Что хочет автор. Литературные конкурсы

Долгий июльский день в Вологодских широтах, казалось, был «полярным». Настолько мало время солнцу оставалось на отдых от вечной неблагодарной работы – подачи тепла и благодати на эти широты. Время клонилось к восьми вечера. Вечер был воистину прекрасный… Никакая связь, понятное дело, не работала – было бы очень странно, если б на таком удалении от всякой, какой не то цивилизации, вдруг зажурчал мобильный телефон, призывающий внутренне подобраться и изготовиться к приему особо определенной информацию. Как правило, нацелиться на мозговой штурм для скорой локализации проблемы. Вообще было бы остроумно поставить сигналом на телефон милицейскую сирену или горновый знак «Тревога»…

Очень необычный человек отложил огромный колун и с неожиданной радостью в прозрачных глазах из-под пушистых бровей глядел на вышедших из машины девушку с мальцом. У него, как и у Миланы, не определялся возраст. Ни до какой бы то ни было погрешности. При этом тело имело стать примерно сорокалетнего мужчины, закаленного, привычного к движению и скорости. Мясистый нос, борода, пышная растительность на голове и обнаженных по плечи руках, крупные ладони, которые сразу хотелось назвать «дланями». За его спиной – аккуратная на вид изба с открытой дверью, в которую катастрофически хотелось войти, такое возникало неприкрытое желание… Дед!

Было бы абсолютно глупо ехать сюда, к этому одинокому жилью,

«не с пустыми руками». По меньшей мере странно привозить и предлагать человеку что либо, когда он уже ИМЕЕТ ВСЕ, и единственное, в чем может нуждаться – это в человеке другом рядом с собой… Но не дай Бог постоянно. Постоянно – только Бард – очаровательный шестилетний кобель лайки, в данный момент горячо встречающий безмерно любимую им человечью самку, готовый, казалось, «завалить» ее во всех смыслах этого слова…

А люди бывали очень даже нужны – опять же, не для того, чтобы как-то попользоваться ими в плане получения душевного тепла, уважения и прочих так необходимых понятий, а, наоборот, чтоб ОТДАТЬ! Отдать достойным посетителям необходимую часть того, что имеет сам. А когда имеешь неизмеримую бесконечность того основного, производным которого является буквально все, то есть информации – то отдать сможешь ровно столько, сколько вместит в себя другой, сколько ее необходимо тому, другому – количество тут в той же бесконечности, что и имеющееся. Кроме этого, БЕСКОНЕЧНОСТЬ абсолютно не подразумевает под собой ВСЕЗНАНИЕ… Единственная истина – изначальный исток ЗНАНИЯ – то есть исток, стремящийся к океану – это уже начало бесконечности… А какое у нее может быть начало-то? Это и есть недоступная научному разуму аксиома.

Без отдачи можно забродить, как вино в бочке, взорваться от переполняющей радости, РАДЕНИЯ. Ведь каждый день бытия, каждое действо, событие есть радость. Создатель творил землю и человека, если верить богословским книгам, с любовью и радостью.

Что отличает животное от человека – зверь или птица не выражают эмоций, не смеются, не улыбаются, но они всегда пребывают В РАДОСТИ! В радости от добытой пищи, в радости от хода своего по лесу, от полета, от сна в собственном доме, от совокупления, размножения, от выкармливания детенышей. В РАДОСТИ ОТ РОЖДЕНИЯ И ДО СМЕРТИ. В мире животных двуногих это атрофировано напрочь, они ищут радость только в чем-то конкретном. Ищут, не находят, раскаляют добела свои четыре процента мыслящего серого вещества «Ну где же оно! В чем она, радость, счастье, смысл этой жизни-и-и-и!!!!!!!». Где уж тут найти силы на созидание и творчество, когда все возможные, отпущенные на жизнь, время и силы идут на поиск этой самой РАДОСТИ (получившей глубоко человеческое название «счастья») и поглощение, пожирание ее в скудных, доступных им количествах? Она, конечно, находится, у каждого своя, индивидуальная… И силы приходят только когда оно, это индивидуальное, в наличие и рядом… Много, часто и долго, как суть, не бывает. Вино, наркотики, чувственные удовольствия, книги, деньги, работа, музыка, наука, общение, религия… «Это придает мне силы!» - заявляет «человек разумный», «Это приносит мне радость, удовлетворение… От этого зависит мое счастье…» Да, не вопрос, несомненно, зависит…

Насколько же переполнен этой основой мирозданья – радостью – человек, которому доподлинно известно, что она, кроме того, что вырабатывается внутри души, возле физического органа – сердца, ее еще и дополняют источники, неминуемо окружающие пребывающего в мире человека – воздух, земля, камни, вода. Любое растущее на земле дерево, любой ветер, несущий потоки из разных мест планеты, любая пролившаяся из блуждающих облаков чистейшая вода – это все несет энергию, силу и ту самую РАДОСТЬ.

А растения из близкой им земли выносят не только простую энергию, выраженную в веселой потребности тела к действию, но и непосредственные вещества, гармонично дополняющие недостающее в разных непростых системах, созданных за миллионы лет природой – органах животных, способные в необходимых случаях излечить и выправить. Той же способностью обладает и вода из подземных недр, поглощаемая горлом или кожей… Об этом уже даже заговорили и в науке.

