Аня с ужасом смотрела на несчастных женщин с помраченным рассудком. Съёжилась и тихо легла на указанную кровать, боясь пошевелиться. Её мрачная соседка по койке сразу резко вскочила на пол, пронзив Аню ледяным взглядом, и стала поочередно сбрасывать и трясти одеяло, затем простыню, далее она просунула руку под наволочку, ощупывая подушку и из-за тесноты постоянно задевая Анину скрипучую койку. Наконец, свернув матрац в рулон и снова развернув, она легла. Потом все с точностью повторялось примерно каждые 10 минут.

«Ясно, она считает меня злейшим врагом, специально подосланным, чтоб навредить ей, а вдруг она возьмет да треснет мне по башке кулаком с силой, свойственной умалишенным? Так что и дежурная сестра, сидящая на табуретке в дверном проёме, не успеет и глазом моргнуть», - подумала Аня и сразу позабыла с какими проблемами пришла сюда.

Среди ночи, чтобы как-то забыться, она попросила «лошадиную» дозу снотворного, и утром голова была словно котел с помоями. После весь день за ней по пятам таскалась помешанная лесбиянка, домогаясь внимания.

И только вечером, когда к ней прибежала её близкая подруга и сослуживица, жена психиатра, Аню перевели к тихим больным. В этом отделении половина женщин пребывала в черной меланхолии, а другая во внутренних страхах и тревогах, о чём можно было судить по их лицам. Аня пила только часть таблеток на свой выбор, и, услышав в туалете: «Если принимать все, что нам тут дают, то сначала будешь выглядеть полным идиотом, а потом и станешь им», она усмехнулась. Высказывание ей понравилось здравой мыслью этих душевно больных с расстройством эмоций, не похожих на тех буйных, от которых она удрала.

Про Кима Ане хотелось бы совсем не думать, но пока не получалось. Да и времени для раздумий было с избытком, и мысли упорно возвращали её в недавнее прошлое, когда началась вся эта история.

 

 

Она только собралась повесить таблицы для краткого сообщения, как рядом появился незнакомец. Он проявил галантность, ловко разместив её демонстрации. Наверно, он из другого НИИ, подумала Аня. Когда врачебное совещание закончилось, он вновь стоял рядом и говорил ей что-то приятное с непринуждённостью свойственной людям одаренным природным шармом.

Ким Ильич оказался их новым сотрудником - бронхологом. Он на семь лет старше Ани, ему 32, а на вид даже больше. Его густая шевелюра тугих кудрявых золотисто-рыжих завитков волос заметно обнажила виски. Близко посаженные серо-стального цвета глаза напоминали дула двустволки. Прямой нос гордо выступал вперёд, а короткий подбородок скрывала узкая рыжая бородка. Телосложение как у аккуратного медвежонка - без излишеств, но с мягкими очертаниями. Он располагал к себе, но было в нем то, что сразу насторожило молодую женщину - слишком свободно и напористо вел он себя с ней. С привычной для неё откровенностью Аня спросила:

- Ким Ильич, к чему всё это? Только слепому не ясно, что вы из тех мужчин, которым женщины очень быстро надоедают, и вы тасуете их, словно колоду карт от скуки.

Нисколько не смутившись, он усмехнулся и ответил:

- Вы умница, Анна Николаевна, вы все правильно понимаете.

- Тем более, Ким Ильич, я в такие игры не играю, - сказала она и подумала: «И что ему надо, неужели он не видит, что я жду ребёнка?»

- Ну, что ж, нет, так нет. Подождем до лучших времен, - спокойно ответил он.

Аня с облегчением вздохнула, её сейчас волновали другие заботы.

 

***

 

У Кима Ильича была потрясающая интуиция, безошибочно указывающая ему верный путь к пленению женской души, ни больше, ни меньше. Он обладал прямо-таки магическим нюхом в любовных делах, но с некоторых пор секс в чистом виде начал наскучивать ему. Повидал он пылких нимфоманок на своём веку.

В 12 лет подруга матери соблазнила его, подхлестнув мужскую потенцию понятливого мальчишки приятным откровением, что он даст 100 очков вперед многим взрослым мужчинам. Поначалу Ким злоупотреблял плотскими наслаждениями. Его в то время устраивали любые женщины – чем их больше, тем лучше, пока он не встретил Веронику. Тогда он и понял, что к простому траханью не мешает добавить остроты интриги.

Ника влюбилась в него, как кошка, и хотела женить на себе. Она пока устраивала Кима как любовница, и он всячески внушал ей, что не годится на роль мужа, да и рано ему. Тогда Вероника сообщила ему по телефону, что выходит замуж за отличного парня. Вот когда Ким почувствовал азарт.

