ЗДРАВСТВУЙ, НОВЫЙ ГОД!!

 

Ждешь-ждешь, наконец, он приходит. Приходит с похмельем, с грязной посудой и бесчисленными гостями, валяющимися тут и там. Сквозь сон начинается подсчет: сколько истрачено, сколько выпито и осталось ли чем опохмелиться. Сухой остаток от подсчетов – лучше бы он совсем не приходил. Сегодня необходимо ехать к родителям на праздничный обед, это святое. Значит, надо заставить себя встать, разогнать шоблу, что будет совсем не просто. Они, шобла эта, будут требовать продолжения праздника, деваться им первого совершенно некуда, рестораны и клубы откроются только к вечеру, а тут и жратвы еще навалом, и елка, поэтому будут биться до последнего. Сейчас завозятся, протрут зенки, и начнут шарить по карманам – сбрасываться на пиво. Не кредитками же расплачиваться. Ох, тяжко будет их вышибить, начнут давить на дружеские чувства, вспоминать заслуги, словом сопротивляться. Каждый год одно и тоже, ничего не поделаешь. Лучше попробовать справиться с дружбанами, чем перечить мамаше. У той не забалуешь, вышибет из квартиры, заставит жить вместе с ними, и всем привет.

Где тогда я буду со Светой встречаться? У мамули? Надо бы, кстати, звякнуть Светульке, поздравить с Новым Годом. Самому нельзя, Петр мой голос знает, пусть Наташка позвонит. «Эй, Наташка, проснулась? Иди сюда, да нет, ты не так поняла, отстань, застегнись. Пиво потом к Пашке поедете пить. Нужно, чтобы ты позвонила Светке, поздравила ее с Новым годом и передала мне трубку. Быстро, давай…Светик, привет, с Новым тебя. Сегодня встретимся? Давай на часик, забегай. Мы быстро. Сейчас всех тут разгоню, к матери съезжу, а вечером, часиков в 11, жду. Ну, соврешь что-нибудь, скажешь - за хлебом пошла, или за пивом. Все поймут правильно. Ты чего? Не хочешь? Всегда хотела, а теперь нет? Ну, смотри, потом обзвонишься, поздно будет. Нет, не пойду я в клуб, мало ли, все идут, а я не хочу… да потому. Какой подарок? Тебе? Новогодний? Приходи, вечером обсудим. Да есть, не волнуйся. Ладно, целую свою маленькую рыбку».

Валера удовлетворенно потянулся. Он казался сейчас себе нормальным мачо, окруженным немного надоевшими, но настоящими друзьями, пацаном, у которого все схвачено… пресытится он мужской компанией, его тут же окружат прекрасные, немного порочные женщины, покуролесит с ними, а верные друзья уже ждут… так уж повелось, он главный, его сила, его ум, его находчивость – предмет для подражания… его дом притягателен для всех. Он снисходительно оглядел спящих друзей и недовольно оттолкнул приладившуюся сбоку Наташку. Потом попытался поставить себя в горизонтальное положение. С первого раза не получилось, зато он нащупал тапочки, что уже было полдела. Он помнил, что Гарик вчера запустил в Борьку бутылкой, и она разбилась. За Борьку Валера беспокоиться не стал, тот головой крушил кирпичи на спор. Он подумал о Гарике, тот становился все более неуправляем. Совсем парнишка с катушек съехал… То с ножом гоняется, то вот бутылкой размахался. Его родители в последнее время постоянно на гастролях, бабы нет, вот и одичал совсем, хорошо, хоть друзья есть. Все-таки неплохо им вместе, с первого класса дружат. «Если и есть в жизни что-то постоянное, то это их компания», – подумал Валера и даже засопел от умиления.