Поэтому и возникает вопрос – ЧТО же можно привезти в подарок человеку, когда он уже имеет все? Ящик пива? Коньяк за пять тысяч долларов многолетней выдержки? Видеомагнитофон?? Супернавороченную тачку подогнать с оформленными документами? Или кучу вкусной еды, изготовленной для элитных ресторанов? Или, может, лекарств каких? О господи, да зачем? Он же здоров, как бык от окружающего его мира, а все перечисленное – это и есть маленькая радость того и только того, кто обрек все это значиться своим счастьем… А тут, у Федора, этого самого счастья и радости, то есть составляющего «смысл жизни», столько, что единственная проблема – не смочь отдать ее львиную долю.

Здесь, в этом местечке, расположенном на границе воды и суши, леса и поля, холмов и плоской равнины, удаленном от проезжих трасс, сила и радость жизни сочилась от каждой травинки, от каждого дерева. Она ниспадала из воздуха и поднималась от почвы.

Бард – это имя пса принесли уже новые времена. Деду Федору очень понравились песни, исполненные этой самой девчонкой, сейчас навестившей его – это было одним из нового, что сравнительно недавно узнал Федор о постоянно меняющемся окружающем мире. Где-то там, в созданной цивилизации… Дед всегда был рад новой информации, если она ложилась на душу и принималась сознанием, как само собой разумеющееся – он, как ребенок, восторгался, когда встретившийся человек мог принести что-то такое хорошее, о чем он не знал… Благо, это уж очень редко находилось. Обычно то, что ему «несли» под видом новой информации разного рода «странники», оказывалось таким… Без слов…

Перед этой своей Ученицей он непроизвольно благоговел… Даже Ученицей ее назвать язык не поворачивался, она как-то не вписывалась в это понятие, хоть и называла его Учителем и пожирала тоннами все, что он ей говорил в беседах.

Практически все, кого знавал Федор на своем веку, случались людьми, грубо говоря, «замороченными», чем-то удрученными, закомплексованными, несущими на некрепких плечах тяжелейшую толщу прожитых лет (пусть даже и не столь долгих) и накрепко зашлакованными душами. Зашлакованными лишней и далеко не безвредной для развития информацией. Или же более-не-менее с нормальным сознанием и душой, но абсолютно «не от мира сего», абсолютно несведущими и неприспособленными в людском мире. Такая же, как Аленка, была, фактически, в единственном лице среди тех, кого он близко знал… Ну, правда, еще некоторые, попадавшие сюда, к нему уже через нее.. Такая яркая, во всех плоскостях современная «телка», молодая да ранняя, способная не только впитать огромное количество того, что дается, но еще и от себя что-то привнести… Это даже не объяснялось тем, что большую часть своего детства и юности она провела в геологическом «поле» - в глубокой молодости сам Федор ездил с полевиками, неплохо узнал этот своеобразный сегмент общества.. Тут было что-то другое, пока необъяснимое. Ураган действующей энергии, вот, правда, растрачиваемой порою не на то, как и всеми, собственно, горожанами. Потому и пожирающая тоннами, чтобы было, что выбросить половину в преисподнюю… Но это уж пусть будет ее крест.

Когда Бард закончил облизывать свою любимицу и переключился на ее мальца, с радостью подставившего себя под суровые псовые ласки, она направилась прямиком в объятия деда. Радости от встречи не было предела.

- Фу! Ешкин кот! – заворчал дед, до хруста сжимая дланями тонкий стан Елены, - винищем-то от тебя!.. И табаком! Все еще куришь, девка глупая?

- Грешна, батюшка! – наклонила та в смирении голову, как на исповеди, - прости меня, дуру непутевую. – это они так любили друг друга.

- Скоро будешь, как прорва вокзальная, ешкин кот! – продолжал улыбаться Федор, - и не жалко так тратиться-то?

- Да какое там скоро, УЖЕ пробу ставить негде, дед! – улыбалась Лена, - уже и жалеть то нечего…

- И, конечно же, наколбасилась, напачкалась, и – сюда, силы восстанавливать. Так ведь?

- Ты необычайно прозорлив, дед, несмотря на глухую твою старость и немощь… Хотя… Да – горестно, покаянно вытянула губы, - конечно, я позорно предсказуема… Всегда одно и то же…

Они опять крепко обнялись и душевно посмеялись. После жаркого дня с водоема в ста метрах от жилища деда, повеяло волшебной прохладой. В лесах провожали зарю вечерние птахи, над поляной парил «мяукающий орел» - канюк в поисках вечернего рациона. И – вот он, источник силы - молодой редкий соснячок с теплой почвой, устланный вереском на пологом спуске к водоему. А там – ледяной ключ в омуте. Бьющий из самых непостижимых недр, из сердца земной тверди. И рощица за ним… Таких белоствольных берез, прямо режущих зрение своей белизной практически без вкраплений черноты на такой без преувеличения изумрудной траве нигде еще не встречалось! Дальше, правда, березки уменьшались в росте, кривели, и эта рощица постепенно вливалась в непролазную, бездонную топь на много километров, по мудрому выражению писателя Пришвина, «кладовую солнца». Но топь начиналась не от самого берега, как обычно бывало, а образуя между собою и озером порожек твердой почвы шириною в пол- где-то- километра, покрытый непривычной глазу особо чистой и мягкой изумрудной травой. Это и был тот самый «источник силы», который Елена сама нашла, будучи у деда первый раз. Он у каждого человека свой. У Федора, например, подобная точка была несколько в ином направлении, и его деревьями были не березы, а ели. Интересно, как Стасу придется эта рощица!