- Кто же возражает? Ника, если твой жених такой достойный, я рад за тебя и за него, - и положил трубку.

«Что, моя дорогая, проглотила горькую пилюлю? Думала, буду уговаривать? Можешь провоцировать кого угодно, только не меня, это ты сейчас ревешь белугой. Когда твой женишок явится к тебе, ты будешь тихо ненавидеть его».

Когда в ЗАГСе Вероника увидела Кима с цветами, она едва не лишилась чувств. Для него не составило большого труда увести невесту от жениха. На взлёте моральной победы над Никой, Ким сгоряча пообещал ей супружескую печать в паспорте. На следующий день они уехали в другой город, где один его давний знакомый помог им быстро зарегистрировать брак.

Однако очень скоро Ким понял, что совершил ошибку. Его угнетала беспросветно унылая повседневность. Ника не только не заводила его, её присутствие мешало ему быть самим собой, вгоняя в дурное настроение. Ну, нет, он не намерен терпеть эту обузу! Зачем портить себе жизнь?

И Ким сбежал в отчий дом по месту его прописки. Он подал заявление в милицию о потери паспорта, заплатил штраф и получил прежнюю свободу.

Брат Кима – Жека был подстать старшему брату. Сделав по телефону шесть, семь звонков, он назначал подружкам свидания у входов разных станций метро в одно и то же время. И девушки стояли, словно свечки, вспыхивая постепенно таявшей надеждой. Жека, сев за руль авто, приглашал Кима проверить, насколько стойко несёт свою службу его почётный караул. Ту, что ожидала дольше других, Жека поощрял встречей в ресторане «Арагви», придумав для своего опоздания достойный сочувствия предлог.

Братья соревновались, влюбляли в себя партнёрш друг друга, заключали пари и снова водили самых стойких в «Арагви», где знакомый администратор был их давним сотоварищем по амурным приключениям.

Все бы хорошо, но даже самые соблазнительные куколки им быстро надоедали. Некоторые покинутые братьями пассии мстили им способами, доступными их фантазии: от почтовой посылки с дохлой крысой до заказного избиения или нелицеприятных анонимных писем, адресованных начальству и родителям подлых изменщиков.

Но хуже всех переносили разрыв скромные неискушенные девицы, которые будто спят до поры. По этой причине окружающие торопятся назвать их добродетельными и порядочными. Однако когда братьям удавалось пробудить их от чувственной спячки, то проснувшиеся нередко впадали в крайность от взрыва страстей, подобно шампанскому, вылетающему из бутылки вслед за пробкой. Братья часто даже не успевали толком разглядеть эту самую их сонную порядочность. Слишком частые победы над женской добродетелью навели их на мысль, а не является ли эта добродетель давно исчерпавшим себя пережитком старой морали? Между тем, иные «добродетельные» простушки чертовски притягивали к себе. Эти пугливые лани сильно раззадоривали, особенно те, кто сдавался не сразу. Братья почему-то окрестили их «небожительницами». От них при окончательном разрыве можно было ожидать чего угодно, вплоть до суицида, а такой исход встревожит любого, хотя братья всячески оправдывали себя патологическими реакциями обыкновенных истеричек, случайно принятых ими за «небожительниц». Потому что, насмешливо уверяли они друг друга, настоящие «небожительницы» все же спасутся с Божьей помощью, не налагая на себя рук, поскольку самоубийц Бог не принимает. И все-таки их держала в страхе возможность посмертной записки с указанием имени виновного.

У них была только одна на двоих – Жекина фальшивая «небожительница», которую небо не спасло, но она не выдала Жеку, и это ее благородство тоже действовало им на нервы. Но даже после той мрачной истории оба ничего не могли, да и не желали менять, судя по всему, они родились исключительно для любовных утех.

Их родители, видя одержимость обоих сыновей блудом, увещевали их поскорее жениться, и указывали на достойных девушек из приличных семей среди своих знакомых. Однако первый же опыт с Жекой показал, что вряд ли стоит это делать. Любую девушку младшенький тут же тащил в постель, но жениться не желал. Так можно было растерять всех приятелей. Но всё-таки в угоду маме Ким к двадцати семи годам женился на Яночке, средней из трёх дочерей из приличного семейства. Не всё получилось так, как бы маме хотелось, но она о том ничего не знала. Завидовать Яне не приходилось, поскольку Ким очень скоро побывал в постели не только её старшей замужней сестрицы, но и младшей Бэллочки - школьницы, уж больно она сама того желала.

