Журфак-18

 

Пролог

 

Былое поросло быльем?

Не вовсе. Было, да не сплыло.

Не забываем ни о чем,

Что остается сердцу мило.

 

Еще одна строка – и вот –

Моя великая поэма

Отшвартовалась – и плывет...

Отныне -- не моя проблема.

 

Кому по сердцу, тот лови.

Ей отдал все до основанья:

Дни вдохновенья и любви,

Здоровье, сны, воспоминанья.

 

Журфак – судьбы вершина, пик..

За вдохновенье воздавая,

Творил, порою плача в крик,

Поэму... И она, живая,

 

Теперь отправилась в полет,

В поход по городам и душам...

Сама себе друзей найдет...

Я -- некрасивым, неуклюжим,

 

Отпряну, чтобы не мешать...

Я ей не нужен и не важен...

Еще б маленько подышать

И с тем иль с этим персонажем

 

Случайно свидеться в пути:

-- Жив, друже-брате? Слава Богу! –

Жить, брат – не поле перейти...

Еще бы мне одну дорогу

 

Пройти, поэму написать,

Коль даст Всевышний позволенье,

Ее успею причесать –

На мастерстве и вдохновенье.

 

Об этом, рано, ведь одно

Я должен дописать сказанье...

Небесный Отче, мне дано

Сие отличье-испытанье...

 

Тобой – и кое-что сумел.

Другой, возможно, ярче, краше

Журфак восславит... Я воспел

Любовь, друзей и время наше...

 

Пусть дочери и сыновья

Воспитанников альма матер

Дополнят старших – и моя

Поэма выйдет на фарватер...

 

Поэма первая. Екатерина Сомова... (Дочь Владислава Кобозева и Зины

Козловой)

 

* * *

 

Я не буду писать стихи.

Наконец-то я это брошу!

Позабуду свои грехи,

Стану нежной простой, хорошей.

Если б я их писала вновь,

Мир, наверно, не стал бы лучше.

Нерастраченная любовь

Меня просто уже не мучит.

И вообще не буду грустить

По тем дням, когда я писала,

Как мне больно было любить,

Как я плакала и страдала!

И как просто люблю теперь

Тех троих, что зовутся "дети",

И того, кому мы, поверь,

Всех других нужнее на свете.

Лучше чаще стану молчать,

А не лить свои чувства в строчки.

Только пусть меня будут ждать

Дома муж, и сын, и две дочки!

 

Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова)

 

Писаки... Всем они нужны.

Кто пишет речь для президента,

А кто – в масштабе всей страны –

Вербует в «МММ» клиента.

 

Один – собкором «АПН»

Мотается по заграницам,

Другой попал к чеченцам в плен –

И в рабстве горестном томится.

 

А мамины до сей поры

Санбюллетени и буклеты

В аптеках... Вышла из игры,

А медицинские советы –

 

Теперь их некому писать –

В амбулаториях на стенках

Пытаются людей спасать...

Вся суть в деталях и оттенках...

 

Да, у верблюда два горба,

Чем крепче дуб, тем гуще крона...

Я дочь журфаковцев. Судьба

Ко мне не слишком благосклонна.

 

В поселке дачном АПН

С детьми собкоров и спецкоров

Дружила... Пиками антенн –

У каждой свой масштаб и норов –

 

Старались перещеголять

Одна другую чудо-дачки,

Престиж друг другу предъявлять.

А вместе с дачками -- и «тачки».

 

Мой отчим тоже в АПН

По вентиляции ишачит.

Щиты у дачки вместо стен.

Простейшая халупа, значит.

 

А между прочим, мой отец

В спецгруппе АПН учился,

Спился, однако, под конец –

Не дотянул, в бомжи скатился...

 

Что, в этом виноват журфак?

Я полагаю, что отчасти.

Не каждый хлещет, как ишак,

Иные усмиряют страсти.

 

Не зря однако же декан

На выпускных к мозгам взывает,

Понеже многих на аркан

Зеленый змий легко хватает

 

Журфаковских питомцев... Жаль,

Что я в графу попала деток,

Обозначаемых, как шваль,

Поскольку -- алкогольный предок.

 

Такую роль сыграл в моей

Судьбе журфак... Судьба-злодейка...

А что бы изменилось в ней,

Не пей отец? Была б семейка

 

У нас наверное крепка,

Благополучна и богата.

Была бы жизнь моя ярка –

И мамочка, чье имя свято,

 

Была б счастливее с отцом...

Я помню, как она трудилась:

С сосредоточенным лицом

Над вечною проблемой билась:

 

Как ей дочурку приодеть?

Моим приятелям по даче

Давалось все, чего хотеть

Не смела, не мечтала даже.

 

Их, «золотую» молодежь»

По заграницам повозили.

А в их спецшколы не войдешь –

Меня б и близко не пустили.

 

В их обществе пришлось молчать,

О том, что мамины плакаты

По всей стране могли встречать...

И знамениты и богаты

 

Журфаковские их отцы,

Влиятельны, к великим вхожи...

Что ж, так и надо, молодцы!

Их дети не кривили рожи,

 

Водились запросто со мной

И даже – верится охотно –

Не обсуждали за спиной,

Что ощущается щекотно,

 

Но все же, все же... Среди тех,

С кем в класс ходила неэлитный,

Имела мамочка успех –

Редактор! Пост, считали, видный.

 

Одна из армии писак,

Чей тяжек труд неблагодарный.

Мозги всегда в напряге: как

Писать, чтоб яркой, невульгарной

 

И умной фразою привлечь

Вниманье к своему здоровью,

В слова понятные облечь,

Задеть парадоксальной новью...

 

Она и дома вся в трудах...

Наверно так же и собкоры

Трудились страстно – не за страх –

За совесть... Только дач заборы

 

Скрывают разное... Акул-

Международников, понятно,

Никто насильно не тянул...

Те просто трезво, адекватно

 

Воспринимали и себя

И окружавшую реальность...

Что ж, каждый сам себе судья

И свой палач... Мне актуальность

 

И содержательность труда

Ясна писак любой закваски.

Не отпускает никуда

Писаку тема, как савраски

 

Влачат повсюду в голове

Идеи, краски и сюжеты.

И в Мухосранске и в Москве

Мозги в незримые одеты

 

Идеи и фрагменты фраз,

Неординарные подходы,

Детали, факты про запас

И притчи древние для коды.

 

Не прекращаются труды

Писак и на мгновенье даже

Ни на Багамах у воды

Лазурной на элитном пляже,

 

Ни на планерках ни во сне

Ни у собкоров ни селькоров

Душа и голова в огне,

А профессиональный норов

 

Стремит их к новым день за днем

Деталям, фактам, репортажем.

Сжигает внутренним огнем

И побуждает эпатажем

 

Читателя ошеломить...

Не вижу разницы... И мама,

В трудах... Не мне ее винить:

Та социальная реклама,

 

Которой занята была

И в мире ценится особо,

Богатств семье на принесла.

Но та же общая хвороба

 

Овладевала и ее

Душой и светлой головою:

Заполнено житье-бытье

Стремленьем выпустить на волю

 

Идеи, кои подобрать

Старалась даже на прогулке,

Накапливала фактов рать

И наполняла закоулки

 

Мозгов подробностями впрок,

Чтоб их потом, отжав в буклете,

Отобразить, а мне урок,

Завет... И что ж я в том завете

 

Для жизни, для себя нашла?

Самоотверженною мама

Моей наставницей была.

Она мудра, как далай-лама.

 

Давала добрые читать,

Умнейшие на свете книжки,

Нас незаметно побуждать

Творить, чтоб в нас мыслишки

 

Не угасали, а всегда

В дела, поступки воплощались...

С ней посещали города,

Музеи... Вместе восхищались

 

Усадеб старых красотой...

Писала нам стихи в подарок.

За повседневной суетой

Не забывала, чтобы ярок

 

Для нас был каждый Новый год,

Нам чудные костюмы шила.

Знай факультет, он был бы горд...

Альбом семейный сотворила,

 

В нем родословная видна,

Со всем составленная тщаньем –

Потомкам, нам, сквозь времена –

Патриотическим посланьем.

 

А впрочем, и на факультет

Пришла с газетными стихами...

А дружбы факультетской свет

Поныне озаряет маме

 

Судьбу... Я знаю всех подруг.

