Они стояли раздетые, за ними была черная яма. Люди в черной форме ждали. Кто-то толкнул их карабином, они уже были на краю черного провала, справа зеленела молодая елочка, Янкель посмотрел на Малку…Он давно не видел ее такой среди бела дня, неприкрытой, рыжеволосой, с выпяченным животом и грустными глазами. А в тех глазах раньше была пропасть, и черные зрачки горели зеленым пламенем, а теперь потухшие они смотрели на Янкеля, словно, ему показалось, спрашивали: как же, так? – и о чем-то просили…

Дневной беспощадный свет выставил их на позор, и наготу любимой, усталой, постаревшей, а ведь она беззащитна и ты не можешь закрыть ее, не защитишь ее, и еще эта черная земля под ногами, - и Янкель заплакал, потому что бессилие и унижение рождают самую большую боль на свете, кроме, пожалуй, боли оставленного сердца… но сейчас сердце Янкекля оставит сердце Малки, он вдруг понял это, на краю черной ямы, около молодой ели, и попытался протянуть ей свою худую руку с большими пальцами и почерневшими в последние дни ногтями, попытался закрыть ее бедро от глаз людей в черной форме.

Кто-то ударил его прикладом, Янкель осел, потом повалился на землю, и только его красный рот улыбался, и с черных глаз упало несколько слез на черную землю, а одна рука как плеть хлестнула осыпающийся край ямы…Янкелю казалось, что вечность пройдет, что пройдет столько времени, что он уже не сможет узнать Малку, а она его, и он не увидит ее в последний раз на этом свете, и время казалось ему вечностью, а потом он поднял голову и увидел, что лицо Малки покрылось тонкими морщинками горя, а в рыжих волосах ее разбежалась седая прядь. Малка вся, как будто согнулась, и вдруг руки ее, закрывавшие лоно, обе ее руки схватили Янкеля за голову, и Янкелю показалось, что земля качается и сходит со всех прежних своих путей, и голубое небе за зеленой елью падает на них, и что губы Малки, все те же алые губы, сейчас его поцелуют, и вечность, только их вечность наступит для них, и тогда пройдет дурной сон, и только малкины глаза он будет видеть…Янкель улыбнулся, совсем как в юности, теперь ему не будет больно, не будет стыдно, только с Малкой останутся они на всем белом свете…И Янкель уже почувствовал вкус поцелуя, запах весны и свежего ветра, а Малка увидела как валится ее Янкель, и что ей не удержать его голову, и она видела, как сползает его тело в яму, и Малка закричала самым страшным женским криком, и даже при родах она не кричала так, и она повернулась к людям в черной форме, она хотела запретить им убивать ее Янкеля, ведь нельзя его убивать, ведь за свою жизнь он никого не обидел, а только улыбался, мечтал и любил, так как же так? Зачем они его унижали, зачем выставили ее без одежды, некрасивой при всех, и Янкель видел ее, видел, как она изменилась, зачем они сделали это? Малка услышала, как падает земля, и успела увидеть Янкеля, и черное дно ямы, куда падало его бледное худое тело, а потом что-то горячее было у нее во рту, как будто Янкель ее поцеловать все таки успел, и она потянулась к нему, и лицом коснулась его ног, и совсем как когда-то в Палестине, ее рыжие волосы закрыли его ноги...

Прошло время, ушли люди в черных мундирах, крестьяне забросали землей два худых и белых тела, потом добрая земля родила на том месте около зеленой елочки белые подснежники, а потом там выросла зеленая трава, она казалась изумрудной в лучах проснувшегося солнца. Прошло еще больше лет, и на том месте выросло много молодых и зеленых елочек, детей той ели, которую последней видели Малка и Янкель под голубым апрельским небом.

И когда-нибудь настанет время, Малка выведет, держа за руку своего Янкеля, а на его лице будет прежняя юная улыбка, а зеленых глазах Малки торжество, вот она и ее Янкель снова вместе, и уже навсегда. И где-нибудь они встретят своих детей, и долго-долго будут слушать их рассказы о их большой жизни, и это счастье уже никто никогда не тронет…