Ким нигде не учился науке обольщения. Это происходило точно так же как с юмором, просто рождавшимся в нём по мере необходимости всегда в присутствии тех, кто мог оценить его. Когда же он был дома один, он нередко сникал от скуки и валялся на диване, включая музыку или читая книгу. Если он слышал новый анекдот, то сразу запоминал на веки вечные, не думая о нём ровно до тех пор, пока он ни оказывался к месту, к слову, ко времени. Его таланты добавляли друг друга ради единой цели. Если бы он мог найти такую женщину, которой ему пришлось бы добиваться всю жизнь, может быть, он и излечился от вечной гонки, но женщины лишали его подобной возможности. И он без конца высматривал очередных претенденток.

 

Аня после родов просидела дома три года до тех пор, пока не пристроила Любочку в детский сад. После долгого отсутствия она вернулась на работу с неиспорченной фигурой, похорошевшей и счастливой, и Ким сразу снова положил на неё глаз. Да она просто расцвела, он даже не сразу её узнал. Ну, теперь эта киска никуда от него не денется.

Ким стал приходить в диагностику во время обеденных чаепитий и садился напротив Ани. Он знал, что делает, незаметно перенимая Анины позы и жесты, и даже подстраивался под ритм ее дыхания. Используя ее привычку внимательно смотреть в глаза собеседника, он в ответ глубоко погружался взглядом в тихую заводь ее дремлющих инстинктов, осторожно прощупывая их.

«Теперь, пожалуй, стоит перейти к банальному раскачиванию маятника ее чувств», - прикидывал Ким без торопливости, он вовсе не желал быстрой победы, ему нравился процесс завоевания женщины не меньше конечного результата.

Ким наблюдал за ней и видел, как Аня старалась понравиться ему, это было так очевидно, особенно новые причёски и макияж выдавали её. А как идет ей эта модная сиреневая блузка, в которой она прошла сегодня мимо него, вспыхнув и обдав его тонким ароматом духов, а он сделал вид, что не заметил её, отчаянно флиртуя с приезжей аспиранткой.

 

 

- Аня, приехали, выходи! - весело сказал Сергей, заглушив мотор.

В пути они взмокли от жары и наглотались дорожной пыли. Сумки с продуктами быстро отдали Сережиной маме, а сами сбросили верхнюю одежду и рванулись к заливу от задней калитки двора через ржаное поле с васильками. Вокруг ни души. С разгона влетели в воду, оставляя за собой фонтаны брызг. Долго, как дети, резвились, наконец, не вытирая сбегающих с тел прохладных струек, они блаженно распластались на теплых серых досках старых мостков. Аня загляделась на кувшинки.

- Сережка, смотри, какая красота, разве в Москве такое увидишь?

- Угу, - сказал Сергей и повернулся на живот, подставив спину солнышку.

Аня не могла оторвать глаз от обилия белого цветения. Ожерелья из круглых плоских темно-зеленых листьев вокруг цветочных чашечек временами таинственно подрагивали, будто тронутые вовсе не рыбами, а чьей-то рукой в глубине. И тогда нежное касание воды легонько покачивало русалочьи цветки, сиявшие сказочной беломраморной чистотой с желтым глазком, тонущим в хороводах белой кипени резных лепестковых рядов. Но вот с правой стороны она услышала тихий шелест. При набегах ветра высокие стебли камыша соприкасались широкими листьями. Их венчали известные всем удлиненные толстенькие коричневые соцветия из плотно собранного пуха. Как из стриженого меха, так и хочется проверить их на ощупь, улыбнулась Аня.

- Ань, ты видишь старую лодку в камышах? Представь, отец купил ее за две бутылки водки. Не веришь? Честное слово. Здесь все оценивается на водку, потому что купить ее тут целое дело.

- Значит, утром будете рыбачить?

- Конечно, а кто у нас главный любитель рыбки, а? - Сергей хотел обнять жену, а она, кокетничая, увернулась и вскочила на ноги.

- Сереж, про меня ты прав, а тебе только бифштексы да шашлычок подавай, а дразнилку хочешь?

- Валяй!

- И, пожалуйста: кто не любит рыбных блюд, будет вредным как верблюд! - и Аня, сбежав с мостков на берег, показала ему «нос», помахав растопыренными пальцами рук, и встала в соблазнительную позу, легонько поигрывая бедрами.

- Ну, держись, Анечка!

Сергей в два прыжка догнал жену, крепко обнял одной рукой за плечи, а другой прижал к себе чуть ниже талии и не отпустил. И оба упали в траву среди душистого лугового цветения…

- Сереж, а ведь нас наверняка заждались, - наконец, опомнилась Аня.

Они еще немного поплавали. И, подхватив полотенца, Аня вприпрыжку понеслась по дорожке к старому деревенскому дому, недавно купленному Серёжиными родителями. «Догоняй!» - услышал Сергей и кинулся следом.