Допущена по праву дочки

С младенчества в их светлый круг...

В рассказе – не дойти до точки –

 

Аспектов многоцветный спектр –

И каждый изначально важен

Для маминой судьбы аспект...

Немного обо мне расскажем...

 

Мне в детстве нравилось ходить

На мамину работу, честно –

С художниками там дружить.

Они меня хвалили – лестно --

 

И я старалась рисовать.

Как будто что-то получалось.

В художественное сдавать,

Закончив школу попыталась.

 

На русском срезалась. Беда...

Возможно, что папашкой пьяным

Дана мне эта ерунда:

Головушка моя с изъяном.

 

Я правила могла учить

И устно все разобъясняла.

А стоит что-то настрочить –

Ошибка на ошибке... Стало

 

Сие барьером по судьбе:

На русском я тотчас срезалась.

Нет, значит, мускула... во лбе?...

Во лбу? Опять заковырялась –

 

Чтоб безошибочно писать...

Возможно, умный репетитор

Способен был поднатаскать

По части запятых и литер,

 

За деньги модно было вуз

На приступ брать и при ошибках,

Но бедности тяжелый груз

Нам не дает подняться шибко.

 

Но тяга к творчеству во мне

Всегда живет неистребимо.

Уж коль не кисть на полотне.

То камера – помыслить зримо,

 

Метафорически могу...

Могу дизайнером газеты –

Училась – клепка есть в мозгу,

Чтоб зримые творить сюжеты,

 

Неординарные зело...

Когда с детьми сидела дома,

Вдруг озарение пришло:

Так что же я сижу, кулема?

 

Ведь это же как раз мое!

И в детский сад пошла, к детишкам.

Почти впадаю в забытье –

Им, девочкам моим, мальчишкам

 

Устраиваю карнавал,

Воспитываю вдохновенно...

Журнал дизайнером позвал...

Нет! Правда. Если откровенно,

 

Зарплата чересчур мала,

Зато душа моя – в зените.

В детсадике свое нашла

Призвание... Похлопочите,

 

Чтоб воспитателям слегка

Прибавил зарплатешку Путин...

И дальше побежит река

То ль будней нашенских то ль буден...

 

Кате

 

Пусть радость тебя не забудет.

И даже в грустные дни -

Пусть она рядом будет.

Знай, что пройдут они.

Пусть не умрет надежда.

Даже в глухую темь -

Пусть тебе шепчет нежно:

Завтра наступит день!

Пусть будет много счастья -

В этих больших глазах,

И никогда ненастье

Не вызывает страх!

 

Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова)

 

Поэма вторая. Дмитрий Венцимеров, сын журфаковцев Тамары и Семена Венцимеровых

 

* * *

 

Бреду в толпе – но никого кругом,

От жажды пьян – трезвею во хмелю,

Кем я любим – зову того врагом,

Кем презираем я – того люблю,

 

И беззащитен, и неуязвим,

Нещаден – состраданием влеком,

Умершее мне кажется живым,

Дышу – но притворяюсь мертвецом,

 

Тьма – наслажденье, свет – невмоготу,

Пронзив зрачки – в незримое проник,

Скрываю за речами немоту,

В безмолвии утаиваю крик,

 

Крылатый дух и низменную плоть

Покорно приношу Тебе, Господь.

 

Сонет Дмитрия Венцимерова.

 

* * *

 

Мой пункт рождения – Москва.

Я в зоне «Д», считайте – дома.

Я – музыкант. Их целых два,

Консерваторских два диплома.

 

Но чем заквашена судьба?

Какая бродит в ней настойка?

Журфак скрепляет, как скоба.

Во мне журфаковского столько!

 

Иной пять курсов отсидев,

Не столько получил от вуза,

Как я, подслушав, подглядев

Еще с тех дней, как Томы пузо

 

Меня скрывало от людей.

Я вместе с ней учил немецкий...

Потом явился в зону «Д» --

Сюжет студенческий, советский:

 

Я ей учиться помогал.

Отец Семен стирал пеленки.

Я папу с мамой подвигал

Стараться: стыдно при ребенке

 

Учиться меньше, чем на «пять» --

Дают к стипендии прибавку...

Я начал папе помогать,

Когда еще пешком под лавку

 

Не наклоняясь проходил.

Он расшифровывал кассеты,

Я – тонким пальчиком давил

На кнопки «Репортера»... Вдеты

 

В судьбу те долгие часы.

Гордился: я при важном деле.

-- Пуск!... Стоп!... –

Поставьте на весы

И оцените, как сумели

 

Без воспитательных причуд

Во мне сформировать усердье,

Втянуть в их журналистский труд...

Позднее, помогая Сене,

 

Уже на расшифровке сам

Сосредоточенно трудился,

Внимая разным голосам...

Я в классе предками гордился –

 

Едва омыслю, потрясать

Вмиг начинает их метода:

Я помогаю им писать!

Я все активней год от года

 

Роль рецензента на себя

Беру и правщика творений.

Мои претензии терпя,

Что я – литературный гений

 

И понимаю лучше них,

Как следует писать статейки...

Еще и в мире лучших книг

Сориентирован в семейке...

 

«Белеет парус...» мы с отцом

Анализируем детально...

Кто где еще когда с мальцом

Так занимался капитально

 

Поэзией? Урок мне впрок –

И я стихи пишу поныне...

Потом -- английского урок...

-- Теперь – урок по самбо, сыне! –

 

Я вспоминаю до сих пор

Стихи из книжечки по English.

Калейдоскоп сует не стер

Две строчки. Четко помню их лишь:

 

Look, baby, loоk:

This is a book…

 

Итог: статейки я пишу

Сегодня только на английском.

Испанский тоже заношу

В актив отца: сдавался с писком

 

Нам с ним Сервантеса язык...

А самбо, коим овладел он,

Как основательный мужик,

Могучий и умом и телом,

 

Мной не забыто -- и теперь

Американским бизнесменам

Я в самбо открываю дверь...

А чем еще с отцом Семеном

 

Мы занимались, в чем журфак

Свои оставил отпечатки --

К судьбе моей серьезный шаг,

К работе, где гипноз в зачатке...

 

Гипнотизер был папин друг

На факультете – Медведовский.

Гипнозом папа мой не вдруг,

Но овладел, ну, а с отцовской

 

Подачи стал входить и я

В психологические тайны –

И психология – моя

Профессия сейчас... Случайны

 

Едва ль те факты, что привел

Я в подтверждение идеи,

Что я и сам журфак прошел,

Однажды подтвердив на деле:

 

И я по радио вещал.

Собкорил я в Новосибирске

От «Голоса России». Стал

Сам профи. Мне поныне близки

 

Корреспондентские дела –

И я пишу статьи для сайта.

Жизнь в зрелые года вошла.

Она бывает полосата,

 

Но есть во мне потенциал,

Журфаком переданный в генах,

Что ни аврал и ни обвал

Не устрашат в житейских сценах…

 

О журналистике... Она

Весьма тяжелая работа.

Со стороны едва ль видна

Вся тяжесть... Молодым охота

 

Себя воздвигнуть на экран,

Звучать по радио часами...

Меня благословил декан

Засурский, пожелавший маме,

 

Придя в общагу в Новый год,

Здоровья, творческих успехов,

В чем и моей судьбы заход.

Я из собкоровского цеха в

 

Другие цехи перешел...

Корреспондент всегда в работе.

Как ты прямой эфир провел?

Что завтра выдать? – Ты в заботе

 

На зорьке, вечером, и днем,

И даже ночью нет покоя.

В бреду мы микрофон суем

Под нос врачу – разок такое

 

У заболевшего отца

Случилось... Творческие муки

И поиск нужного словца...

Здесь помогают все науки,

 

Включая музыку... Итог,

Точнее – из посылок вывод:

Когда благословляет Бог,

В профессию есть вход, а выход –

 

Он – в поступленье на журфак...

Но надо все надежно взвесить

Пред тем, как сделать этот шаг --

На год, на три, на пять, на десять,

 

На всю оставшуюся жизнь

Вы погрузитесь в это пекло.

Освободиться и не тщись.

Я вас, чтоб душенька не слепла,

 

Хочу предупредить сейчас.

Я это все изведал лично –

Работал, не смыкая глаз.

