюхнулась рядом с бомжем.

- Выпить хочешь?- предложил незнакомец запросто.

Инна утвердительно кивнула, хотя выпить не хотела. Или хотела? Конечно, хотела. Только не выпить, а напиться в дым.

Бомж достал из кармана замусоленной куртки початую литровую бутылку водки и протянул ее Инне. Она хватанула из горлышка большой обжигающий глоток и, поперхнувшись, закашлялась. Бомж рассмеялся: «Настоящая фрау никогда не станет пить из горла, если рядом есть пустая консервная банка», - и указал носком видавшего виды альпинистского ботинка в сторону урны, рядом с которой валялась помятая жестянка из-под шпрот.

- Ну что, мадам, будем знакомиться? Олег! Я из Одессы, здрасьте!

- Инна. Из Но..Новосибирска.

Они сидели рядышком и, молча, по очереди хлебали из бутылки, закусывая «Вискасом», купленным Инной для Фриды.

- Хорошо сидим,- прервал молчание Олег. - Празднуем. Все, как у людей.

Инна, не почувствовав иронии, разозлилась:

- У нормальных людей совсем не так!

- А кто сказал, что мы нормальные!

Через секунду парк наполнился пьяным хохотом странной парочки.

- Ты домой не торопишься?- поинтересовался у Инны собутыльник.

- Не-а. Там тоска. Телек сдох. На новый еще не накопила.

- Бедствуешь, что ли?

- Бутылки пока не собираю, но и не богатствую: пенсия по вдовству плюс басис уборщицких.

- А базис это что?- наморщил лоб Олег.

- Так ты чё, не местный? В словаре нашего люда это слово после «социальной помощи» на первом месте стоит.

Олег замялся. Вопрос ему явно не понравился.

- Азюлянт я. Вернее, пока соискатель убежища с шансами на получение - ноль целых и ноль десятых. Довольна?

Инна пожала плечами:

- С чего мне довольной быть? У меня своих проблем выше крыши: дома кошка голодная сидит и телек сдох…

- Мне б твои проблемы. Ладно, уговорила. Отремонтирую, - пообещал Олег.- С тебя сто грамм и пончик.

- Ты телемастер?

- Бери выше- радиоинженер.

- Хм-м-м. Я была уверена, что ты бомж.

Окрестности сотрясла новая волна истерического хохота. Смеялись долго, до икоты, до хрипа. Отсмеявшись, поднялись и, взявшись за руки, пошли кормить Фриду и лечить телевизор.

По дороге Олег рассказывал Инне свою невеселую историю:

- Я здесь уже пять месяцев. Прошмыгнул нелегально из Польши, через границу во Франкфурте-на-Одере. По автобану автостопом добирался до Западной Германии. Три дня вообще ничего не ел. Зашел в магазин, подержал хлеб, но так и не смог откусить, хоть вокруг не было ни души. Дошел, сдался властям. Рассказал на собеседовании все как есть. Что был у меня в Одессе строительный кооператив, вернее ТОО «Аркор», сорок семь человек в подчинении. Много заказов, хорошие заработки. Не успел раскрутиться - братки сели на хвост, обложив данью. Как-то раз замешкался с выплатой дани - автокран с участка увели, затем подожгли склад стройматериалов. Распсиховался я, заяву в ментуру накатал. В ту же ночь разбили окно и дымовуху в квартиру забросили с письмом-предупреждением. Жена не выдержала всего этого, ушла от меня вместе с сыном, а вскоре замуж вышла за еврея и в Америку укатила. Оно и к лучшему, так как меня потом в подъезде подловили и ножом по животу полоснули в качестве последнего китайского предупреждения. Понял я, что ловить мне на родине нечего: заколют, как кабана, и в бетон закатают. Надо было срываться. Рассказываю я это на интервью, а полицаи ваши неодобрительно головами качают. Нет, мол, в моей истории серьезного мотива для соискания политического убежища. Не власти же меня преследовали, а бандиты, которые в любой стране имеются. Позже друзья по несчастью разъяснили, что лох я: не придумал толковой легенды, и что не сегодня-завтра турнут меня отсюда. Посоветовали дамочку искать с чистым паспортом и немецким гражданством, чтобы в долг со мной расписалась. Стал я на танцы русацкие ходить, ну вечера эти смешные «Для тех, кому за ого-го». Пытался знакомиться: тетки флиртуют, зубы скалят, а узнают, что я- азюлянт, сразу перекашивает их от разочарования. Нет, я понимаю, что сорок евро в месяц- это позорище для мужика, на сигареты и то не хватает. Но я хочу работать! Я все могу делать: побелка, покраска, ремонт любой бытовой техники. Вот только воровать не обучен. Если б я мог здесь зацепиться, то быстро бы долг за фиктивный брак выплатил. Но об этом и слышать никто не хочет. «На фига мне проблемы?- говорят.- Если не устроишься, то я вынуждена буду алименты тебе платить». Вот такая непруха, Инночка. А тут еще на носу Новый год и одновременно день моего рождения. Первоапрельская шутка неизвестного мне папашки обернулась новогодним подарком моей мамке.

