Мне восемнадцать лет. И каждый год, сколько себя помню, в декабре месяце все наше семейство ищет для бабушки подарок - маленький настенный календарь, прозванный в народе численником.

Я долго не понимала: почему именно численник? Неужели нельзя подарить бабушке к Новому году что-нибудь другое?

- Это семейная традиция, которой мы следуем много лет. Мы покупаем календарь, на листочке «29 июня» рисуем веточку полевого ландыша и дарим бабушке. Будет тебе восемнадцать, и я тебе все объясню, - сказала мне как-то мама, когда я была еще маленькой девочкой.

Время шло. И вот в прошлом году, летом, будит меня как-то рано-рано бабушка: «Оля, внучка, помоги мне проводить корову, я что-то занемогла».

Мы живем на одной из окраинных улиц села Первомайского, которая спускается к берегу Чулыма. Летом стадо выгоняют рано. Пахнет утренней свежестью, курится белесый туман над водой - все только просыпается.

Мы с бабушкой медленно идем вслед за нашей Красулей. Спустились с горы. Коровы, оглашая все вокруг, здороваются протяжным мычанием. Звонким заливистым щебетом откликаются птицы, серебристая от росы поляна на берегу Чулыма кажется волшебной долиной.

- Присядем, внучка, отдохнем, - как-то задумчиво проговорила

бабушка. - Красота-то какая, как и тогда...

И тут я вспомнила: «Сегодня тот особый день в календаре - бабушкин праздник, двадцать девятое июня».

Бабушка первой опустилась на кромку отвесного берега, вздохнула, оглянулась вокруг и, помолчав, заговорила:

- Давно это было. Красивая я тогда была: стройная, ладная, с пышной светлой косой за плечами. Многие парни в селе увивались за мной, мечтая стать моим кавалером. И только один Николай Губин не обращал на меня никакого внимания. Пас он деревенское стадо, на вечеринках появлялся редко, наверное, уставал за день, хотя не одной девке запали в душу его улыбчивые серые глаза и вьющийся русый чуб.

Однажды вот так же, как мы с тобой сегодня, погнала я утром свою корову. Вижу: сидит здесь же, на этом самом месте, Николай и что-то перелистывает, поджидая коров. Присела я рядышком, гляжу: у парня в руках численник.

- Смотри, Ольга, все течет: и вода, и время, и облака плывут...И все это течение отражено на этих маленьких страницах день за днем. Только вот в чем штука: прошел час, день, месяц - их уже нельзя вернуть. А численник - это течение времени, которое можно остановить, повернуть вспять, перелистав странички в обратном порядке.

Взглянула я на Николая совсем другими глазами. Оказывается, этот застенчивый, немногословный русоволосый пастух - философ. А его серые глаза точь-в-точь, как эти блики на чулымской воде, что плещется у наших ног, притягивают, манят и зовут окунуться в них. Пропало все вокруг, потонуло мое сердце в волнах сероглазой любви. А Коля нежно прижал меня к себе и прошептал: «Я знал, я верил: наступит время - и ты придешь, зоренька моя ясная, ландыш мой беленький!»

Над нашими головами требовательно протрубила корова. Подхватились мы, от неожиданности чуть в Чулым не свалились. Обернулись: стоят вокруг нас коровы и непонимающе на Колю смотрят, будто ревнуют ко мне. Коснулся он еще раз меня губами и шепнул: «До вечера». Щелкнул бичом и пошел за стадом. А я еще долго стояла и смотрела ему вслед, пока он не скрылся вон за тем перелеском.

Мир вокруг словно пел, щелкал, звуковые блестки всех цветов радуги, которые сплетались в сказочный венок из звуков: «Ко-ля, Ко-ля, Ко-ля!»

В руках я держала численник, а на страничке «29 июня» была заложена веточка распустившегося белого полевого ландыша .

Осенью мы с твоим дедом поженились. Трудное это было время, тревожное, 1940 год. Работали в колхозе от зари до зари. А вечерами, несмотря на усталость, садились вдвоем, прижимались друг к другу, листали численник и мечтали, как появится у нас сын, как наступят счастливые дни и для нас, и для всей страны.

В декабре Коля вновь купил численник, на листочке «29» июня» нарисовал веточку ландыша как символ нашей встречи и написал: «Праздник нашей любви».

Но вновь пришедший июнь, июнь 1941 года, вместо радости и счастья принес мне вот эту боль, которая уже шестьдесят лет живет в моем сердце и называется война, Великая Отечественная война.

... Провожали мы своих мужиков на заре 29 июня. Видимо, рок свел в моей судьбе и счастье, и горе на этой страничке календаря. Пришел пароход с верховьев Чулыма, а палуба уже была заполнена новобранцами, и наши тридцать два односельчанина быстро поднялись по трапу. Коля только еще раз крепко прижал меня к себе и прошептал: «Ландыш мой ненаглядный, береги себя и роди мне сына».

Не буду говорить, как жила я первое время одна. Письма приходили редко, но и этого хватало, чтобы отдохнуть душой. Брала письмо, бежала сюда, на этот берег, читала и перечитывала скупые строки, погружаясь в воспоминания. К осени родила твоего отца. Душе легче стало - ведь он вылитый отец. А в декабре приехал к нам в колхоз представитель из райкома и на удивление всему селу привез мне маленькую посылочку в жестяной баночке из-под леденцов. Открыла я ее и обмерла. Внутри лежали численник на 1942 год и кусок мыла. На нашей заветной страничке вновь я увидела нарисованный химическим карандашом ландыш, а на обороте корявые строчки: «Я вас очень люблю. Спасибо за сына. Разобью фашиста - вернусь! Будет праздник!»

Но судьба распорядилась по-иному. Сложил твой дед голову весной 1942 года под Москвой, так и не повидав сына. Сын вырос, не зная ни твердой руки, ни ласки отца. И только каждый год с того далекого 1942 года в нашем доме в декабре месяце появляется новый численник с веточкой ландыша на страничке нашей любви и моей неутихающей боли. Сначала я разрисовывала листок. Сын подрос - стал сам мне дарить календарь вместо отца. Теперь вот вы все вместе продолжаете традицию, заложенную дедом. А я беру численник, прихожу сюда ежегодно, как сегодня, и, глядя в чулымские волны, словно в Колины глаза, рассказываю, что произошло за этот год со мной, с вами, в нашем селе, в стране. Посижу, поговорю, и мне становится легче, и силы вроде появляются новые.

Все отняла у меня эта проклятая война: и счастье, и радость встреч с любимым человеком, и даже его могильный холмик, у которого бы я могла посидеть, отвести душу. Но ей не под силу остановить время и победить любовь.

Долго мы с бабушкой сидели молча. Я все смотрела на воду и пыталась представить в солнечных бликах дедушкины глаза. А бабушка будто бы продолжала свой молчаливый шестидесятилетний разговор со своим суженым.

Неожиданно она смахнула слезу, кивнула головой и прошептала:

- Ну что, внучка, пойдем домой. Мне вроде как полегчало.