"Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму, ступени по стопе, помни, в какой мы доле. Не пытай бессмертия, милая душа – обопри на себя лишь посильное». Пиндар, III Пифийская песнь, 59 – 63. (Перевод М. Л. Гаспарова). То мирный кров, где меж могил и пиний Крыл трепетанье, воркот голубиный, Здесь полдень, в пламя обращая зной, Рождает море - вечный акт творенья… О! награди меня, по разуменью, Дозволив созерцать богов покой! Как тóнки, невозвратны перемены Алмазных искр неощутимой пены, Какой покой из недр освобождён! И дремлет солнце над морской пучиной, Творением чистым истинной причины Мерцает время, явь видна сквозь сон. Минервы храм - сокровище извечно, Царит покой в пределах бесконечных, Угрюмы воды. Взору нет границ, Так много сна под огненной вуалью. Молчание - души приют сакральный Под сводом позлащенных черепиц. Предел времен лишь вздох последний знает, С его вершины чистой привыкаю Обозревать бескрайних вод простор… Как дар богам, что я вручить не смею, Мерцание с высот небесных сеет На землю свой презрительный укор. Как вид плода рождает вожделенье И дарит вкус взамен исчезновенье Его во рту субстанцией иной, Так я вдыхаю дым, которым стану, И песни неба обласкают рану, больной души , как берегá – прибой. Ты право, небо – я другой отныне, Взгляни – во мне ни страсти, ни гордыни, Ни праздности. Я полный сил опять, Оставил всё. Тебе лишь верю слепо, И тень свою, скользящую по склепам, Учусь теперь по звуку узнавать. Солнцестоянья факелы как милость Прими, душа, ведь света справедливость – Оружие безжалостней, чем враг. Свет – чистота. Стань снова непорочной, Вглядись в себя!.. будь света средоточьем, Когда нет света, миром правит мрак. Лишь для меня, а не для шумной славы, Там, ближе к сердцу, где стихов октавы, Меж бездной и несбыточной мечтой, Моё величье отзовётся, верно… Пусть эхом, словно звук в пустой цистерне, Но будет тайно навсегда со мной. Ты знаешь, пленница тенистых кущей, Залив, оградки хилые жующий, Закрытых глаз сверкающий секрет, Чья плоть влачит себя к концу лениво, Чей мозг питает землю молчаливо? … Но искрой мысль о тех, кого уж нет… Огонь бесплотный – святости примета, Клочок земли, распахнутый для света, Здесь хорошо, здесь светлый дух царит, Здесь золото на камне в дымке синей, На мраморе трепещут тени пиний, Как будто море на могилах спит. Пылающее солнце, пёс астральный! Когда я здесь с улыбкой пасторальной Своих овец таинственных блюду - Ряды могил – прочь голубей пугливых! Прочь идолопоклонников крикливых И любопытных ангелов орду! Здесь было всё - нет ничего на вырост, А саранча сухой остаток выест. Всё сожжено, разрушен мир и сух. Не воздух – жар, он воспалён, как рана. Здесь жизнь пьяна отсутствием, пространна. Печаль без горечи и светел дух. Надёжно мертвые укрыты и согреты Землёй, что сохраняет их секреты. В зените полдень, верный сам себе Задумался, задерживая время... Светило в совершенной диадеме, Загадка превращений, я – в тебе. Не знаешь ты причин для опасений, Лишь я - живой исток твоих сомнений, На грани диаманта лёгкий скол. Но в ночь, когда надгробье стало домом, Народ с обличьем странным, но знакомым, Взял сторону твою, когда пришел. Теперь их суть – отсутствие. Отныне Их плоть не различима в красной глине, А вдох последний перешёл в цветок. Где смех особый, разговор обычный, Таланта мера, взгляд на мир различный? Личинки там, где прежде – слёз исток. Истошный крик заласканной девицы, Глаза и зубы, влажные ресницы, От предвкушения пылающая грудь, Кровь на губах, призывных, ярко-алых, Последний дар, прикрытый запоздало… Под землю всё! - и вновь в игру вернуть! Душа, ты мнишь, что в вечных сновиденьях Избегнешь блеска лживых обольщений, Как глазу – волн и золота родство? Вновь запоёшь ли, дымом улетая? Жизнь наша не заполнена до края, Святое нетерпение мертво. Скелет, бессмертья символ злато-чёрный, Прослывший утешителем притворным, Что грудью материнской смерть питал. Нас благостная ложь его пленяет, Да, он хитёр, но вряд ли что-то знает … Смех черепа - бессмысленный оскал. Нет в ваших головах теперь сомнений, О, предки! – вы истоки поколений, Тех, что уже в подземной глубине, Где червь-грызун хозяин настоящий Не только всем, под мрамором лежащим, Он жизнью жив и он давно во мне. Что движет им? Ко мне любовь, быть может, Иль ненависть? Каким орудьем гложет Он плоть мою? Как мне его назвать? Не всё ль равно? Когда ещё до тризны Меня он выбрал. Должен я при жизни, Ещё живым ему принадлежать. Зенон Элейский, мыслию разящий, Пронзил меня насквозь стрелой дрожащей, Хоть сам её полётом пренебрег. Рожден я звуком, поражён стрелою. Ужель тень черепахи мне закроет Недвижного Ахилла быстрый бег! Нет!...Устоять! Своё продолжить время! Сбрось, плоть моя, задумчивости бремя! Пей, грудь, новорождённые ветра! Ты освежи мой разум воспаленный, Верни мне душу, властелин солёный! Вперед, в волну, мне снова жить пора! Ты, море! – бред огромный, величавый, Пантеры шкура, солнца плащ дырявый, Наброшенный на грудь волны морской, Ты – гидра, пьяная своей голубизною, Ты – совесть, не дающая покоя В смятении, похожем на покой! Свежеет ветер! Жизнь вперед стремится! Трепещут книги тонкие страницы, На гребне скал – солёная роса! Раздайтесь волны, расступитесь воды, Стихи мои, летите на свободу, Где мирный кров, где ветер в паруса! 2009 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