- Скорее бы отпуск! И для дочки здесь привольнее, чем на подмосковной даче, там даже купаться негде, а тут целое Московское море, - радовалась Аня.

 

***

 

Ане, как и другим, было удивительно легко и комфортно находиться в компании с Кимом, он заставлял всех то и дело смеяться, развлекая лёгкой беседой. Закончив чаепитие, он, не задерживаясь, уходил в свой кабинет. Аня забыла об опасениях трёхлетней давности и, ничего не подозревая о планах Кима, радовалась вместе со всеми.

Только когда Ким вдруг стал пропускать чаепития, Аня сразу почувствовала, что без него ей скучно, и даже как-то сиротливо. «Наверное, ходит пить чай к пульмонологам, он и для них свой», - разочарованно думала она, невольно перебирая тамошних сотрудниц и отыскивая, которая из них могла бы его увлечь.

Как-то перед самым обедом Ким зашел в их комнату, и Аня обрадовалась, что он возобновил привычку бывать у них в это время. Ким мило поздоровался со всеми и вместе с тем едва кивнул в ее сторону. Затем подошел к хорошенькой молодой лаборантке и, склонившись, что-то сказал ей полушепотом почти в ухо, касаясь ее волос. Лида засмеялась, и они вместе вышли в коридор.

Аня внимательным взглядом проводила его до двери, дверь захлопнулась, будто ударив по лицу, жар прилил к щекам. Оставаясь в полном недоумении, она все время думала, что означает его резко изменившееся поведение. На другое утро она опять увидела Кима возле Лиды. И Аня снова весь день никак не могла отвязаться от мыслей о нем. На третий день он, как бы случайно встретив ее в коридоре, улыбнулся, и как ни в чем не бывало, спросил:

- Анна Николаевна, куда вы так торопитесь? Что-нибудь случилось?! Нет? О, я был так занят, пришлось даже попросить Лиду помочь. Славная девчушка, добрая и безотказная, верно?

Глядя на нее в упор, он ждал ответа. Аня безмолвно и неуверенно кивнула, натянуто улыбаясь и преодолевая внутренний протест. Наблюдать за Кимом и думать о нем все больше входило у нее в привычку.

Анин муж, Сергей, три недели, как укатил в командировку и сообщил, что еще месяц пробудет там. Но даже когда он звонил, разговор был кратким: «Как дела? Как здоровье? Как Любочка? Целую! До встречи!»

А Кима Аня видела каждый день. Он живо уловил ее склонность к ревности и еще несколько раз заставил помучиться. После периода тоскливой неизвестности она сияла, когда Ким вновь выделял её среди других, а после всё повторялось.

 

 

Ким приберегал силу выигрышного удара для соответствующего места и времени, классный мастер хорошо знал болевые и чувствительные точки своих партнёрш. Именно в этом крылся секрет его успеха, в его особом таланте свободно ориентироваться в потёмках женской души. Он влюблял в себя женщин, хитроумно используя их же резервные силы, как при поединке айкидо, в котором побеждают не силой кулака, а уклонением от удара. Ким старался усилить интерес к себе разными способами. Так, при самом первом знакомстве, когда Аня решительно отклонила его игру, он не стал настаивать. Он всегда, в особенности закрепив успех, демонстративно легко отступал, изображая равнодушие, и тем неизменно провоцировал женскую досаду.

Ким без сомнения преуспел в искусстве парадоксальных высказываний. Может быть, он их где-то вычитывал, а может, придумывал сам, но, во всяком случае, у него в запасе было много порой затуманенных, порой и вовсе абсурдных фраз, вроде бы с претензией на нечто особенное, любил он и фразочки с возможностью их двойного толкования. Ну, помните, как известное: «казнить нельзя помиловать» без определения места для запятой. С терпением охотника он ждал удобного случая.

Было такое удачное местечко у лифта рядом с его кабинетом, он оставлял дверь чуть приоткрытой, выслеживая ту, которую желал. Он выходил и, что-то спросив, увлекал женщину к окну, а сам становился напротив света, чтобы ей были хорошо видны его глаза. Уже не в первый раз Ким пускал в дело свой коронный номер.

 

***

 

В тот памятный для неё день Ким подошёл к Ане и сказал что-то не вполне понятное, с намёком не подтекст. Пожалуй, самое любопытное заключалось в том, что впоследствии, она не могла припомнить практически ни единой из тех сомнительных фраз, от которых её рассудок приходил в смятение, пытаясь отыскать логику в том, в чём её не было. Срабатывал эффект неожиданности, как у цыганок, сбивающих жертву выдумкой о чём-то ужасном, что ждёт или уже случилось с их близкими. Аня терялась в поисках смысла слов Кима и оттого впадала в состояние временной растерянности ума, воспринимая всё, что он говорил, только чувствами, его утверждения, произносимые с мягкими интонациями, звучали чуть гулко и несколько отдалённо, словно на грани реально происходящего.