- Сын! Давай, доставай палатку, переодевайся в лесное пока! – сказала Елена Стасу, - можешь прогуляться в сосенки, там вереск!

- Познакомила бы хоть с человечком, девка глупая! – ворчливо возмутился дед Федор, - даже не представила, ешкин…

- Ах, я… - взаправду раздосадовалась Лена, - конечно же, глупая… Гнусная, пьяная… Это мое сокровище, СтанИслав-скальд, Валентайнссон.

- Валентинович, говоришь… - задумчиво нахмурился дед, оглядывая пацана, отвлекшегося от оголтелого кувыркания в траве с лайкой. Бард стоял рядом и в изнеможении вилял хвостом, вытаращив обезумевшие от счастья глаза на Федора с Еленой - Интересное отчество!

- Волчья кровь, - восторженно прошептала мать, видя моментальный и такой эмоциональный контакт ребенка с лайкой. Стас подошел, дед крепко пожал его ручку

- А ну-ка, Валентинович, подними! – вдруг как-то неожиданно резко указал он ему на огромную чурку для колки дров сантиметров пятьдесят в диаметре. – Давай-давай, волчья кровь!!

- Да ты чего, дед! – как-то испуганно даже вскрикнула Елена, - он же…

- НЕ думай!!! – рявкнул Федор на удивленно замешкавшегося паренька, - обхватил, ну!!

Станислав неуверенно вцепился в чурку руками и… Ошарашенная до глубины сознания мама увидела, как огромный пень довольно легко и плавно оторвался от земли. Повисла звенящая тишина…

- Ну! – каким-то колдовским, глухим тембром голоса, проговорил дед, -Ты все, надеюсь, поняла, мамашка!?

Лена, только успокоившись, подумала – насколько же мозг коварен в своих привычных заключениях. Первая пришедшая в этот слабый мозг мысль – ой, а вдруг грыжа… Тьфу, бред!

- Ха! Да, главное, НЕ ДУМАТЬ! – проговорила она.

- Умница-девочка! – вопреки своему ворчливому глумлению над Ученицей, радостно приметил Федор. – Ладно, пошли в дом, чаю попьем. Как раз травы настоялись.

Дед уже битый час «колдовал» руками над Елениным телом и головой, «ловил» всевозможные зажимы, противотоки и спазмы в тонком теле. Усмехался, тревожился и возмущался до глубины души – ему трудно было представить, как РАЗУМНЫЙ человек может до такого себя довести, полный бардак материи. Да! Города наши как нельзя более способствуют энтропии той самой живой материи, и дело тут отнюдь не в плохой экологии… К составу воздуха организм приспособится быстро, благо столько лет потрачено на биологическую эволюцию. Но – как в известном детском мультике о многоквартирном доме «…стенку каждую долго испытывал,.. но на ваш безобразный скандал… к сожалению, я не рассчитывал». Не рассчитала биологическая эволюция (или Бог, что, собственно, близко) силу своего творения, не предусмотрели они, до какой несуразицы самосуществования доведет себя Хомо Сапиенс, когда дело коснется тонкой материи. Это каким же монстром здоровья надо быть, чтобы физическое, «бренное» тело вынесло все селевые, грязевые потоки, вулканическими метастазами рвущиеся из души и сознания…

- Ну и грязна же ты, девка! – ухмыльнулся Федор, - Как так можно?! У такого сына такая мать!

- Сам же говорил, «прорва вокзальная» - блаженно улыбалась на ходу «выздоравливающая» Лена. – А сына, вроде, пока устраиваю…

- ПОКА! – безжалостно отрезал Дед, - Я думаю, не стоит объяснять, что он потом скажет.

- «Потом» - нет, есть только «сейчас»! Что будет завтра? Кто ответит…

- Не думаешь завязывать с городом? – более серьезно спросил Федор, - Не хватит ли мучить себя и ребенка!

Тут Елена задумалась. Действительно, серьезный вопрос. Если бы дело касалось ее одной, то определенно. Но тут есть человечек, которому, собственно, по фигу, что там возомнила о своей роли мамочка. И как тут быть?

- Дед, я, кажется, рассказывала тебе… Мне здорово везде, где бы я ни была. С превеликим наслаждением я тут, у тебя гощу, а в Сибири – так вообще благодать. Собственно, я – везде! Но еще в детстве… не, в подростковости, скорее, на Алтае я как-то явно почувствовала – прекрасно все, умиротворенно, славно, но это – гости! И как бы ни приелся мне мой Питер, но он – мой! И отовсюду я все равно хочу вернуться ТУДА, потому что ТАМ я нужна… И это было очень крепкое откровение. Действительно, у каждого своя территория, где он больше сможет сделать! Это тот самый ДОМ, как бы не кичилась я своим «кочевьем». С тех пор я и расслабилась в плане места обитания…

- А так ли важно, что ты там делаешь? – скептически подметил Федор, - не надиктовали ли тебе свое решение кто-то-там?

