П О Р Т Р Е Т

 

Натурщица заболела. Грипп свирепствовал во всю, выхватывая в самую неподходящую минуты самые подходящие кадры. Впрочем потеря не была столь страшной. Просто придется найти замену. Из числа рисующих. Желание творить не всегда сотрясало с одинаковой силой сердца служителей Музы Изящных Наук и не у всех. Посидеть, помечтать, подумать о своем – это в данную минуту показалось Нате ближе и интереснее, чем то, чем предстояло заняться остальным ученикам ее класса художественной школы. Видимо ее желание почувствовали и предложили занять место на сцене. Не став выкручиваться, она спокойно заняло отведенное ей место. Сидеть не двигаясь было совсем не сложно. Мир мысли и чувств был ей всегда ближе и интереснее, чем окружающая ее жизнь. За тем редким исключением, когда эти два мира находились в непосредственной взаимосвязи и она эту связь ощущала. На уроках особенно не разгонишься – одернут. Дома – уроки, дела разные. То да се.

Время пролетело незаметно. Первый, второй, а затем третий и четвертый уроки. Но даже в короткое время перемен она не вставала, только меняла позу – передохнуть. Несмотря не некоторый интерес, что же получиться, к мольбертам не подходила – решила просмотреть работы законченными полностью.

Наконец прозвенел последний звонок. Юные художники стали отдирать кнопки, освобождая небольшой тираж ее изображений. Вот, наконец, долгожданная стопка работ в ее руках. Долгожданная, потому как из простого и праздного, ее интерес увеличился до размеров увесистого любопытства. Вот первый рисунок. Ната не поверила своим глазам. И это она?!! Этого просто не может быть! Это уродина цвета румяного трупа! Черты лица вообще лишены присущей ей миловидности. А глаза? Она в жизни не встречала подобного взгляда! На что же можно так смотреть?! Она вежливо спрятала свои эмоции куда подальше, так как при беглом взгляде на автора, который явно не скрывал тайной гордости за свою работу, решила его не разочаровывать. Она не спеша листала работы. С остальными было не лучше. Плюс минус. Кой какие дальние отблески ее просвечивали в этой кошмарной череде незнакомых лиц. Надо же, овал лица и тот, оказывается, подлежал изменению, как впрочем и форма глаз, губ, бровей и прочих составляющих любого человеческого лица. Изменению подлежал даже возраст. С одного портрета на нее смотрело лицо женщины, для которой явно светлые 16 остались далеко позади. Один портрет вполне мог быть подшит в карточку больного. Румяность и бесноватость другого, наводили на мысли об вытрезвители. Недоумение сменилось весельем. Правда, скрытым. Большинство, толи тайно, толи явно были горды своими творениями. И сочли ее ошарашенное молчание за похвалу. Только в одних глазах, мимолетно вскинув взгляд, она увидела искренний немой вопрос. Это были глаза самого неуклюжего, но самого талантливого мальчика группы. Он рисовал с душей, увлеченно и старательно. Его работы дышали. В них просвечивала жизнь. Кудрявый, пухлощекий, слегка полноватый, он скорее был похож на великовозрастного ребенка. Особенно глаза – в них светилась неподдельная детская чистота. Он всегда смотрел на Нату чистым влюбленным взглядом. Возможно он был влюблен, но, возможно, таким же ясным и чистым взглядом он смотрел бы на красивый пейзаж. Ната ценила его способность рисовать и чувствовать, но, еще не умев ценить по настоящему красоту внутреннюю, делала упор более на внешнее, а по внешним данным он явно проигрывал. Поэтому как на тайного поклонника, на него она смотрела несколько свысока. Но особым чутьем, все же чувствовала, что за ним стоят вещи, которые ей еще придется понять, но всему свое время… Именно от его работы она ждала чего то особенного. Ей понравилось, что видя явно бездарную мазню, он не разу не скривился, и не разу высокомерная усмешка не промелькнула в его глазах. Даже не прочитав подпись, она уже поняла - его. На Нату смотрела живая Ната. Мягкий овал лица, персиковая кожа, миндалевидные карие глаза. А в глазах - тоже она. В них плескалась ее душа. А в самой глубине глаз, казалось, даже раскрылись глубинные, невидимые внешнему взору, складочки, в которых было то, что, возможно в полной мере она еще не знала о себе, но о существовании чего уже догадывалась. Она подняла на него благодарный взгляд. В его глазах засветилась радость. И вдруг отчетливо и просто она поняла – для того, чтобы талантливо и живо нарисовать, надо верно и ясно увидеть. И этой верностью и ясностью обладает только один взгляд. Взгляд истинной любви. И дело вовсе не в ее достоинствах, какими бы они большими они не были. А в способности смотрящей души нести в себе столь великое и чистое чувство

 

Он говорил, говорил, говорил… Бесконечно, эмоционально, зло и даже как то грязно. И никому она на пятом десятке не нужна со своими детьми. Его дети нужны только ему. Такую как она пустить бы по улице да выстегать. Его смерти желает, дура с куриными мозгами. Креститься тут да воду поповскую в дом притащила. Извести его хочет, чтоб другого мужика в дом привести да на все готовенькое. Сука. .Всю жизнь ему поганит, не дает жить, да как мужика не пускает. Белениться, сотрясается, пениться. Злобой и местью истекает. И за свою неудовлетворенность жизнью – наотмашь по душе. И бесполезно говорить, что не так. Да не нужен ей дом его. Живет в ее сердце любовь к другому, да ведь тайком не бегает на свидания, чтоб потом продажно ластиться, вину заглаживая. Не может так. Не может спать с нелюбимым. Что было меж ними было - прошло. По честному все ведь должно быть. Что ж друзьями просто не быть, ведь детям еще расти и расти. Да и ему ведь честно – прости, не могу с тобой, ты же свободен, не держу. Встретишь по душе – только рада буду. Дай Бог. Не сложилось, с кем не бывает. Что ж по жизни своей бедой грохотать, тащить за собой, душу изматывать друг другу. Путь к свой любви долог и тернист. Быстро и легко чтоб сложилось, такой путь отмахать иногда надо… Ведь свою любовь чтоб разглядеть глазами любви смотреть нужно научиться… А пока научишься так, пока мусор душевный по разгребаешь. Не понимает. Его любовь рукой щупается, а не душой. Где тут сойтись. А ее все чудовищем, да Бог знает кем величает. Больно от обид, тяжело. Как с этим справиться? Раниться душа. А он рад ранить – ведь в ответ. Как его она, ведь первая обронила. Не пробьешь скалу душевную. Как себя спасти? И вдруг, откуда- то лица, лица. Нелепые, и вроде как ее. Юность далекая. Вспомнила. Как просто! Зачем же горевать, как глупо! Ведь каждый через призму своей души мир пропускает. Что ж ей горевать, что мутная его линза. Это он думает, что о ней говорит… Слезы высохли моментально. И она подняла на него чистый спокойный взгляд.