Надо подобрать осколки, все ведь босиком. Ой, что это с Борькой? Весь в крови… «Борька, ты чего? Наташка, иди сюда скорее, что это с ним? Борька, вставай! Гарик, Пашка, просыпайтесь, с Борькой плохо. Наташка, потрогай. Он дышит? Трогай, кому говорю, сердце-то бьется? Нет?! Это Гарик его вчера бутылкой прибил. Валера дотронулся до Борьки, рука безвольно откинулась следом за тапочком. Он побледнел и схватился за телефон, у мамы было зянято, Валера знал, что сейчас друзья и сослуживцы поздравляют отца и мать с Новым годом. Пришлось лезть в мобильник, где хранились другие номера родителей. Материнский телефон был недоступен, а отцовский отозвался. «Поздравляю, сынок, проснулся уже? Как отметили? Гости разошлись или еще сидите? А мы с мамой были у соседей, знаешь, у тех слева от нашего коттеджа, у них еще пони есть, посидели часика два, получили подарки, сами сделали...» «Папа, подожди, дай срочно маму, у меня денег мало на счету. Мама, у нас такое, такое… приезжай скорее. Да жив я, здоров, нет, не пожар, и не обокрали. Мама, с Борькой плохо, я не знаю, что делать. Нельзя скорую, да что я тебя уговариваю, сказано, приезжай, значит, приезжай, срочно. Все. Жду.» «Может, Борькиных родителей вызвать?» «Никакой самодеятельности. Сейчас мать приедет, разберется. Она со всеми ментами Вась-Вась». Все сгрудились на кровати, растерянно поглядывая в угол, где лежал Борис. Пашка включил телевизор, так их и нашла приехавшая мать. Она пулей влетела в комнату, скрипя сапожками по осколкам стекла и заметая следы длинной, в пол, норковой шубой. Криво намазанные губы являли крайнюю степень волнения, а выглядывающий, тонкий, одетый наизнанку, свитерок дополнял картину предельной спешки. Она сорвала шубу, кинула ее на кресло и повернулась к лежащему Борису. Взглянув на сына и увидев в его глазах тоску и муку, резко спросила. «Кто?» Валера показал глазами на притихшего Гарика. «Как?» «Бутылкой запулил в него», - прошептал Гарик. «Да, сидеть теперь тебе и сидеть». «Я нечаянно, я просто так кинул, я не хотел», - разрыдался тот. «Кто у него родители?» – кивнув в сторону Бориса, спросила мать у Валеры. «Причем здесь они? Не знаю, инженеры вроде какие-то. Наташ, ты у него дома бывала, скажи». «Бедненько живут, он к нам случайно прибился. Пашке контрольные в институте за деньги делал, говорил – на систему копит». «Что за система?» – мать не спускала глаз с Валеры. «Ну, мам, какая разница, музыкальная, что ли». «С наркотиками связан?» «Да нет же, ничего серьезного, как все. Травкой там побалуемся, и всё, понимаешь, всё». Валера перешел на крик: «Сделай что-нибудь, я уже видеть это не могу! Позвони куда-нибудь, скажи, что упал случайно… Мам, у меня сейчас крыша поедет… Не виноват никто, спроси у них», - он показал пальцем на бледных нахохлившихся ребят. «С ними разговор будет особый, не беспокойся. Вы больше никому не звонили? Я знаю, Павел, у тебя родители в Дании. Когда они приедут? Не скоро? Понятно. А у тебя, Наталья? Где сейчас Игорь Владимирович? Где он Новый год встречает? У Чубайсов? А у тебя? – Она повернулась к Гарику. - На гастролях? Значит, мне одной отдуваться. Понятно». Набирает номер на мобильнике: «Олег, поднимайся. Захвати из багажника чехол и полиэтилен. Нет, они пусть остаются в машине». Мать задумчиво взглянув на потерявших всякую взрослость ребят, сбившихся на кровати, и устало произнесла: «Наталья, что ты, как дешевая проститутка, приведи себя в порядок, сейчас Олег поднимется, нечего вам тут перед обслугой демонстрировать свободу нравов». «Маргарита Геннадиевна, я ведь и обидеться могу, – мягко, скромно опустив глаза, прожурчала Наташа, – все, что я делаю, – исключительно по велению сердца и не вам меня судить». «Ах ты дрянь, на что ты намекаешь? Я вот поговорю с твоими родителями, расскажу, как ты тут резвишься…». «А я поговорила со своими родителями гораздо раньше, и узнала, как вы резвились, – Наташин голос делался все более вкрадчивым, – и обижать меня не нужно, я же не одна уйду, мы все слиняем, и Валере будет очень одиноко. Правда, Валера? Видите? Давайте лучше с Борькой разберемся. Привет, Олег, как дела?» «Посмотри, Олег, надо это все ликвидировать. Валера, вставай, одевайся, неизвестно, как дело обернется. Ладно, Наташа, прости, погорячилась, я просто голову сломала, как быть. Бориса, думаю, искать не будут, родителей его быстро уговорим, вот если бы Гарик в тебя попал или в Павла… было бы ужасно, не представляю, как бы мы перед вашими родными выглядели… А Гарику с ним что делить? Как они, вообще, между собой? Не ссорились? То-есть, ты считаешь, что