Что он сказал ей тогда? Ах, да, кажется вот эту - совершенную банальность: «Свидание тет-а-тет всегда подобно живительной влаге в пустыне». Но у неё в ответ, как ни странно, действительно пересохло в горле, и острая жажда этой спасительной влаги перебила все остальные желания, а после это ушло, и в ногах появилась слабость и сжимающее изнутри любовное томление. И опять жуткая банальность: «Не правда ли, Аня, утолённая жажда – это так прекрасно?!» - перешёл он на «ты», отбрасывая сдерживающую дистанцию вежливости, чтобы беспрепятственно влиться в пространство душевной близости с ней. Она согласно кивнула, испытывая приятную истому. «Чуть позже я дам знать о точном времени», - добавил он и быстро удалился.

Часа через два он в романтической манере школьника опустил ей в карман лаконичную записку: «В 17.00 на Зубовской у Галантереи я к Вашим услугам. К.И.».

Прочитав адресованное ей уведомление о встрече, Аня почувствовала волнение, не в силах сопротивляться зову природы. Некоторое время в ней происходила борьба её сознательного начала с испепеляющими токами неких невидимых флюидов ещё почти неосознаваемого страстного влечения всего её существа к автору записки. Но скоро разум отступил, и будущие перспективы более не тревожили женщину. Словно в помощь прорвался обезоруживающий надрыв: «Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю, / Чую с гибельным восторгом – пропадаю! Пропадаю!»*

Она ещё раз перечитала послание, подобное телеграмме, телеграммы всегда о жизненно важном! Раскрепощённые силы неуправляемых импульсов неудержимо повлекли Аню к той погибели, которой она страстно желала, и она более не сопротивлялась.

С лёгкой тревогой, уже торопя события, Аня следила за стрелкой часов, готовая к тайному свиданию, не способная занять себя чем-то иным, ни о чём другом она не могла думать. У неё возникло ощущение, что она должна совершить прыжок над пропастью. От страшной перспективы у неё захватывало дух, почти как это было при прыжке с парашютом. Да, да, в этой ситуации таилось властно влекущее её чувство риска, уже знакомое ей, но совершенно в иных формах. И чисто женское любопытство новизны присутствовало тоже, подобно искушению Евы перед запретным плодом. И романтика тайны, выходящей за грани морального приличия, в свою очередь подливала масло в огонь, как протест против установленных правил. Аня вышла на улицу, испытывая лёгкую дрожь возбуждения с ускоренной быстротой мыслей, непроизвольно увлекаемых в русло весёлой шутливости с приступами неудержимого красноречия. Ким был обворожителен. Остроумен, заботлив. Он осторожно взял её под руку. И если он играл искренне влюблённого и преданного ей поклонника, то делал это более чем убедительно, сам Станиславский был бы доволен. Он привёл Аню в ресторан «Арагви». Им предложили интимно расположенный столик, удачно закрытый от посторонних взоров. Ким сиял от удовольствия. Являясь гурманом, он заказал на свой вкус особо замечательное вино. Аня не запомнила его названия, поскольку не разбиралась в винах, да оно ей и не требовалось, её возбуждение давно зашкалило градус любого вина. Затем им принесли шашлык на рёбрышках, Ким говорил, что тут его готовят особенно умело. Сочная мякоть мяса таяла во рту, кисло-сладкий соус и обилие зелени дополняли и без того великолепный вкус. Ким и на этот раз не изменил своей привычке, сев не рядом с Аней, а напротив, позаботившись о том, чтобы светильник располагался за её спиной. Время от времени он нежно сжимал её руку в своей тёплой ладони. Весь внешний вид Кима говорил о полном блаженстве, в котором он пребывал. Аня никогда и ни у кого из мужчин не видела таких чувственных глаз. Под его взглядом ей казалось, словно летящий, невесомый серо-пепельный шёлк его души обволакивал её с головы до ног. Ничего, кроме глаз на его лице, она не видела, и эти глаза были прекрасны, они светились любовью, преданностью и лаской. Нежные, мягкие, тихие и плавные модуляции его голоса словно покачивали Аню на невидимых волнах блаженства, ей казалось, что тело становится легче и невесомее. Всё померкло вокруг, оттеняя свет его личности. Она видела: Ким не просто благоволил к ней, он боготворил её, и это было счастьем.