- Знаешь… Если это и так, то ведь это мои проблемы… - она морщила лобик от глубины раздумья, - кроме того, в моей среде обитания есть еще одно достоинство. Питер имеет несколько вокзалов – в разные стороны. Если ты – горожанка, то у тебя открыты направления движения в бесконечность направлений. А если я осяду, скажем, тут, или где поблизости, то так я и осяду. И не «схожу» больше никуда, и не узнаю многого, что можно узнать, когда движешься в разные стороны. Так что – нет, дед, хоть и грязен мой город, хоть и вреден он для всех наших сущностей, но пока я – оттуда! И Стасу, думаю, тоже будет интересно вострить лыжи в разные стороны, пока молодой!

- Девка глупая! За ребенка не торопись решать… - со смехом издевался Федор, - ну ладно, куда уж от тебя деться… Может, и вправду, какой толк будет от тебя… Если не «кончишься» раньше времени… Вернее, если город тебя не «кончит».

Вероятно, к этому все и придет. К своему маленькому хозяйству, на чистом воздухе, в зачарованном месте… Места мы выбираем сами, а самое лучшее – это в том месте, где были зачаты. Ее зачали на фьордах Белого моря, у Кандалакшской губы. Там она и осядет – только когда? Двадцать четыре года, впереди – тонны лет и дел, и «завязать» с этим нет никакого желания. Пока горит этот факел, эта жажда деятельности и познания бытия через ДЕЙСТВИЕ – человек ОБРЕЧЕН на город. И еще неизвестно, теряет он при этом или приобретает. Стать отшельницей во имя крепкого здоровья и себя, и сына – не насилие ли это над собственной природой? В конце концов, кроме собственной воли, имеется еще и воля Создателя, который грамотно расставит фишки, и не останется места для вопроса – что делать, а путь высветится единый и бесспорный. «Необходимость – вот лучший советник. Так говорил Заратустра» (Ха-ха).

Елена потянулась всем телом и села на деревянной лавочке, мило улыбнулась Учителю.

- Ну, кроме грязи, еще что надыбал во мне? – лукаво задала она вопрос, - может, услышу теперь и чего умного от тебя?

- Сложно пробиться сквозь толщи всех твоих нагромождений, однако, - нахмурившись, как-то очень серьезно ответил Дед, - горишь ты, кипишь вся изнутри… Светишься даже. И – кто-то очень хочет в тебя войти! Я почувствовал рой чьих-то аур вокруг тебя, и, кажется, их много…

_- О! Это уже интересно! – насторожилась девушка, - и что это за ауры такие?

Дед снисходительно на нее посмотрел, как-то печально улыбнулся.

- До чего ж глупые вопросы ты порой задаешь! Как же можно определить, что это? Скажи спасибо, что они хотя бы мне видны… И уж раз видны, значит, не простые это люди! Кроме того, светлые, или, как у вас там это значится, ХОРОШИЕ силы вряд ли будут пытаться проникнуть втайне, сама понимаешь. Так что думай, девка!

Задуматься реально было о чем.

- И, боюсь, я их знаю лично, - добавил Дед.

- Что? Странные люди тебя посещали? – резко подскочила Елена, почувствовав недоброе сердцебиение. Как раз она планировала об этом спросить, но откладывала на потом. Конечно, необходимо было узнавать о всех таких вещах.

Дед мирно улыбался, говорил медленно, взвешивая каждое слово.

- Сюда много кто закатывает порой. Кстати, и тут я хотел тебе по попке настучать – что за идиотов ты ко мне присылаешь, А?

Оба-на!!! Многовато для одного раза-то!… Идиотов она «присылать» Деду не могла… Ну, если только окончательно не ослепла внутренне. Тут у нее все было жестко схвачено.

Адрес этого хутора и описание дороги мог получить только человек, до полной изнанки просканированный ею лично. На такие случаи были заготовлены всевозможные скрытые тесты, используемые в длительном разговоре, множественные кодовые слова и трансакции, выкупленные ею у самых опытных психологов. Только тот, кто реально ОЧЕНЬ СИЛЬНО нуждался в новой информации, только тот, кто никогда не использовал бы приобретенные знания на неблагожелательные цели, мог прибыть к Федору в эту Вологодскую глушь. Для того лишь, чтобы помножить количество ЗНАЮЩИХ людей, посвященных, заинтересованных в новой, стремительно приближающейся эпохе на смену навязшего в печенках «железного века»

- Где мой ребенок-то?... – задумчиво протянула Лена

- Бард его выгуливать повел, по своим охотничьим тропам.

- Хорошо… Подольше бы они погуляли. Рассказывай, Дед!