это точно несчастный случай? Ладно, давайте мне его координаты. Олег, заворачивай». Мать закурила, отошла к окну и выглянула на улицу. В этот ранний час, когда дворники уже прибрали валяющиеся остатки петард и пивные банки, а собаки еще не успели вывести на прогулку хозяев, улицы были пусты. За окном накрапывал осенний мелкий дождик, Олег возился в углу, осматривая Борькино тело, ребята поспешно одевались. Мать настороженно взглянула на растерянно поднявшегося с колен Олега. «Что там еще? – раздраженно произнесла она между двумя резкими затяжками, – ты как привидение увидел, пакуй его, чего встал?» «Так это, живой он, голова цела, дышит… Что делать-то? Все равно паковать?» Мать выронила сигарету. «Идиот, обалдел? Он что, в обмороке?» «Да нет, пьяный, а кровь от раны в ноге, вон стекло загнал как глубоко…. Чего делать-то, опять спрашиваю, коли паковать, то куда вести, а коли нет, надо «скорую», а то совсем кровью истечет. Я даже боюсь стекло вытаскивать, надо жгут наложить». Злые слезы потекли по лицу Маргариты Геннадиевны, она молча вытирала их обеими руками, отвернувшись к окну. «Иди, Олег, я сейчас спущусь, вызову «скорую» и поедем». На Валеру она не смотрела, на ребят тоже. Они мрачно бродили по комнате, собирая вещи. К Борису никто из них так и не подошел. Дождались врачей, те, замотав Бориса в одеяло, и обнадеживающе покивав, повезли его в больницу. «Надо родителям позвонить», - через силу выдавил из себя Гарик. «Чьим?» – поинтересовалась Наталья, заталкивая в сумочку найденные колготки. «Не твоим, дура, Борькиным, конечно. Они волноваться будут. Или это им тоже не положено, поскольку они не нашего круга?» – звенящим голосом поинтересовался Гарик. «Звони, демократ вшивый, ну давай, вот телефон, вот номер, набирай, не забудь только сказать, что он из-за тебя в больницу загремел, ты ведь тут бутылками швырялся». «Собрался? – перебила Павла мать, – поехали к отцу. И не смей его волновать». Она стояла в дверях, застегивая шубу. «Я останусь здесь, - устало проговорил Валера, - не поеду, извини». «Ладно, как хочешь, хороший ты нам праздник устроил, спасибо». – Мать насмешливо поклонилась, подхватила полы шубы и вышла, хлопнув дверью. «Ну, звони, чего сидишь?» – В голосе Наташки зазвучали угрожающие нотки, что обычно предшествовало полному отказу тормозов. «Прекрати истерику, – сквозь зубы прошипел Павел. – Надо валить отсюда, все равно праздник кончился». «Останьтесь, ребята, не бросайте меня одного!» «А ты к мамочке своей чапай, ишь, как она нас поделила, тут же вспомнила, кто есть кто. Так и хочется учиться у них их поганой мудрости, будет сразу ясно, кто виноват, а кто нет. Ты, Наташка всегда будешь белой и пушистой, в силу удачного родства, у меня тоже имеется индульгенция, но попроще, а ты, Гарик, уже почти подсуден. Борьке так вообще повезло, что он сейчас в больнице подыхает, а не дай Бог, он бы в кого-то из нас бутылкой… сразу бы охрана растерзала. О, значит он так и так смертник, интересный расклад». «Заткнись, Пашка, сил нет слушать твои сентенции, подумаешь, оракул нашелся…» «А вот и наш гостеприимный хозяин голос подал! Как на коне, - так выметайтесь, готов нас на улицу вышибить, а хвост прижали, скандал замаячил – миленькие-хорошенькие, не уходите, как же, папашу грязью измажут, потом могут и не переизбрать. Попробуй, докажи, что сынуля не виноват, прополощут, одни ошметки останутся». Гарик, который беспокойно двигался до этого по комнате, подбирая веником осколки, вдруг отшвырнул в сторону картонку, и, схватившись руками за голову, закричал: «Заткнитесь все, это невыносимо, мало нам мамаши, теперь ты начинаешь… Тут Борька при смерти, а ты какую-то чушь несешь, ненавижу… Удавил бы… да вас тут же в мученики запишут, а меня в - тюрягу…». Наташка подбежала к Гарику и, обхватив за плечи, прижалась головой к его груди. «Это что-то новенькое, - громко произнес побледневший Валера. - Никак у Натальи проснулось первое робкое чувство. Что же ты молчала? А вы ведь с ним, если мне память не изменяет, никогда и не трахались? Правда, Пашка?» «Гарик, успокойся, пойдем, не надо, не трогай их, я тебя умоляю… К Борьке домой заедем, потом в больницу, одевайся, не плачь, ну что ты, как маленький…». Наталья подолом платья вытерла Гарику лицо, потом застегнула на нем рубашку и потащила в коридор.

Оставшись одни, молча закурили, и Павел, глядя в еще темное окно, задумчиво произнес: «Что же, старик, ситуация себя исчерпала, я, пожалуй, тоже пойду. Жаль, хорошая была компания, а ты не звони мне больше.». – Он затушил окурок, и устало ссутулившись пошел к двери.