Потом он пошел провожать Аню. Было темно, и теперь, когда она не видела магии его завораживающего взгляда, Аня смогла проститься с ним, не решаясь сделать последний шаг к измене. Она поднялась на лифте, вошла в квартиру и сразу подошла к окну на кухне, не зажигая света. Ким, освещенный светлым конусом от фонаря, помахал ей рукой, после чего скрылся в темноте улиц. А она бессильно опустилась на табурет, и еще долго сидела, не двигаясь и вызывая в памяти мельчайшие детали их встречи.

 

Тут Анины размышления прервала дежурная медсестра: «К вам пришёл муж, идите, я открою дверь на лестницу». Сережа вернулся из командировки, и каждый день после работы приезжал к ней. Она обрадовалась и побежала к нему. Он крепко обнял её и стал ласково успокаивать.

- Анечка, врачи сказали, что сейчас у многих депрессии, но медицина прекрасно научилась справляться с ними. Так что скоро мы и думать забудем о том, что с тобой вдруг приключилось. Потерпи немного. Я ни в какую командировку не уеду, пока ты не окрепнешь, и буду приходить каждый день. Что тебе принести, хочешь ананасов или рябчика, ты скажи, я достану.

- Ничего не надо, Серёжа ты только сам приходи.

 

Когда он ушёл, Аня подумала: «Здесь только ко мне приходит муж и еще к одной женщине, а к другим - нет, вот и вся их любовь. А Сережа, узнав, что жена вдруг спятила, не отрёкся, а сразу примчался к ней в сумасшедший дом. Милый Сережка, я заслужила боль твоих проклятий. Но ни дочь, ни ты не должны касаться этого ада, вам от моей чудовищной правды будет слишком больно».

А Ким... Он, конечно, обмер от страха, узнав, что она попала в «психушку» и затаился, хотя на его месте любой вел бы себя так же, вот если бы он ее любил, тогда другое дело. Наконец-то, к ней пришла эта трезвая мысль. Ведь она не хотела предавать мужа и сопротивлялась, даже после «Арагви» устояла. Правда, потом...

 

Через неделю Ким снова назначил ей свидание. На этот раз он привел ее в свой родительский дом. Хозяева уехали в санаторий. Дверь открыл брат Кима, Жека. Едва кивнув Ане, он поспешил по коридору туда, откуда доносилась музыка. А Ким провел ее в комнату с большим окном, плотно зашторенным тяжелыми гардинами в мягких кремовых полутонах со вкусом подобранных в тон атласному китайскому покрывалу на просторной кровати светлого дерева.

Ким смотрел на нее выжидающе, а Аню вдруг обуял ужас. Её собственный детский лепет о дружеских посиделках вместе с братом Кима, с которым он обещал ее познакомить, оказался блефом и развеялся как дым. Брат ушел. Остались: она, Ким и… просторное ложе.

- Но почему? - спросил Ким Аню, увидев в её глазах испуг. - Зачем же ты пришла ко мне?

Аня молчала, потупив взгляд.

- Хорошо, как хочешь, - сказал Ким, обняв её за плечи, и вывел из комнаты.

Они снова надели пальто, и вышли на улицу.

На работе после этого Ким постоянно находился в приподнятом состоянии духа.

Наконец Аня устала бороться с собой, и сама пригласила Кима в гости.

 

***

 

Много раз проверенные на деле познания Кима о женщинах и конечно Анино поведение говорили ему, что Аня является «небожительницей» на их с братом условном языке. Теперь, когда он зажёг в тихом омуте её глаз горящие угли, надо пройти вместе с ней над пропастью и не упасть, а это чертовски адреналинит. Ещё совсем немного усилий и он сможет пережить восторг от полной власти над ней. Он уже чувствует трепет её совестливой богобоязненной души в своём кулаке. Ким не имел в виду её религиозности в общепринятом смысле, но её натура определённо изначально склонялась к авторитету дурацких домостроевских устоев, словно заноза засевших в её генах. Но теперь они не властны над ней. Пересилить природу – высший пилотаж! Этот драйв заменяет ему даже мужскую дружбу. Да, он мизантроп, и только женщины дают ни с чем не сравнимый кайф, они как глина в его руках. Конечно, период счастливого торжества не бывает долгим, но именно ради таких минут стоит жить. А кто сказал, что счастье нужно или можно растягивать во времени? Счастье следует строго дозировать, иначе оно легко обращается в несчастье, как яд в лекарстве, чуть превысь дозу и – всему конец.

Когда они, наконец, оказались вместе, Ким тотчас убедился, что Аня не испытала того восторга, которого ждала. Она не была обойденной природой ледышкой и, конечно, теперь упрекала себя в том, что дело в ней, что она заранее перегорела и теперь выглядит фригидной дурой, а чтобы он не понял, старается изобразить удовольствие, забыв, что актриса она – никакая.