Еще: профессия вторична:

 

Другие что-то совершат,

А вам – писать, снимать об этом.

Поймешь однажды – и не рад.

Как быть – нельзя помочь советом.

 

Одно скажу: такую жизнь

Мои родители любили.

Ты, если можешь, воздержись.

Пока есть выбор «или-или»,

 

Пойди, к примеру, в доктора,

Стань стряпчим или бизнесменом...

Играла прежде детвора

В танкисты, летчики... По ценам

 

Те роли нынче у нуля,

Хотя по сути так же ярки.

Я дам подсказку. Вуаля:

Идите детки в олигархи.

 

Но, если поцелует Бог

Вас в темечко и скажет:

-- Надо! –

Вас ждет журфаковский порог –

И журналистская отрадой

 

Одарит хлопотная жизнь...

Что ж, дай тогда, судьба, удачи,

Жар-птица, в небе покажись –

И не сумеешь жить иначе...

 

Поэма третья. Ольга Хилтунен. Дочь журфаковца Валерия Хилтунена

 

Подружка верная и я –

Мы обе из максималистов.

Нам дай покруче бытия,

И к жизни интерес неистов.

 

И мы с ней постучались в ШЮЖ,

И с ранней юности – с журфаком.

А взялся, говорят, за гуж,

Вся жизнь под перышком, как знаком...

 

Я, собственно, могу начать

И с зарождения: в затакте

Взяла участие печать –

В занятном, необычном факте

 

Валеры Хилтунена роль

Не будь судьбой не оцененной.

В земную брошена юдоль,

Чтоб быть с рожденья вовлеченной

 

В проект того из чудаков,

Кого из тени папа вывел

Из под запретов и замков --

Газетный яркий очерк выдал.

 

А в нем – кусает локти власть,

Дивится и бомонд московский –

С идеей небывалой всласть

Юродствует чудак Чарковский:

 

Мол, деток надобно рожать

Не в тряпочку, как встарь, а в воду.

Отец на мамочку нажать

Смог, начиная эту моду –

 

И я русалкой рождена,

До двух годков росла в бассейне...

Каких потом еще страна

В отцовых очерках идей не

 

Вычитывала впопыхах –

И папа многие идеи

Проверил не на чужаках –

На нас! В неслабые затеи

 

Семейство все вовлечено ---

У Хилтуненов же коммуна.

И вроде так и быть должно:

Опять оттчаянно и юно

 

Он, невзирая на года,

Уносится в командировку

Куда? Неведомо куда –

На край земли, за калибровку,

 

На грань привычного, порой

За грань, за грезой, синей птицей.

Он – очерков своих герой –

Когда-нибудь угомонится?

 

Слегка журфаковка и я,

Такого же как он замеса.

Во мне ко вкусу бытия --

Всегда без меры интереса.

 

Я острой жизни не боюсь –

То в синем небе с парашютом,

То к партизанам уношусь,

Жестоким, кровожадным, жутким.

 

С ребенком и без языка

Одна в Финляндию умчалась...

И ничего в судьбе пока

И никого я не боялась...

 

Когда в машине всей семьей

Перевернулись в финских скалах –

И я ушиблась головой,

То боль терпя, семью спасала.

 

Сперва, еще не отрубясь,

Звонила финнам в чрезвычайку...

Уж если я за что взялась...

На крыльях обгоняю чайку...

 

Я даже в депутаты здесь,

В Финляндии, уже стремилась.

Гремучая по жилам смесь

Течет, бурлит, как Божья милость...

 

Ползут минуты, мчатся дни

И чередуются этапы.

Из детства помнятся одни

Отъезды и приезды папы

 

И сказки странные его,

Рассказываемые на ночь.

Уже не помню – кто кого,

Сюжеты позабылись напрочь...

 

Не странно ль: что журфак – его

Возлюбленная альма матер,

Не знала в детстве ничего,

А может, в некий мнемо-кратер

 

Та информация ушла –

И там бы, точно, потерялась.

На бабушка ее спасла.

Она дотошно постаралась

 

Меня о папе просветить

Включая и образованье.

Теперь-то точно не забыть.

Хотя – к чему мне это знанье?

 

Про папин с мамой журнализм,

Конечно, знала я и раньше,

Детально не вникая в жизнь.

В негативистском юном раже

 

Неактуален был вопрос

О папином образованье.

Он в «в Комсомолке» рос и рос,

В коммуне обретя призванье.

 

Казалось, он родился в ней,

В той незабвенной «Комсомолке»

Ее феноменальных дней,

От коей нынче лишь осколки.

 

Он положеньем рисковал –

Бесстрашный, исренний, тщедушный...

Меня журфак к себе не звал,

К нему осталась равнодушной.

 

И слово вещее не жгло –

Без вдохновенья «сочиняла».

Хоть что-то в генах перешло,

Оно себя не проявляло

 

В час выбора. И я – лингвист.

В чем тоже папино в основе.

Вне языков – не журналист –

Одно из базовых условий.

 

Я забегала на журфак

К подружке – выпить с нею чаю...

Выходит, так или не так,

А все ж его в судьбу включаю.

 

Журфаковских мой папа был

Всегда в горниле чувств полярных.

Немало тех, кто не любил,

Полно – навечно благодарных.

 

Он – папа. Снисхожу к нему,

Чтоб обсудить любые темы.

Он – столп надежности в дому,

На коего в надежде все мы.

 

Его не трогают года.

Жить папе так же интересно,

Как в дни журфака. Как всегда.

И людям рядом с ним – не пресно...

 

Поэма четвертая. Ростислав Алиев. Сын Журфаковцев Владимира Алиева и Светланы Назарюк

 

Что мне осталось от отца?

Немногое: с десяток писем,

Улыбка во всю ширь лица –

И память детства... Среди истин,

 

Моих житейских аксиом,

Нет однозначной о предтече...

Вдоль биографии снуем...

Так редки были наши встречи

 

И так отчаянно давно --

В глубиннной северной Кыштовке.

Зимою в ней – с утра темно,

При – будто – светомаскировке.

 

Июльской ночью не уснешь:

Светло до самого рассвета.

Сто лет в Кыштовке проживешь –

Но свыкннуться ни с днем без света

 

Ни с яркой ночью не дано...

На снимках он всегда смеется...

Прокручиваю то кино,

Что из фрагментов создается

 

Бесед полузабытых с ним,

Давнишних писем и фантазий...

Дышать с ним воздухом одним

Не доведется... Мне в рассказе

 

Совсем не просто отделить

Мои фантазии от фактов...

Могу ли сам себя корить,

Что не искал с отцом контактов?

 

Каким он был? Каким он был?

Я сам пытаюсь доискаться.

Но из обрывков не слепил

Картину, чтобы четко вкратце

 

Нарисовать его портрет...

Я стал завзятым нумизматом –

Он горсточку прислал монет –

Могу похвастаться ребятам:

 

-- Вот, папа есть и у меня! –

Слал иноземные банкноты.

Их с письмами его храня,

Веду с судьбой перерасчеты:

 

А что, а как бы, если бы?...

Что, понимаю сам, наивно.

Ведь не дано второй судьбы...

Он жить пытался креативно,

 

А в повседневности скучал...

Но, впрочем, я не знаю точно,

Каким из жизненных начал

Руководим был... Было тошно

 

В той ипостаси пребывать

Ему – в том времени и месте –

И начинал все связи рвать –

И рвал сердца – к судьбе из мести.

 

Нет, не сумею рассказать,

Чего хотел Алиев старший...

И у него нельзя узнать --

Оборвалась судьба на марше.

 

Я в детстве только ждал и ждал

С ним встреч... Мечталось: будет близко,

Поговорим... Умел увлечь...

Но прерывалась переписка –

 

Я письма не умел писать –

Был мал. О чем спросить – не ведал.

Хотелось многое сказать,

Спросить... Вот что бы он ответил...

 

Но на бумаге мой вопрос

Выписывался несуразно.

Зачеркиваю вкривь и вкось,

Не шлю письма... Ну, да, напрасно,

 

Что понял, наконец, и сам...

Хотелось просто быть с ним рядом –

Тогда и слов не надо нам,

Коль можем обменяться взглядом...

 

А шанса встретиться потом

Уже судьба нам не дарила...