Одно то, что какие-то неизвестные люди просочились к Федору, уже отдавало каким-то страхом… Кто такой Дед? Да просто чудак-отшельник, бессемейный, одинокий, старый… (Действительно – семьдесят девять лет, как никак, стукнуло). Раз в месяц появлялся в селе за двенадцать километров, получал на почте пенсию и уходил восвояси. (Она вся складывалась в один ящичек, там уже было, видать, целое состояние – тратить то не на что и незачем). Особо не разговорчивый, нелюдимый, странный. Ничем не примечательная личность, таких по державе миллионы. Может, в «цивилизованной» стране такого забрали бы в спецприют, в резервацию, где бы обеспечили счастливую старость с надлежащим уходом. (Слава Создателю, что Россия начала двадцать первого века не успела-таки стать «цивилизованной» страной, поэтому интересовать такой «дедушка» вряд ли кого мог. Это видимая сторона, но была еще и невидимая – одно из немногого, что позволил себе Федор во внешнем колдовстве – это закрыть, запутать дорогу к своему хутору для незваных гостей. Кроме того, что дорога к нему была еле заметна через густой лес, она еще вдруг неожиданно терялась, пропадала, ответвлялась в «гиблые места», из которых незадачливые «путешественники» уносились, сломя голову, не могущие никому, даже самим себе, объяснить, что же это такое так сильно напугало их в том вековом ельнике, где резко закончилась дорога… И преодолеть все эти искусственно созданные напасти, добраться до Деда, мог только очень НЕПРОСТОЙ человек. Если он был, конечно, незваный.

Думая о своем, Елена не заметила даже, что Федор давно что-то рассказывал…

-… очень интеллигентные ребята были, такие аккуратные. Тебе бы точно понравились, - тут он лукаво усмехнулся, - этакие самчики! Одеты в ладные костюмы, приятные на лицо. И, знаешь, нельзя было не не почувствовать, что ведомо парням немало, ох, немало!

- Откуда они? Как добрались?

- Ну, знаешь, я в ваших колымагах мало смыслю… Но, по моему это была «Волга». Обычная такая, серого цвета. Не эти танки, что сейчас в моде-то…

- ОТКУДА??? – взволновано переспросила Елена, - ну, на номере какая цифра была на конце? Семьдесят семь? Или семьдесят восемь??

Дед откровенно засмеялся ей в лицо.

- Да ты чего, ешкин кот? Кто же на таких машинах правильный номер прилепит… Скрытый был номер, неведомая цифра… Поэтому я даже не вдавался в запоминание ее. А так что я, москалей что ли не узнаю? Столичные это, сто пудов даю!

Тревога! Вот это точно тревога. Черт! И связи нет, скорей бы до Вологды добраться, где мобильник бы заработал! Аааа! Дьявол! И о чем Дед говорил, о какой чистой, здоровой душе, когда такое кругом. Под угрозу поставлено…

- …и все эти милые парни так вежливо говорили, так уважительно. Что грядут катастрофы, что меняется природа, преображается человечество. Интересовались моим мнением, как «порекомендованного» им какими-то «тайными обществами»…

- Возраст какой???

- Слушай, да ты в ударе сегодня, мать! А мне сколько дашь? От двадцати до пятидесяти – устроит ответ?

Да, конечно, глупее не придумать вопроса, Ну ты, Елена Станиславовна, даешь…

-… ну, я, понятно говорю, всегда рад, мол гостям. Если чайку попить, на озерке порыбачить… Токмо, чтобы без алкоголя там всякого… Это завсегда рад. А что там в мире – это, скорее, у вас бы, молодых спросил. И так далее. А он – смотрит так проникновенно, улыбается как-то хищно. Не смог скрыть, так сказать, самого себя. Потом и говорит: «А вот барышня такая шустрая к тебе ездит, правнучка, что ли незаконнорожденная твоя? Познакомил бы, дед! Нравится она мне дюже, да и незамужняя, кажется. Я и сам холостой!...» Я – дурак дураком, так вот, мол, что вас интересует-то, так и сказали бы сразу… Жених у нее, у крестницы моей, давно есть, и не знакомится она на улице-то… Во как я тебя представил, если бы это было истиной, ешкин кот… Так что, ребятушки, не по адресу вы. Но, знаешь! – продолжал Дед после некоей паузы, - не могу сказать, чтобы они мне так уж не понравились. Редко можно увидеть таких внутренне выхоленных, правильных ребят. И без вредных привычек, чистенькие, не то, что ты…

- Ну хорош меня опускать-то, Дед! Обижусь, будешь знать!

- Обиженных… Дальше продолжать?... И потом, отъезжая, сказал мне их главный, передай мол, крестнице, горячий привет. От кого? –говорю – отвечает «От соратников по духу». И пообещал сам с тобой познакомиться и отбить у твоего жениха… Такие вот парни заезжали.

- Изгои, - как-то тихо произнесла Елена,

- Что-что? Не понял. Ты что задумалась то так мучительно.

- О самцах этих твоих размечталась, Дед… Это я так, о своем, о девичьем.

- Да ладно, будто мне неясен смысл слова «ИЗГОЙ». От тебя я это, почему-то, в первый раз слышу…

- Да вот прецедента не было… Ладно, хватит об этом.

Елена применила все усилия духа, чтобы СЕЙЧАС забыть об этом рассказе. «Подумаю об этом завтра». Вернее, не завтра, а когда будет на связи. Сейчас то что? Сколько не сходи с ума, ни к чему не приведет.