Для Кима в любовной науке давно не было белых пятен. Он знал, где скрываются опасные рифы, и не приближался к ним. Он легко мог ввести её в состояние чувственного экстаза, но не стал этого делать. Его власть над ней нисколько не отпугнёт её жертвенную душу. Напротив! Жертва жаждет насилия. Она из тех, кому скучна любовь без страданий. Больше страданий – сильнее чувство её цельной натуры. Дай ей волю, она без колебаний влетит в огонь, подобно мотыльку. Ей только и нужен этот огонь, а вовсе не он, высекающий искру. Но пока она не поняла этого. После свидания она ещё нетерпеливее будет ждать встреч с ним, а он ещё сможет помучить её, как кошка мышку, пока ему не надоест играть, меняя день и час рандеву. Он даже физически ощущал поднимавшуюся в нём волну удовольствия, когда представлял, как он доведёт её почти до полного отчаяния, а затем вдруг позвонит ей с дежурства. Она будет слушать его, замирая от счастья, и он услышит, как у неё будет перехватывать дыхание. В ответ, настраиваясь на её волну, он скажет проникновенно и ласково о том, как постоянно думает о ней, как соскучился по ней, продолжая кружить ей голову. И весь её душевный настрой будет зависеть от тёплой интонации его голоса и одобряющего взгляда. Это для него как вино достойной выдержки. Об этом он думал, когда ехал к ней.

 

***

 

- Спасибо, - сказал Ким и погладил её руку, когда они снова оделись, будто благодарил за любимое шоколадное суфле.

Аня же воспринимала себя настолько отстранённо, что даже не догадывалась о странности, как своего поведения, так и его отношения к ней. Просто в присутствии Кима она не думала о себе. Существовал только он, занимая собой всё пространство и время.

Взглянув на часы, Аня заторопилась, ей надо было уезжать загород, где она временно жила с дочкой.

- Аня, позволь мне остаться здесь до утра.

- А разве жена не ждёт тебя? - удивилась она.

- Яна от времени до времени пытается заниматься моим перевоспитанием и не пускает домой, и мне бы не хотелось беспокоить родителей, бедная мамочка, она слишком близко к сердцу принимает наши неурядицы, но огорчать её я не хочу.

- Что ж, пожалуйста, вот ключи, утром отдашь на работе.

Аня заняла самое удобное место в автобусе, час пик давно миновал. И, задумавшись, она вдруг удивилась, будто слегка протрезвев от наваждения: отчего это ещё недавно совсем чужой ей человек так неожиданно стал для неё близким? Такие мысли иногда приходили к ней, но только, когда Кима не было рядом. Как-то незаметно стало так, что сама для себя она оправдывала все его поступки. Раза два она видела Кима с Яной у них на работе. Как он с бережным любованием, словно хрупкую ценность, вёл её на виду у всех. Но теперь она сокрушалась вовсе не о том, что Ким показным вниманием к жене пытался прикрыть боль своих измен, конечно же, терзавших Яну. О, нет, к ней явились совсем другие мысли. И что ей только надо, этой Яне, видно она совсем не любит его, с неприязнью подумала она о его жене, вновь теряя трезвость суждений.

 

Тут Аню повели, чтобы взять анализ крови. Потом от вынужденного безделья опять нахлынули воспоминания. Отчего всё-таки в то время она не могла преодолеть себя, отчего не видела очевидной неискренности Кима? Разве Серёжа и раньше не раз доказывал ей свою порядочность и надёжность, почему не сравнила столь очевидное неравенство не в пользу Кима? Это сейчас она с самого утра каждый день ждёт, когда её выпустят к мужу на полчасика на лестничную площадку. И там она как раненый птенец спрячется под его теплое крыло. Когда же впервые её хоть немного стукнуло по темечку, заставив задуматься, что она творит?

 

В то утро на работе Ким отдал Ане ключи и рассказал, что случилось после её отъезда.

- Я уже собирался пораньше лечь спать, и вдруг звонок в квартиру. Сначала я не обращал внимания, мало ли кто, но звонок был слишком настойчивым. Я подошёл к двери и услышал тихие голоса пожилых людей, мужской и женский, и тут меня осенило, что, должно быть, это твои родители.

- И что ты?! - ахнула она. - Ведь они всегда прежде звонят, или это были не они?

- Они, они! Я сразу открыл дверь. Добрый вечер, говорю. Вы, наверное, родители Анны Николаевны? Они кивнули. А я им, мол, прошу прощения, я был в ванной. Я сослуживец вашей дочери, Ким Ильич. Анна Николаевна выручила меня. Дело в том, что я раньше срока вернулся из командировки, а ключи от квартиры забыл. Моя жена с дочкой на даче, а это далеко, объяснил я им. Ну, вот и всё, теперь ты в курсе.