Мы по Кыштовке не пойдем

Гулять – сложилось косо—криво...

 

Не можешь, если юн, понять,

Что ни один из нас не вечен.

И не умеем, жаль, воздать

Любовью за любовь предтечам...

 

Мне б упросить. Мне б настоять,

Но я не шибко и стремился.

И стали шансы ускользать.

Отец в пространстве растворился.

 

Тепло отцовства мне дарил

Четыре года славный отчим.

Его рак легкого сгубил

До срока – горестым отточьем...

 

В конце восьмидесятых – шанс

Пробраться на Кавказ туристом,

В чем, видно, с роком диссонанс.

Вдруг стало непроглядно мглистым

 

Над миром небо. Отменен

Был самолетик до Кыштовки.

К отправке группы мне в район

Попасть нельзя -- судьбы уловки.

 

Сестра Полина, заменив

Меня, отправилась на встречу...

-- Старик какой-то! – Сердца миф

Разрушила... В душе перечу

 

«Старик какой-то...» -- об отце...

По сути с ним несовместимо.

Во мне – по крайности в мальце,

Алиев Вова – это имя

 

Имело ощутимый смысл.

А для сестры оно абстрактно.

Вкус разочарованья кисл.

Считаю, что судьба бестактно

 

Тот шанс у сына отняла...

Как папа выглядел с годами

Мне знать судьбина не дала...

Вдруг замелькали в ретрораме

 

Пейзажи огненной Чечни.

Направленный туда газетой

В невдохновляющие дни,

Искал пути покончить с этой

 

Разлукой... Снова – не судьба...

Уже я топал к вертолету –

Меня солдатская гурьба

Прикрыла... Но судьба работу

 

Вела без сбоев... Отменен

Полет – забрали вертолеты,

Пилотам новый план вменен...

Какие-то сводила счеты

 

Со мною иль с отцом судьба:

Мол, вертолеты в Первомайском

Понадобились... Жизнь – борьба

И, право, несть числа фугаскам,

 

Что в нас бросают на пути...

Уже в конце тысячелетья

Хотел с отцом контакт найти...

Как, мол живешь, -- пишу, -- ответь. Я

 

Работал. Деньги завелись.

И мог бы навестить папашу...

Не мог. Навечно разошлись.

Уже покинул землю нашу,

 

Уже полгода, как ушел.

Не слышу голоса отцова.

О мертвых или хорошо,

А нет – так лучше ни полслова.

 

Да только мертвым мне его

Представить вовсе невозможно,

Как и живым... Все оттого,

Что всю-то жизнь, скажу неложно,

 

Не с человеком говорил,

С воображаемым фантазмом.

Будь ближе, я бы примирил

Себя со смертью... Будь опасным

 

Заболевание его,

Приуготовлен был бы к смерти

И сам больной... Но от сего

Был отстранен... Свести сумейте

 

Тот символ, созданный в душе

С осознаванием, что в жизни

Давно отсутствует уже...

Несоответствия – загрызли...

 

Судьба меня вела, вела...

Учился я в Новосибирске,

Влез в журналистские дела –

Генетика, ее изыски...

 

Теперь в столице суечусь –

Хлеб даждь насущный, святый Отче...

О буераки колочусь,

Карабкаюсь – живу, короче.

 

И размышляю об отце...

Судьба от жизненных метаний

Уберегла его в конце,

От всех недугов и страданий.

 

Он был в метаниях допрежь

Меж суицидом и психозом,

В надрыве, истерии, меж

И просветленьем, и наркозом

 

Алкоголизма – и борьбой,

Что в редких письмах отразилось:

Веду, мол, с водкой смертный бой.

Бутылка даже запылилась.

 

Ее пришпилил к потолку,

Чтоб до последнего держаться...

Вот что отписывал сынку...

Не мог собой распоряжаться –

 

И увольняем, и гоним...

Из алиментных рапортичек

Распознавали, что где с ним

По этой, худшей из привычек,

 

В который раз произошло...

Шел от этапа до этапа...

В алкоголическое зло,

Возможно, на журфаке папа

 

Был ввергнут – и не устоял...

Я не судил его по-детски:

Мол, папа сильно выпивал –

И потому плохой... В разведке

 

Ему бы не было цены –

Бескомпромиссный и отважный

Он был бы к месту в дни войны...

В семидесятые – куражный –

 

Скучал... Я помню эпизод.

Случился, кажется,в Прохладном,

В какой-то очень давний год.

Он при повторе многократном

 

Запечатлелся навсегда...

Мы движемся домой с папашей.

Глядим: да что за чехарда?

Три отморозка в дури ражей

 

Площадку детскую громят...

-- А ну-ка посиди сынишка. –

Уж он метелил их! Вопят...

Вот это – да! А жизнь – пустышка,

 

Без остроты – не по нему...

И коль жилось без интереса,

Показывал семье корму

И уходил без политеса.

 

Что остановит? Ничего.

Я не записываюсь в судьи.

О журналистике его

С восторгом вспоминают люди,

 

Причем, из самых разных сфер:

Коллеги, милиционеры.

Едва ли скептик-маловер

В плену читательской химеры

 

Способен оценить вполне,

Как тяжела работа эта.

Сие не понаслышке мне

Теперь известно – ведь газета

 

Была профессией моей.

Покой уж точно только снится

Тем, кто по жизни верен ей.

Не избежал – и потрудиться

 

Пришлось ногами и пером,

А больше – головой и сердцем.

А что в остатке? Два в одном:

Любовь и злоба... Сладкопевцем

 

Я не был – и переживал

За каждую строку... От предка

В отличье их не заливал

Спиртным, хоть и бывал нередко

 

В отчаяньи... Не мне судить,

Как, почему он надломился.

Пришлось творить ему и жить

В другие дни... Сюжет сложился

 

Его судьбы наперекор

Серятине семидесятых.

И не ему – судьбе укор

За то, что выпали в осадок

 

Вампилов, Шпаликов – и он,

Не удостоенные бронзы...

Кто был бездарен, но смышлен,

Рвались отчаянно в партбонзы...

 

Я, кстати, вспомнил: выпивать

Он стал в райкоме комсомола,

Откуда стали выживать,

Карьеру делавшие... Школа

 

Интриг – не МГУ чета.

Подставили его умело

За пикничок – душа проста –

И завели на Вову дело...

 

Не воевал. Не отсидел.

Мечтал о подвигах наивно.

Высоцкому поверив, пел

Блатное... Так декларативно

 

То поколение, мечась,

С официозом воевало...

Алиев Вова, подключась,

Тянул блатное одеяло

 

На свой студенческий типаж...

Но заигрался... Стало шоком:

-- Что, уголовник зять-то ваш? –

По-свойски говорил с заворгом

 

Райкома -- первый секретарь...

Старался одолеть рутину...

Ему в петличку бы кубарь:

-- За родину!... Что мне, как сыну,

 

В нем было важным, дорогим?

В дни горестей шептал:

-- Прорвемся! –

Был неспособен быть другим.

Поймем, оценим... Улыбнемся,

 

На старый снимок бросив взгляд

В ответ на папино сиянье...

Узнав, что помним, был бы рад...

Мы помним... В этом – покаянье.

 

Поскольку каждый виноват

Пред теми, кто не состоялся...

Мы помним, папочка. Ты рад?

Чуть-чуть сильней заулыбался...

 

Поэма пятая. Наталья Кожанова, дочь журфаковки Нины Кожановой (Дьяковой)

 

Дочь Нины Дьяковой... Она

Приверженка холодной прозы

И факта – в творчестве... Полна

Чувств романтических – и розы

 

Улыбку возбуждают в ней,

Ввергают в грусть воспоминанья.

А эхо МГУ-шных дней –

На лик – мне для распознаванья --

 

Особые кладет черты.

В ее душе шторма, цунами.

Но к потаенному мосты,

Сторонним заперты. И с нами

 

Не откровенничает мать.

Но я за нею наблюдаю –

И научилась понимать,

Когда – я по лицу читаю –

 

О чем угодно говоря,

Я вижу – думает о прошлом.

И вновь московская заря

Горит в душе, о всем хорошем

 

Напоминая маме вновь.

Когда я в университете,

Питая к классике любовь,

Бралась за фолианты эти –

 

С гекзаметрами – их Гомер

Наговорил, а Гнедич внятно

На наш язык переложил...