Все-таки мудрые изречения рассыпаны, как золотой песочек, везде. Даже в американской литературе, в этой, ха-ха, «энциклопедии» современности, где описаны события из глубины позапрошлого века. Господи, как же обидно за эту державу! Все поголовно читают, восторгаются, «учатся жизни» по описанию прихода к власти янки. Когда же это в Америке было-то! А наши, русские бабы, взахлеб читают этот бестселлер и все, как одна, заявляют «Я Скарлетт О Хара!!» Или же «Хочу быть, как Скарлетт!» И мужики читают, и дышат учащенно, и видят влажные сны про эту неумную, ничем, собственно, не примечательную, до тупизма примитивную эгоистку! ДРЕВНОСТЬ ЗАМШЕЛАЯ! Ладно, блин, и об этом «подумаю завтра».

- Давай теперь про «идиотов», что я присылала! Бей уж окончательно…

- Дождешься, добью! Да, вот, чуть не забыл. Он еще сказал «Если ее интересует информация о Кремове…»

Лена как нельзя ясно почувствовала, как земля уходит из под ног. Это стопудовый открытый ВЫЗОВ! Теперь точно уж не получится подумать завтра. Вот ведь дрянь какая! Она так надеялась провести волшебный вечер с сыном возле источника силы, надышаться, вычиститься максимально, наесться всякого блага… А тут такие новости, что не позволяют расслабиться, и с каждым новым словом растет неимоверная тревога. Какая осведомленность! Теперь уж никаких сомнений, что НАЧАЛОСЬ! Ребята выдали себя нарочито тонко, специально, ясное дело… Заявили о себе. Господи, Федор, ну скажи же мне что-нибудь хорошее, успокой, что ли. А то уеду от тебя как кошка разодранная вместо того, чтобы зарядиться веселой силой! Дед, ну не молчи же, родной, ты же видишь много вперед! Слово, СЛОВООО! (Таких неожиданных нарушений помысла у Елены давно уж не случалось).

С улицы донеслись задушевные «рыки» и звонкий детский голос. Наши вернулись. Дверь распахнулась, впустив разгоряченного кобеля с высунутым от счастья языком и просветлевшего парнишку, резво направившегося к матери – так много надо рассказать, поведать о лесной прогулке с Бардом…

- Ладно, девка, не переживай сильно, будет и на твоей улице праздник, - наконец сказал Дед «доброе слово». По меньшей мере ты и твой сынуля мне видны далёко. Все у вас будет справно. Только понимай – на этакую попочку ох как легко найти приключения! - с этими словами он лихо хлопнул свою ученицу по филейному месту.

- А-а-а! – она тут же подскочила на месте, широко распахнула комично-возмущенные глазища, - Ну ты, старый проказник! И этот туда же!

- Не виляй ею особенно вызывающе, отнесись к этим словам серьезно. – он залучился какой-то лукавинкой, выдающей безмерную молодость духа.

- Ну, Дед! Хватит меня соблазнять, а то у тебя это… получится! – Лена радовалась, что тревожный, тяжелый разговор так легко растворила радость, принесенная ребенком с собакой. – Тебе-то уж точно пора о душе подумать! – «строго» добавила она.

- Вот понаехала шпана всякая!, - усмехнулся Дед, - так вот, приезжает как-то такой хмырь, представляется - от «Северянки» - и давай грузить вопросами: как-де правильно жить, куда мысли направлять. Чувствую – дуб дубом! И как попал-то сюда, неужели Аленушка моя пропустила, а? Ну уж, если от «Северянки», так не могу же я послать его в «растуды качель», мы ж договаривались! Прямо в неловком положении очутился… А он все так и так, а чем это доказано, а как это увидеть, и – НЕ ЧУВСТВУЕТ! Ну ни лешего не чувствует! Ни «колокольчик» раззвонить, ни ветер радения запустить – ничего не получается у него. Зато важный такой, говорит складно, что-то там свое доказывает, наука, объяснения, доказательства там всякие… Ну, мать, отвечай! Ты что там творишь-то? Хочешь базу отдыха тут учредить, что ли?!

Фу! Ну, слава Богу! Праведный комедийный гнев, что пробудил в ней этот второй рассказ Федора призван развеять мучительную, занозящую тревогу от первого рассказа, вернее, перенести ее на завтра, когда будет связь и будет существенная возможность для принятия мер. Вот с…, блин! – весело «разбушевалась» девушка.

- Он был такой толстый, в пиджачке? На «Девятке»?

- Говорю же, не разбираюсь я в ваших колымагах! Ну, машина была такая же, как та, на которой ты первый раз приезжала.

Все предельно ясно… Как он узнал адрес? А! Ну ты падла, Колобок, в базах порылся… Черт! Утечка, утечка и еще раз утечка. Как она беспечна! Все не так смешно, как показалось вначале… Ну ладно, этот хоть безобидный. «Елена, Елена! У вас такой богатый внутренний мир, такая интересная жизнь! Пожалуйста, расскажите о себе, мне это так важно!» - вспомнила она «интимные» интонации своего главбуха. Вот и приехал он обогащать свой мир, дурачок! Да, если каждый сможет рыться в базах, то грош ей цена…

- Извини, батюшка, - вполне искренне отозвалась девушка, - мой косяк. Больше не повторится.

- Смотри у меня, ловлю на слове! А то ни базы отдыха, ни дворца русской культуры мне тут не надо. Много сил отнимают эти люди, а мне уже не так мало лет, чтоб всех их тешить разговорами.

