Судьба прокурорская переменчива и зачастую бросает тех, кто не чужд здорового тщеславия и карьеризма, с одного насиженного места на другое.

С Санькой Бурсаком после Невинномысска мы через несколько лет оказались по соседству, правда, оба уже в должности прокуроров районов. Было это незадолго до Буденновской трагедии, году, наверное, в девяносто четвёртом. Как-то перед выходными, в разгаре осени, пригласил он меня погостить к себе в район, пострелять фазанов, попить молодого вина и вспомнить о днях былых.

Санькина жена Галя уехала как раз погостить с детьми к родителям в село, в другой район. Так что нам с Бурсаком была предоставлена полная вольница.

Охота подобного уровня, проводимая с участием, как заведено, почти всех, если не первых, то вторых должностных лиц района, закончилась ближе к обеду и плавно перешла в хлебосольное застолье, длившееся до темноты.

В шумной и многолюдной охотничьей компании было не до воспоминаний о днях совместной службы и не до разговоров по душам. Поэтому продолжение вечера встречи друзей имело место быть уже в саду прокурорского дома – бывшей гостиницы райкома КПСС, переданной на волне экспроприации партийного имущества семье Бурсака под временное жилище администрацией района.

Где-то ближе к полуночи, когда разговор по душам возвратился на второй круг, души попросили песен под гитару.

У Саньки гитары не было.

Зато она оказалась у замполита районного отдела милиции, бывшего в эту ночь ответственным дежурным по отделу. Здание милиции было расположено неподалёку, в десяти минутах ходьбы от Санькиного жилища.

И вскоре мы уже втроём расположились в кабинете гостеприимного замполита на втором этаже здания.

Со слухом у Саньки были серьёзные проблемы, как говорится, медведь на ухо наступил. Зато голосом его природа не обидела. Наше хоровое цыганистое «бидэ манге рамалы, бидэ манге чавалы» переполошило всех собак в округе. А когда мы, не злоупотребляя гостеприимством, часа через два покидали здание райотдела, дежурные милиционеры провожали нас одобрительными улыбками, мол, гарно, хлопцы, поспивалы!

Дорога к Санькиному дому уже почему-то не казалась такой уж близкой.

Пора было и отдохнуть.

Перед сном, как водится, вышли мы покурить в сад на выложенную керамической плиткой аллею, густо обсаженную шикарными розовыми кустами. В эти самые розовые кусты Санька и рухнул спиной, оступившись на расшатавшейся плитке. Об инциденте, посмеявшись, забыли, и утром, отдохнувший и полный впечатлений, я отбыл к себе домой.

Вечером того же дня ко мне на домашний телефон позвонил Санька: «Васильич, подтверди, что мы вчера вели себя прилично и были сугубо в мужской компании», - попросил он и передал трубку своей половине. Галя к моим заверениям отнеслась скептически, приведя довольно веский аргумент:

«А кто тогда этому паразиту спину и задницу исцарапал?»

Спорить с такими доводами было довольно трудно, тем более, что происшествию с падением в розовые кусты я значения не придал. А зря, там – то собака и порылась, как говаривал наш знаменитый земляк – первый и последний президент СССР Михаил Горбачёв.

Выручили Саньку как всегда его следовательская хватка, находчивость и умение анализировать ситуацию. Назавтра он позвонил мне уже весёлый и довольный, сообщив, что конфликт исчерпан с минимальными потерями и к обоюдному удовольствию.

Оказалось, что для того, чтобы опровергнуть Галину версию о нанесении злополучных царапин женскими коготками, пришлось Саньке проводить полномасштабный следственный эксперимент с переменой разнообразных позиций и проявить при этом максимум изворотливости и находчивости, чтобы эксперимент закончился в его пользу.

Правда, единственным процессуальным нарушением, могущим поставить его результат под сомнение, было отсутствие при следственном эксперименте понятых…

Но участники на этом и не настаивали.