-- Чтоб текст огромный адекватно

 

Ты поняла, читай сперва

В переложении для деток.

Вначале примет голова

Всю суть. Богатство всех расцветок

 

Во всей детальной полноте –

Уже при чтении повторном... –

Как будто обратясь к месте

Вещала мама при задорном

 

И светлом лике, что опять,

При возвращении к былому

На маме, как всегда, сиять

Внезапно начал... По-иному

 

Сощуривакются глаза.

Им что-то видится за далью.

Мне спрашивать ее нельзя,

Но я по взгляду угадаю:

 

Он на высотку устремлен,

А, может быть, -- на Моховую...

Жаль, молодость, как легкий сон

Уходит быстро подчистую,

 

Но сохраняется в душе

У тех, Чья молодость сверкала

И, негасимая уже

Навеки душу осияла.

 

-- Что учишь нынче?

-- «Дон Кихот»...

-- Читай в переложенье детском... –

Вновь мне советует подход,

Что маме в университетском

 

Труде учебном помогал...

А незадолго перед этим

В телепрограмме донимал

Вопросами о факультете

 

Молодцеватый шоумен.

Все с тем же озаренным ликом

Призналась: МГУ-шных стен

Влиянье – приобщенье к книгам,

 

Возможность главные читать.

Ее спросили на «засыпку»:

О чем бессмысленно мечтать?

Лик выдал грустную улыбку.

 

-- Хотела бы повторный раз

Вновь на журфаке поучиться,

Читать, читать взахлеб. В запас --

Увы, такого не случится –

 

Неисполнимая мечта...

В ней журналистика – фундамент.

Речь мамы – прочим не чета.

В ней многословия орнамент

 

Отсутствует – и мысль ясна,

Аргументирована жестко,

В статью немедленно годна,

Публицистична... Вот загвоздка:

 

Как будто мама каждый миг

Статью в уме уже готовит.

Цитаты из любимых книг

Мой слух в ее реченьях ловит.

 

Она – отличный журналист.

Что подтверждают в коллективе

Приветливые вспышки лиц,

К ней в благодарственном порыве

 

Тянущихся и радых ей,

И премии, призы, подарки.

Их – целый шкаф за много дней

За публикации, что ярки

 

И убедительны всегда,

Захватывающе логичны –-

Итог огромного труда --

Масштабны и аналитичны.

 

Периферийный журналист –

Но посылаема в загранку,

Где – не ликующий турист,

А различающий изнанку

 

Серьезный профессионал,

Доискивающийся сути.

Уж кто бы что не укрывал,

Вы, господа, не обессудьте –

 

Все мама вынесет на свет...

Еще о чтении... Сегодня

Серьезных книг в помине нет.

Они прочитаны. Свободна

 

Она несложное читать

Досужное – до примитива,

Чтоб чувства не перегружать, --

Непритязательное чтиво.

 

Плюс периодика – само

Собой – ориентиром в мире:

Хип-хоп, фри стайл, имэйл, сумо –

Я привела злесь лишт четыре

 

Реалии текущих дней,

А их в действительности масса.

Все отзеркаливались в ней.

Пусть некоторым нет и часа –

 

Она вчиталась, поняла –

И отзеркалила в статейке...

Я по стопам ее пошла:

Ее влияние в семейке

 

Значительно. И год меня

Журфак воспитывал Поморский.

Я, впрочем, рано поняла,

Не для меня сии подмостки –

 

И я в филологи пошла.

Вот это мне роднее, ближе.

Но журналистские дела –

Захомутали все ж. Они же

 

Порой не смотрят на диплом.

А применяют метод тыка.

Зовет судьба – и мы идем.

С судьбы попробуй отверни-ка...

 

О маме. Точность языка.

Не признает иносказаний.

В устоях нравственных крепка.

Не выдает своих терзаний.

 

Легко о деле говорить

С ней, очень тяжело о чувствах.

Стремится ублаготворить

Своих – она из самых чутких

 

К родным и близким – обо всех

Вся в перманентном бнспокойстве,

Заботе... Каждого успех –

Ей в радость – в благородном свойстве

 

Быть независтливой – душа...

Внутри – сверхэмоциональна,

Кремень – снаружи. Не шурша

Словами зря – сентиментальна.

 

О добром вспомнит, что сбылось

В судьбе, а злое забудет.

С великими не раз пришлось

По жизни пересечься... Судит

 

О людях трезво... Дорожит

Студенческим сестринством-братством.

Моя судьба – в ее лежит.

Журфак семейным стал богатством:

 

Не будь, наверное, его,

Меня бы не было на свете.

Здесь мама встретила его.

Он стал отцом... Венчают дети

 

Этап вхождения в судьбу.

А старт давался на журфаке.

Распределение... Во лбу –

Надежды, ожиданье... Знаки

 

Прошедших лет вбирает лик...

Газета «Северный рабочий»...

Считается: любой кулик

Свое болото хвалит очень,

 

Но я ответственно сужу.

Газета лучшего пошиба.

В ней желтизны не нахожу

И популизма. Ей спасибо:

 

Она сформировала вкус,

Наметила ориентиры.

И я в масс медия толкусь.

Лапшу на уши мне кумиры

 

Толпы навесить не годны:

Газета мамина – заслоном

От обнаглевшей желтизны.

Не обмануть меня трезвоном --

 

Я уважаю строгий стиль,

Достоинство и объективность..

Припоминаю водевиль

Московский, в коем инфантильность

 

Явила мама... С ней в саду

Мы Александровском гуляли.

Журфак сияет на виду...

Вдруг в господине опознали.

 

Что под охраной проходил,

Лужкова...

-- Юрий свет Михалыч! –

Внезапный мамин возглас был

Восторженным... Столичный барич

 

На маму косо поглядел...

Эффект присутствия сказался

Тэвэшный – серых масс удел.

Он в этом разе дополнялся

 

Эффектом: мама и сама

Ведет эфирные программы

С участьем звезд... И кутерьма

Столицы в голове у мамы

 

Смещала тех приморских звезд,

Которых «строила» в эфире

С звездой столичною... Непрост

Для каждого, кто в этм мире

 

Торит судьбы своей стезю,

Миг выпаденья из иллюзий

В бесскомпромиссную бузу

Суровых будней... К счастью, в вузе

 

Прививку маме дали впрок,

Для выживанья в общем шизе...

Ее достоинство – урок,

Чтоб мне не потеряться в жизни...

 

Поэма шестая. Михаил Казарцев,

сын журфаковки Наташи Казарцевой (Молчанской)

 

* * *

 

Ушел со станции печальной

Состав последний, состав зеленый.

Да, я любил тебя нечаянно,

Как ослепленный.

Дремал июль, забытый в зное,

Среди барашков маячил парус.

Мне ветер что-то очень злое

Сказал, а может показалось…

Здесь пристань, там бетон платформы

И словарей глухая заводь.

Отчетливо пахнуло штормом –

Наверно пробуждалась зависть.

Я вышел из забвенья веток,

Рассеянного сильным ветром.

Вчера здесь ночевало лето,

А я – в тумане сигаретном.

Я спал и видел: год, как сутки

И ты ждешь вечера, как счастья…

Над озером кружились утки –

И все в их власти, все в их власти.

Была ты в крике каждой птицы

Мелодией из разнотравья.

Ты мне должна была присниться,

Но не приснилась – стала явью.

 

Девочка с июльскими глазами.

Стихотворение Александра Фрадиса

 

... Он – МГУ-шник, диссидент –

Земляк-поэт, ровесник мамы.

Машинописный аргумент:

Дружили. И эмоций гаммы –

 

Он признавался ей в любви,

Как многие... Стихи бессмертны,

Она... Зови иль не зови,

А до нее шаги несметны.

 

И Боль завещанной любви

Теперь неразделима с нами.

Плывет молекулой в крови,

Отщелкивает ритм стихами.

 

Над прозаическим летит

Массивом старой «Иностранки».

Со снимков сереньких глядит –

Поблекли надписи с изнанки…

 

Остался город Кишинев,

Журфак, означенный в дипломе.

И столько дорогих часов

При ней и с ней. В душе и в доме

 

Тепло извечное ее.