- Ну прости, прости меня, Дед! – улыбалась Елена. – Он надолго запомнит эту поездку, я тебе обещаю. – внутри нее уже разгоралось горячим пламенем, как она пообщается завтра с главбухом… Нет, не завтра, лучше по возвращении. Ох он у нее, блин… Завтра только Димуся базы закодирует…

- Эй! Ты опять увлекаешься собственной крутизной! Недаром я не устану повторять «Девка глупая!» Не трогай ты их, побереги свои силы, благо есть куда их применить. Все эти игрища твои разлагают стержень, пачкают ауру. Все резвишься, как псица годовалая. Взрослей ты, наконец! А то постареешь раньше, чем вырастешь!

- Скажи уж честнее, Дед, «как сучка»! Это мне больше подходит. – Лена уже веселилась от души.

- Это уж «ты сказала» - процитировал Библию Дед. – шпана ты малолетняя на самом деле, вот кто!

При последних словах он как-то даже влюблено поглядел на ученицу.

- И вот, что еще почему-то хочу тебе сказать, девонька – очень серьезно нахмурился вдруг Федор, - это по поводу последнего моего гостя… Остерегайся холуев!

Елена в ответ лишь улыбнулась.

- Зря ты лыбишься, псица! – меж тем продолжал Дед, - вспомни, самые страшные провалы, самые безобразные предательства и крахи – во всей истории, связаны именно с холуями. Будь же ты серьезнее, наконец! Я же просто так никогда не скажу.

- Не могу, Федор! – как то печально и мягко улыбнулась девушка, - не умею…

- Как так не можешь?

- В этой жизни так много есть того, чего опасаться, остерегаться, что на холуев уже этого чувства не хватает. Лимит, так сказать, исчерпан.

- Деточка, какая же ты дурочка! – воскликнул Дед.

- Я знаю…

Мать с сыном на закате встали на берегу озерца, возле того омута с ледяными ключами. Незадолго до этого была установлена палатка, расстелены все спальники. Конечно, для полнейшей очистки на источнике силы полагалось быть, «в чем мать родила», но Лена не могла преодолеть чувства, что рановато показывать пацану женщину во всей ее красе, поэтому захватила с собой белую, полупрозрачную накидку, нисколько не отягощающую свободное тело. Под ней ничего не было, да и все было прозрачно… Ну ладно, хоть так. Потрескивал ласковый костерок, оранжевый закат освещал дедову лодку с веслами, шелестел, казалось, прохладной рябью ледяной бездонный омуток. Лес не шевелился, неестественно белоствольные березы стояли прямо и строго, как защита, как твердь этого места. Только изредка доносились из глуби леса различные шорохи, где готовились ко сну или наоборот, пробуждались ото сна различные жители лесные. Слегка чувствовался сладковатый запах недалекой топи, наводящий на мысли о круговороте жизни, о зарождении ее, энтропии и превращении в полезные вещества для новых жизней.

Бард, увязавшийся со столь любимыми им людьми, вел себя тихо – он тоже понимал, что ту тишину, ради которой пришли на озеро эти люди, запрещено нарушать, сразу уйдет таинство единения с землей, нарушится поток блага между космосом, планетой, огнем, водой и деревьями, тот поток, который оздоравливает и умиротворяет души и тела и людские, и его, собачьи. Здесь полагалось если и говорить, то только шепотом – любой другой звук просто не произносился. Стас восхищенно глазел на мать.

- А ну-ка не пялься на меня, еще успеешь насмотреться, - прошептала Лена. – Весь в отца! – комично добавила она, как жена в гневе. – Давай, отвернись, раздевайся и поплыли

- Там холодно? – спросил Стас.

- Нет, там не холодно, там чисто ледяно! – ответила мать. – Вспомни, как чурку поднял. НЕ ДУМАЙ! Ты все можешь.– когда сын отвернулся, она резво скинула ткань и рыбкой занырнула в ледяной омут. Уверенными движениями направилась к самому дну, к самым ключам – хотя давно знала, до этого дна возможно дотянуть только с аквалангом. Но приближаться к ним, с каждым нырком все ближе и ближе – в этом и была символическая суть движения к цели. Смысл дороги! Ледяные токи пронзили ее насквозь, достали до самых спрятанных глубин тела и духа. Устремляясь ко дну омута, она как чувствовала, что накачивается всевозможным здоровьем и энергией, как уходит далеко-далеко вся городская муть, все плоские, поверхностные действия, которые ежедневно, муторно выполняются. Тут, в этой живице, существовал один лишь всемогущий ДУХ – ничему остальному просто не было места. Лишь то, единое, что останется даже тогда, когда материальное тело не просто остановится, но и разложится до мельчайших частиц, уже сослужит своей пользой для последующих жизней, накормит, начинит энергией. Дух, живший в том самом давно растраченном теле, остается существовать и продолжает творить и действовать. Бессмертие – не сказка. Бессмертие тела – наказание, бессмертие духа – непререкаемая истина. (Конечно, только в том случае, когда он ЕСТЬ, этот дух. В массе тел он как будто отсутствует. Эта неосознанность духа и рождает «смертных»). Конечно, и там, и у них, все это есть, как у тела есть руки, ноги и прочее, но НЕОСОЗНАНИЕ духа приводит к его слепому присутствию в астрале, полностью бесполезному и незаметному для мирозданья. Осознанный же дух выходит за границы реального, возможного, в этом и заключается МАГИЯ, колдовство, все аномальные явления и аномальные личности, и Жизнь после смерти.