А общага меня так достала! Натуральный концлагерь. Постоянно суют нос в твои дела, ходят считают по комнатам сумки, чтоб, не дай бог, нелегалы у тебя не ночевали. Я уже не говорю о соседе-идиоте, свинарник в комнате устроившем... Короче, решил я сегодня слинять из общаги и нажраться в лохмотья. А тут ты идешь...

- Пришли уже. Вот мои хоромы,- прервала Инна монолог Олега.

- Хм… Мне разуваться или по-вашему, по-буржуазному, обутым в хату чапать?

- Разуваться обязательно, так же, как и мыть руки, придя с улицы.

Гость снял свои виды видавшие «шкрабы», сверкнув прохудившимися носками. Стянул жуткую ушанку, и оказался совсем нестарым симпатичным мужчинкой лет сорока.

-Ух, ни фига себе!- воскликнул он, бродя по празднично украшенной квартире. Как малое дитя, Олег таращил глаза, прицыкивал языком, трогал витые свечи в подсвечниках, свисающие с потолка золотые колокольчики, красивые елочные венки на дверях, сетку из крохотных лампочек на окнах. – Да… Красиво жить не запретишь!

У Инны сжалось сердце. Ее неожиданно захлестнула теплая волна нежности к этому седеющему мальчишке. Ей захотелось подойти к нему и погладить рукой его плохо выбритую щеку.

Когда экскурсия была закончена, руки вымыты, инструмент разложен на журнальном столике, гость приступил к ремонту телевизора.

Инна хлопотала на кухне: раскладывала на блюдо бутерброды, украшала петрушкой салаты, резала праздничный пирог. Голодная Фрида, дежурившая под столом, буквально на лету хватала все, что случайно падало на пол. Немудрено, хозяйка с гостем по пьяни сожрали весь ее «Вискас».

От резкого шума Инна вздрогнула. Это взвыл дикими голосами новомодной немецкой поп- группы реанимированный телевизор. Что значит- мужик в доме появился! Сияя от счастья, хозяйка вбежала в комнату. Олег, сидя на полу, складывал в чемоданчик инструменты.

- А ты краси-и-и-вая!- протянул он, разглядывая хозяйку.

Инна покраснела. Как же давно она не слышала этих слов. Как давно не ощущала прикосновения крепкой мужской руки на своем плече. Повинуясь телепатическому сигналу, Олег поднялся с пола и нежно взял Инну за плечи:

- Ну и где же мой пончик? И сто грамм...

- Через пять минут все будет готово. Садись на диван, посмотри пока концерт,- протараторила она, вконец смутившись, и тут же рванула на кухню. Там достала из шкафчика зеркало и косметичку, подкрасила губы и ресницы. Немного подумав, нанесла на веки тени. Потом переоделась в вечернее, так и не понятое немцами, бархатное платье. Расстегнула заколку, выпустив на плечи светлые кудри. Бросив оценивающий взгляд на свое отражение, Инна удовлетворенно хмыкнула, поставила на поднос тарелки со снедью, двинула к гостю и... застыла на пороге. Свернувшись калачиком, на новом, еще не выплаченном, велюровом диване, аккурат под ароматными ветками елочки, мирно похрапывая, лежал... ее «рождественский подарок».