Сертификат: она в Берлине

Учила дойч... Житье-бытье...

Привыкнуть не могу доныне,

 

Хотя я, кажется, сто лет

В сиротстве…

-- Мама, ты любима!--

Сын той, которой больше нет --

И эта правда нестерпима.

 

Наташу-маму знали все

И многие любили нежно.

И в МГУ-шном медресе

И в «Иностранке», что безбрежно

 

Распахивала ширь и даль

Законопаченным в кутузке

Совка... Ах, как мне маму жаль,

Как стерты все слова и узки --

 

Не высказать... Она – магнит –

Влекла под своды «Иностранки»

Тех авторов, в ком зуд сидит

В чужие завалиться санки

 

И вытащить на свой язык

Шедевры мировой культуры,

Придав им русский блеск и шик.

Здесь из чужой литертуры

 

Усердно стряпали свою...

Отозвались на смерть Наташи

Друзья из разных стран:

-- Скорблю, --

Финн Тимо Вихавайнен наше

 

С семьею горе разделил:

-- Мы глубочайше сострадаем.

С ее подачи полюбил

Россию. Мы, конечно, знаем,

 

Как тяжко пережить уход

Внезапный матери. Но друга

Утрата тоже сердце жжет...

Жизнь продолжается. Заслуга

 

Оставшихся, что не забыт

Ушедший, часто вспоминаем.

Слезами чистыми омыт,

Сердечно всеми восхваляем... –

 

Ее всегда Наташей звал,

Что маму радовало шибко:

-- Наташа! – и во весь овал

Лица – счастливая улыбка.

 

-- Наташа! – а ответа нет,

Но отсвет радостной улыбки

В душе... Тот негасимый свет

И смех, в котором пели скрипки...

 

Наташа! Из ее подруг

Я выделяю тетю Зину

Морееву... Входила в круг

Наперсниц... Прикрывала спину

 

С журфаковских первейших дней.

А впрочкм – тете Зине слово.

Расскажет доброе о ней,

Наташе – не упомнит злого..

 

-- Наташа в комнату мою

Вселилась с маленькой задержкой.

Я помню: у стола стою.

Заходит девушка – и с детской

 

Не защищенной прямотой

Представилась мне:

-- Я – Наташа

Молчанская... А ты?... –

Густой

 

Пространство наполнял медком

Ее согретый югом голос

Ее Кричанской назовем

За громогласность...Прикололась

 

Беззлобно девичья орда.

С ней было просто с первой встречи,

Хоть я застенчива всегда,

Но столько в ней добросердечья,

 

Что разговор пошел легко...

Наташе загодя сказали,

Что в комнате одна – прикол! –

«Старушка»:

-- Чтоб не обижали –

 

Уже «старушке» -- двадцать пять...

А я всегда казалась старше...

Наташа стала величать

Меня на Вы, как в скверном шарже.

 

Хоть мне такой большой всего

Семнадцать... А малышке Наде

Гафаровой – все – ого-го!...

Разобрались порядка ради...

 

Я все о школе говорю,

Об одноклассницах заветных...

-- Твою отныне, как свою

Я знаю, всех ее приметных,

 

Как в фильме – действующих лиц! –

Наташа удивлялась даже,

Как много помню я страниц

Тех дней – и в вечном репортаже

 

Изустном рада воскресить

Для каждого, кто рад послушать,

Со мной мой опыт пережить,

Барьеры чуждости порушить.

 

Как слушала Наташа! Ей

Легко выбалтывались тайны.

Она и спрашивала всей

Душой – значительны, витальны

 

Вопросы были – и сама

Рассказывала без утайки,

Ввергая в катарсис... Она --

Очеловеченная -- чайки

 

Реинкарнация... Везет:

В одной с ней группе оказались.

К Наташе однокурсник льнет --

Лицо в веснушках... Улыбалась

 

И разговаривала так,

Что очаровывала мигом

Все повидавший весь журфак.

Хоть верхняяя губенка видом

 

Едва ль классической была:

При разговоре обнажала

Все десны – странно так вела

Себя уздечка, но внушала

 

Симпатию ее душа.

Наташа – море обаянья.

Анфас и в профиль хороша,

Белеет кожа – до сиянья.

 

Морщинится чудесный лоб

Во знакопеременных мыслях

И чувствах. Их всегда – потоп,

Душа витает в звездных высях,

 

Что отражает светлый лик.

Он переменчив, как погода,

Подвижен... Говор – тот же крик,

Все любопытно, все – охота...

 

Глаза... То лимонад «Тархун»,

То – в камыше густом озера.

Ресницы словно бы из струн:

Прямые, длинные... От взора

 

Ее шалели мужики.

То солнце в сини, то – к волненью –

Рябь и бездоннные зрачки...

Она привыкла к поклоненью.

 

Была общительна весьма,

Открыто эмоциональна.

Друзей, подружек кутерьма –

Нормальна. Пьянка – аномальна.

 

Полно журфаковцев при ней.

И земляки со всей столицы

Слетаются. Им с ней светлей,

Теплей... Всегда вокруг нее клубится

 

Рой кишиневцев... из МГИМО

Летит Чебанова Наташа –

Пришло, мол, из дому письмо,

Обсудим... В гуще ералаша –

 

Она, Молчанская, всегда...

Кадыр с Чебановой приходит,

Мгимовский тоже... Чехарда...

В свой круг доверия приводит

 

И Сашу Фрадиса поздней,

Поэта и китаеведа --

Но в перспективе... Льнущий к ней,

Как все, в нее влюбленный... Кредо

 

Молчанской – опекать друзей,

В житейском наставлять подружек,

Рискующих судьбой парней

Вытаскивать из заварушек,

 

За благоглупости бранить,

Наивную по-детски фронду...

Втолковывала, как нам жить,

Наседкою цыпляток кодлу

 

Оберегала... Словно мать

Тряслась над каждою и каждым.

Я стала поздно понимать

Все то, что было кррайне важным:

 

Кадыр в Наташу был влюблен,

А Саша Фрадис – и подавно.

Ответной дружбы мегатонн

Парням без счета добронравно,

 

Но на ухаживания

Моя подруга – ноль вниманья.

Мирились с тем, что лишь друзья

И прилагали все старанья,

 

Чтоб не лишиться теплоты,

Лучащейся ее заботы,

Чтоб не порушить те мосты,

Не потерять ее щедроты

 

В раздаче искренной души...

За океан умчался Фрадис.

Там зарабатывал гроши.

Мир чистогана не был в радость –

 

Переживала за него,

Пересылала как-то письма,

В посылочках того-сего

С добавками «энтузазизьма»,

 

С наказами не унывать,

С молитвой истовой, святою...

Что помогало выживать

Поэту с бородой густою.

 

Не помню, чтоб влюблялась. Лишь

Патрик Пера...Им вдохновлялась.

Мечтала повидать Париж.

В экран всем естеством внедрялась,

 

Когда блистательный кумир

Кружил на фигуристских шоу

Вновь очаровывая мир...

-- Влюбленные в меня! Большому

 

Отвечу чувству лишь тогда,

Когда в Париж меня возьмете...

-- Есть и другие города.

Поедем в Лондон. О работе

 

И проживании вдвоем

Брат позаботится, поможет.

Мы там отлично заживем. –

Наш однокурсник чернокожий

 

Слова Наташи брал всерьез...

-- Нет, лишь в Париж! -- она смеялась.

Диарра огорчен до слез...

Не увлекалась. Не влюблялась.

 

Но всех, кто был в нее влюблен

В друзей тактично превращала.

И каждый ею вдохновлен,

И никого не обижала.

 

И каждый высоко ценил

Ту дружбу, нес ее сквозь годы,

Не растерял, не уронил...

Был третий курс... Мои приходы

 

К подругам-очницам редки...

Но как-то прихожу в высотку.

...У парня -- кудри-завитки.

Знакомя с ним, она в охотку

 

Его смущает с юморком.

-- Царев Алеша, первокурсник.

Похож на Байрона. Притом

Кропатель сам довольно вкусных

 

Стишков. И он в меня влюблен. –

Цветков на эту эскападу

Не обижается. И он

Стал другом ей десятым кряду.

 

Позднее под венец пошел

Алеша с Кравченко Валюшей,

Из наших тоже... Карамболь –

Иных не лучше и не хуже.