Когда ее виски уже не могли выносить давление глубины, Елена всплыла. И с радостью заметила весело ныряющего в омуте своего сына. Ему, казалось, нипочем никакие температуры – он наслаждался этим морозом, как подледная рыбка.

- Поплыли на середину! – шепнула ему Лена, и они плавно двинулись по замершей водяной глади, резко согреваясь по мере удаления от ключей. Собачка также плыла вслед, Бард не хотел оставлять их даже в воде.

Сплавали, вылезли, подсели к костерку. К этому времени красное огромное солнце уже висело над дальним ельником, Оставалось только полкруга его, изодранного ровными и строгими зубцами еловых крон. И нестерпимая спокойно, до слез сводящая с ума тишина, счастье того огромного мира, который всегда с тобой, который любит и не покидает тебя – только осознай его тепло и мощь. Мир, поделенный на страны, где у каждого человечка есть свой дом – своя страна, которая особенно им любима. Взаимно любима. Говорить им ни о чем не хотелось, мать с сыном пребывали внутри самих себя, каждый в своем неземном кайфе и радости.

Господи! Еще суток не прошло, как выехали они из мегаполиса, а уже столько событий, столько новостей! Ну, к этому Елена давно привыкла, что она за сутки вырабатывает недельную норму среднего человека.. Это уж ее крест такой.

Взгляд девушки упал на лодку Федора.

- Сына! Стерпишь, мне надо бы проораться? – нежно обратилась она к Стасу,

- Стерплю-стерплю! А как это – проораться, а?

- А вот так… «В горнице моей светло-о-о-о-!... Это от ночной зве-езды…» - разнесся над неземной тишью сильнейший женский вокал. Парень аж замер, пес резко навострил уши. Вот это да! Несусветно, непомерно, волшебно!!! Как она пела… Сказать честно, от себя она такого не ожидала, просто очень резко захотелось. И почему-то именно эту песню. Насколько же велик поэт Рубцов, раз, когда чувствуешь единение с духом своей страны и хочется «проораться», первое, что приходит на ум – не «русское-народное» творчество, а вот этот его стих. Может, правда, дело в музыке.

- «…Лодка на речно-о-о-ой мели-и-и… Скоро догниет со-овсем.» - продолжала Лена будоражить звонкий астрал. Казалось, замерло теперь уже все, весь мир и ближний, и дальний, слушал девушку. Стас шевелил губами – беззвучно подпевал, не зная слов. В глазах пацанчика сверкнули слезы – ровно такие же, как тогда, когда они встретили на Дворцовой площади Милану с ее музыкой. «…завтра у меня-я-а-а, пове-е-е-рь, будет хлопотливы-ый день!»

Когда она закончила, ребенок еще долго не мог сбросить оцепенение. Хотелось еще, еще и еще слушать мать. Он только пересел на другую сторону костра и прижался к ней всем телом.

- Матушка моя! Любимая! – прорвалось у него, - обними меня, я тебя обожаю! Ты Богиня моя! Давай еще!!! – и в слезы. Елена почувствовала, что сама «шмыгает носом». О БОЖЕ! Когда она плакала-то последний раз??! Уж не на Приполярном ли Урале восемь лет назад, в первый день жизни Стаса в ее чреве и последний день жизни… Нет, это невозможно! Слезы прорвались из вместилища ее чувств и этот вулкан был неумолим… Вот тебе и источник силы! Вся нюня наружу. Хотя, это понятно, в этой самой «нюне», в ее неожиданном прорыве и есть великая сила – это прорвавшаяся сущность женщины быть «самой собою», дремлющая и глушимая каждодневно.

- Ух ты! – раздался с тропы голос Деда Федора, - ну ты, Аленушка, даешь! Спасибо тебе, дочка… Я прямо прибежал. Вот это, я понимаю, ДЕВКА! С большой буквы Девка. Еще что-нибудь спой, пожалуйста! – он весь лучился, как свет творил в сумраке белой северной ночи.

- Мамуль, мамуль! – страстно заговорил Стас, - а давай, пожалуйста, про Волгу споем! Ну… что у нас пела эта… девушка Семеныча на диске! – ребенок явно обожал Высоцкого, и не только его песни, но и всю его историю, - эта… как ее… Марина, кажется!

- Ну давай, поехали… «Как по Волге-матушке, по реке-кормилице… Все суда с товарами, струги да ладьи-и – разнеслось над Вологодским краем.

«…Волга песни слышала хлеще, чем «Дубинушка»,

В ней вода исхлестана пулями врагов…

И плыла по матушке наша кровь-кровинушка,

Стыла бурой пеною возле берегов,

Долго в воды пресные лили слезы строгие,

Берега отвесные, берега пологие,

Плакали, измызганны острыми подковами,

Но теперь зализаны злые раны волнами…

Чтой-то с вами сделалось, города старинные,

Там где стены древние, на холмах кремли…

Словно пробудилися молодцы былинные