 

С Молчанской дружбу сохранил.

Царев, как прочие Роме, --

Источником дужовных сил...

Так колдовски она умела

 

Дружить с мужчинами... Всегда?

На первом курсе осуждала

Чебанову, что вот. Беда –

Та курит. Все увещевала

 

Подругу бросить... А когда

Умчалась с курсом на картошку,

Потом вернулась – И – беду

Уже сама не поарошку

 

Дымила... Что-то там стряслось.

Влюбленность первая? Не знаю.

Не раскололась... Но, авось

Известно тем, предполагаю,

 

Кто с нею на картошке был.

Вернулась дерганая, в нервах...

Едва ль сильнее кто смолил

Из дымокуров самых первых.

 

Мечтала бросить. Но, увы.

Начать легко, а бросить трудно.

Cокрыть мечтала от молвы,

От мамы, главное. Подспудно

 

Стеснялассь слабости своей.

Ее сама и осуждала.

В итоге привязалась злей...

Экзамены всегда сдавала

 

Легко. Училась без проблем

До третьего. Не за оценки.

Шла вровень с курсом. Вместе с тем...

С Кучборской памятные сценки:

 

Не знаешь, что и как сказать:

То в гении влетишь внезапно,

То в дураки – и уползать

В раскатах громового залпа.

 

Несдержанная на слова

И в адрес тех, кого хвалила,

Гремит мощнее раза в два,

Когда кого-нибудь хулила.

 

В оценках не всегда видна

Ни логика ни справедливость.

Всегда наотмашь и – до дна.

На первом курсе исхитрилась

 

Наташа миром разойтись,

Смогла античку сдать богине.

Курс третий.

-- Только ты не злись, --

Студент молился каждый,

-- ныне... –

 

Елей старался каждый лить –

Внимала иронично вздору...

Но получалось умолить

Не всем и не всегда Кучбору.

 

Вот с ней-то и не повезло

На зимней сессии Наташе

На третьем курсе -- и зело.

Вступила в спор с Кучборской. Та же

 

Предпочитает чтобы все

В одну ее дуду дудели.

Кучбора в нашем «медресе»

Обожествляема – чтоб пели

 

Осанну сумасбродной ей.

А вольномыслие каралось.

Подружке бедненькой моей

За вольномыслие досталось

 

От мымры столько, что сама

Судьба внезапно закачалась.

Полусошедшая с ума

Старуха явно придиралась.

 

Три раза шла сдавать предмет

Наташа. Трижды не сдавала.

Как быть? Альернативы нет –

И академкою спасала

 

Она журфаковский диплом.

Кучборская пообещала –

Злопамятна – куда с добром:

Чтоб документы забирала,

 

Поскольку и потом не сдаст.

Неташа через год сдавала

Комиссии... Какой фантаст

Сюжет, что бабка намотала

 

Осмелился бы сочинить?

Сдала комиссии однако.

Кошмар подобный пережить

Пришлось и прочим в дни журфака.

 

Хичкок сего не наплетет.

Зато с Рахманиной Молчанской

По-настоящему везет.

Со всею страстью молдаванской

 

Она в метрессу влюблена.

Та восхищается студенткой.

За курсовую ей она

Польстила высшею оценкой.

 

Из всех, с кем в комнате жила,

К Наташе я сильней тянулась.

Она толпой окружена.

Мне даже, помнится, взгрустнулось:

 

Едва у группы культпоход,

Поездка по местам приметным,

Наташи нет. Она идет

По выходным к друзьям заветным:

 

Кадыру, Фрадису и к той

Мгимошнице, землячке-тезке.

Брала не только красотой.

Во мне доныне отголоски

 

Ее сочувствующих слов.

Что, нам сочувствовала меньше?

Ниспровергателя основ –

(О Сашке Фрадисе) – не лень же

 

Ей неустанно опекать?

Считала: тем она нужнее.

Над ними, как наседка-мать

Тряслась. Вот потому и мне и

 

Другим из наших, может быть

Тепла, внимания помене

Досталось... Нет, дружить, любить

С ней было здорово... На сцене

 

Той дружбы на короткий срок

Джорджадзе Тома объявилась.

Там важный нравственный урок

Усвоила. Им поделилась.

 

Дом генеральский, то да се,

Автомобиль – пустое, бяка.

Да, было у Джорджадзе все.

Но главное не в том, однако.

 

Особенно впечатлена

В их доме дружбой Томы с мамой.

Та восхитительно юна –

Жизнь генеральшина и малой

 

Заботой не отягчена...

Тамара мать зовет Наташкой.

Молчанской дивно. Но она,

Став в свою очередь мамашкой,

 

Мишутку поощряет звать

Себя по имени – Наташей.

Учителя сердились:

-- Мать

Так не должна!

-- Мы жизнью нашей

 

Распорядимся сами. Нас

Сей стиль общения сближает.. –

-- Я приглашаю маму в класс.

-- Скажу Наташе, -- сын кивает.

 

У классной дамы словно тик.

А сыну с мамой так удобней.

Наташей издавна привык

Звать маму Миша. У него с ней

 

Такая дружба! А она

Была правдивой и надежной.

Вот, помню, книжеа мне нужна.

Звоню Наташе...

-- Книжка? Можно.

 

Но я – вот-вот – и за порог.

Сегодня – в Кишинев. А книжку

Оставлю Кате... –

Не помог

Никто другой... Она – мыслишку

 

Вмиг просчитала, как помочь,

Когда сама помочь не может...

Вот в этом вся она точь-в-точь:

Найдет решение, поможет.

 

Та книжка для диплома – край!

Наташа с Катей обитала

В квартире. Ей велит:

-- Отдай! –

Пртвычно, скромно помогала,

 

Спасала... Катя Мурадян

Теперь – литературоведка...

Жизнь – точно песня под баян...

Закончив, мы встречались редко.

 

Однажды как-то собрались

У Ольгиной, но без Наташи.

-- Ну, как ты с Мишей, доложись! –

Звоним ей.

-- На день стали старше,

 

Агукаем... И к вам хотим... –

Нам говорила со слезами.

И жизнь летит и мы летим.

Куда? Порой не знаем сами.

 

Потом, когда сынок подрос,

То собирали посиделки

Мы у Казарцевых... Нам врозь

Всем было некомфортно...

-- Девки,

 

Вот, познакомьтесь... –

И коллег

Она с работы приглашала,

Их опекала...

Снег, снег, снег –

И что-то больно сердце сжало.

 

На миг забылось, что она...

Что нам ее уже не встретить.

Пришли другие времена.

И в людях нелегко заметить

 

Добросердечие такой

Безмерной глубины и силы...

Всевышний, подари покой.

И пусть в подножие могилы

 

Положат вновь друзья цветы.

Мы помним о тебе, Наташа.

С неизмеримой высоты

Порадуйся, водружка наша:

 

Мы вновь толкуем о тебе

И воздаем тебе за сердце...

И будто вновь летим в толпе

К журфаковской заветной дверце...

 

Когда я с дочкою одна

Жила расставшись с Владиславом.

Хотела мне помочь она,

Сведя с одним коллегой бравым.

 

Тот был несчастно одинок

От привередливости мамы:

В дом никого ввести не мог:

Всех отвергала: те упрямы,

 

Те некрасивы, те глупы,

Те претендуют на квартиру.

У всей невестиной толпы

Изъяны... Сыночке-кумиру

 

Не удается угодить

Безумно любящей мамаше.

Подруга хочет пособить

Мне и коллеге. Дело наше –

 

Друг к другу сделать первый шаг.

Я – знаю, а мужик не в курсе.

Ему мы с ней готовим шах:

Принапомажена, как Тутси,

 

Я, принаряженная жду.

Квартира в идеальном виде.

-- Итак, я с ним в театр иду.

Потом к тебе заедем: мы-де

 

Желали бы почаевать... ---

И вот они заходят в гости.

А я – по-русски принимать...

Мужик смущен...

-- Ну, право, бросьте:

 

Поужинать, чем Бог послал! –

А у меня и суп отменный...

-- Да, я такого не едал!

-- Второе!... –

Парень современный...

 

Дочурку, розовый бутон

Стал развлекать, со мною просто

И искренне общался он,

Развеселил посредством тоста --

 

Редактор, тонкий юморок

И не кикимора собою...

Но отчего-то не зажег.

Не предназначены судьбою

 

Мы друг для друга – вот и все,

Как ни пиарила Наташа:

Вяжу т шью – чего еще?

В провале авантбра наша.

 

И мы не встретились потом...

И у Наташи нестыковка

С супругом: развалился дом.

Да, нескладуха, бестолковка.

 

Общались все же. У него,

Бывало, ночевала даже.

При нем погибла. Отчего?

Вдвоем с его шагали дачи.

 

Он потащил через пути.

Она освободила руку,

Осталась... Он успел пройти,

Затерли поезда подругу...

 

Я знаю, что сыновний долг –

Все факты вспомнить, все детали.

Но боль грызет, как злющий волк.

Я вспомню... позже, чтоб читали

 

О маме те, кто маму знал,

А кто не знал, то пусть узнает.

Литературный аксакал

Профессор Зверев вспоминает

 

В посмертном жанре, как дружил

С Наташей два десятилетья...

 

-- И не хотел, а пережил...

С тобой всегда на «ты», заметь, я,

 

А ты мне говорила «вы»,

Смущаясь возрастной преградой.

Что возраст? Чувства лишь правы.

Мне было истинной наградой

 

С тобой духовное родство,

Понятия о жизни, людях,

О времени... И колдовство

Общения... Ищу в прелюдах

 

Его сейчас сакральность числ...

Студенткой в зальчике журнала

В чужих газетах ищешь смысл...

По спецрешенью выдавала

 

Запретные для всех в стране

Газеты важная персона...

Читаешь... Показалось мне,

Что словно вдруг глоток озона

 

Хлебнул при взгляде на тебя.

Твоей улыбкой осчастливлен

Поныне... Но, пишу, скорбя,

И жалуясь небесным ливням

 

На то, что счастья больше нет...

Затактом зал библиотеки

Журнальчика... В не пару лет

Ты и трудилась на разбеге.

 

Одна из тех, кому журнал

Своим обязан выживаньем,

Кто в годы трудные не сдал,

Кто с напряженьем и стараньем

 

Его упорно издавал,

Вознагражден живым признаньем,

Тех, кто всегда его читал.

Он всероссийскмс достояньем

 

Стал – и судьба его светла.

Ты от него неотделима –

С ним выживала, и росла

Инарабатывала имя.

 

Близ кульминации судьбы

Была зав.критикой в журнале...

Вдоль рельсов – серые столбы...

Ну как тебя не удержали?

 

В воображении моем

Та роковая электричка...

Наташа, мы тебя спасем!...

Но хрустнула судьба, как спичка.

 

Хочу обратно в тот июль,

В тот душноватый зал журнала,

Где пункт отсчета дружбы, «нуль»

И ты глазищами сияла.

 

Тебя в нем полюбили все

За вечное неравнодушье.

К тебе тянулся каждый «мсье»

И благодарно млел в той дружбе,

 

Которой одаряла всех.

И каждая «мадам» журнала

Любую боль, любой успех

С тобою разделить желала,

 

Поскольку так, как ты, никто

Чужой удачей не гордился,

А горечью чужой зато

Самоотверженно грузился.

 

За человеческий талант

Тебя любили чрезвычайный,

За женственности каждый квант...

И вот – такой исход печальный.

 

В те дни, когда тебя журнал

Удочерил ошеломленно,

Грузинский фильм очаровал

«Жил певчий дрозд» всех озаренно.

 

В нем жил веселый музыкант,

Своим искусством ослепленный,

Гранил талант, как бриллиант,

Его примером озаренный,

 

Советский люд впадал в «дроздизм»...

-- Вот он Наташу и погубит...

-- Подруга, что несешь? Остись!

Меня, «Кассандра», не убудет

 

От артистичности моей... –

Она и вправду защищала

Наташу в пепле горьких дней,

Наташа горе укрощала.

 

А погубил удар судьбы,

Замаскированный под поезд...

Вдоль рельсов серые столбы...

Мы помним... Ведай, упокоясь...

 

Профессор Зверев Алексей

Матвеич, светоч «Иностранки»,

Беседовший нередко с ней,

Журнальные державший гранки,

 

Исполнил долг свой перед ней...

Теперь профессор сам за гранью.

Неудержимо в беге дней

Уходим... Я так не играю!

 

Однако же Наташин след

В веках отныне не сотрется.

Она в стихах во цвете лет

Живой отныне остается...

 

Я помню мой сыновний долг.

И многое еще добавлю.

А боль грызет, как злобный волк...

Наташа-мама! Славлю, славлю.

 

Да, разумеется, во мне

Журфаковское проявилось.

Не мог остаться в стороне:

Я рос – Наташа всем делилась.

 

Я тоже творчества желал,

Я сочинял, я графоманил

И замечательный журнал

Меня однажды зашаманил.

 

Был в «Иностранке» восемь лет,

В Московских новостях» трудился...

Потом – семь бед один ответ –

Другим журналам пригодился.

 

И той стезе не изменю,

По коей топал в ногу с мамой...

И манускрипты те храню,

Где след руки ее упрямой...

 

Эпилог

 

Когда мы жили на Земле,

Там жили Сталин и Гагарин...

О нас один упрямый парень

Зарубки делал на скале.

Когда мы жили на Земле,

Вели Учители за руку

И в жизнь и в чистую науку,

Когда мы жили на Земле.

 

Когда мы жили на Земле,

Мы были молоды и смелы

И взгляды – пламенные стрелы

Сверкали лазером во мгле.

Когда мы жили на Земле,

Мы жить по совести учились

И наши души так лучились,

Когда мы жили на Земле.

 

Когда мы жили на Земле,

То мы о подвигах мечтали,

С улыбкой к звездам улетали,

Не грезили о барахле.

Когда мы жили на Земле,

То мы на ней везде бывали...

За нашу веру воевали,

Когда мы жили на Земле.

 

Когда мы жили на Земле,

Мы ликовали и страдали,

Сердца любимых, как медали

К нам прикреплялись на заре...

Когда мы жили на Земле,

Сверкнули искоркою мига...

Пусть правнукам расскажет книга

О том, как жили на Земле...

 

* * *

 

Оглянись, незнакомый прохожий,

Мне твой взгляд неподкупный знаком.

Может я это, только моложе –

Не всегда мы себя узнаем.

Ничто на Земле не проходит бесследно

И юность ушедшая все же бессмертна.

Как молоды мы были,

Как молоды мы были,

Как искренно любили,

Как верили в себя.

 

Нас тогда без улыбки встречали

Все цветы на дорогах земли.

Мы друзей за ошибки прощали

Лишь измены простить не могли.

Ничто на Земле не проходит бесследно

И юность ушедшая все же бессмертна.

Как молоды мы были,

Как молоды мы были,

Как искренно любили,

Как верили в себя.

 

Первый тайм мы уже отыграли

И одно лишь сумели понять:

Чтоб тебя на земле не теряли,

Постарайся себя не терять.

Ничто на Земле не проходит бесследно

И юность ушедшая все же бессмертна.

Как молоды мы были,

Как молоды мы были,

Как искренно любили,

Как верили в себя.

 

В небесах отгорели зарницы

И в сердцах утихает гроза.

Не забыть нам любимые лица,

Не забыть нам родные глаза

Ничто на Земле не проходит бесследно

И юность ушедшая все же бессмертна.

Как молоды мы были,

Как молоды мы были,

Как искренно любили,

Как верили в себя.

 

«Как молоды мы были». Песня Александры Пахмутовой и Николая Добронравова из кинофильма «Моя любовь на третьем курсе»...

 

Содержание

 

Поэма первая. Екатерина Сомова... (Дочь Владислава Кобозева и Зины

Козловой)

Поэма вторая. Дмитрий Венцимеров, сын журфаковцев Тамары и Семена

Венцимеровых

Поэма третья. Ольга Хилтунен. Дочь журфаковца Валерия Хилтунена

Поэма четвертая. Ростислав Алиев. Сын Журфаковцев Владимира Алиева и Светланы Назарюк

Поэма пятая. Наталья Кожанова, дочь журфаковки Нины Кожановой (Дьяковой)

Поэма шестая. Михаил Казарцев, сын журфаковки Наташи Молчанской

 

Эпилог