Вскоре Ане позвонила мама: «Аня, ты знаешь, мы с папой каждый вечер прогуливаемся до твоего дома и обратно. И вдруг у тебя в окнах свет. Мы испугались, а, если воры или, может, ты сама осталась дома? Поднялись, а там твой сослуживец».

До чего же испугалась Аня в тот момент своему поступку. Ведь у неё была мысль остаться с Кимом. Неужели, пришлось бы прятать его, как в водевиле в шкаф? Кошмар!!! Надо думать, что это ей подсказка от благосклонной Фортуны. Ведь выдумка Кима о неожиданном возвращении из командировки могла обернуться реальным досрочным приездом Сергея из деловой отлучки. Вот это был бы действительно ужас. Как это мерзко! Вот когда она, в самом деле, сошла с ума.

Сошла, не сошла, но, как известно, за всё в жизни надо платить.

Настал час, когда она заметила, что Ким охладевает к ней. Во взгляде его глаз она ловила холодный блеск, словно от серо-стального лезвия острой бритвы, исключавший всякую надежду на наигранную потерю интереса к ней, как это бывало раньше. В словах, небрежно брошенных ей, звенел такой отрезвляющий холод, о возможности которого она и не подозревала, а в интонациях угадывался смысл слов, не сказанных лишь по причине его воспитанности, но готовых вот-вот сорваться с языка: «Аня, твои проблемы, это твои проблемы, и если ты помнишь, то ведь я никогда и ничего не обещал тебе, и более того, никогда не оказывал на тебя никакого давления». И это было правдой. Ему не пришлось ничего этого говорить, утруждаясь унизительными отповедями в ее адрес. Она сама все понимала. Сначала она металась из угла в угол, потом совсем обессилила, у нее всё валилось из рук. Вялая апатия подавляла мысли, любой шаг, любое действие давались через силу. Что бы Аня ни делала, она не могла не думать про Кима.

Скоро вернется Сергей. Она не сумеет притворяться перед мужем, выдумывая причины своего крайне удрученного состояния. Жизнь, происходившая вокруг нее, не имела к ней никакого отношения, да она и не жила, она выпала из реальности. В ней умерли все желания, кроме одного - быть рядом с кумиром, просто рядом, при этом его плоть, в сущности, даже не имела для нее никакого значения, ну какая плоть может быть у божества?! У Ани даже слез не было.

В последние дни Ким открыто заигрывал с их новой сотрудницей Ритой, яркой и кокетливой молодой женщиной. Рабочий день заканчивался. Аня медленно оделась и направилась к выходу.

Она шла по улице, и ей казалось, что все вокруг лишилось естественных красок. Охваченная мрачными мыслями, она едва не угодила под машину. Водитель что-то кричал, вертя пальцем возле виска, но и это не встряхнуло ее. Как случилось, что даже самой себе она стала в тягость? Так больше продолжаться не может, надо что-то делать, пока не вернулся Сергей. Как она посмотрит ему в глаза, этот страх заставил собраться с мыслями. Потерпев фиаско в любви, она впала в тоску. Конечно, если разобраться, любви-то ведь нет, да и не было, простой человеческой любви, пронзила ее внезапная догадка. Она любит призрак, фантом, собственную идею. Как избавиться от неё? Ей нужны новые сильные впечатления, как говорят, клин клином. Но не в том плане, как понимают многие: заведи новую интрижку и выбьешь старую. Вот только к ней это не имело никакого отношения, у нее все иначе. Она обделена способностью к любой интриге, абсолютно не умея притворяться ни в чём серьёзном. И тогда от полного отчаяния она решилась спрятаться на время в больнице. А где ещё? Не могла же она укрыться в монастыре, этот вариант - не для неё. Но в какой больнице, ведь она практически здоровый человек и первые же анализы откроют её притворство. Ей было легче всего симулировать болезнь неустойчивости настроения. Подобное нездоровье не редкость, особенно у женщин, не говоря уже о творческих натурах: музыкантах, художниках, поэтах, актёрах. Чуть что, и сразу грусть, тоска, печаль. Болезнь требует серьёзного лечения только при тяжёлых аффектах, когда человек не понимает сам, что творит; ещё хуже, когда больной погружается в глубокую депрессию внезапно и беспричинно. Но у неё не болезнь, а душевная боль на ту беду, которую она даже предвидела, так что никакой внезапности. А настроение действительно скверное. Конечно, в жизни всё сложнее, чем в учебниках, но ведь она не с улицы пришла. Но, чтобы лечь в ту больницу, где больных держат под замком, ей придется предъявить болезнь, и не просто дурное настроение, а это страшно. Она даже принялась уговаривать себя, что, оказавшись по доброй воле среди сумасшедших, она получит отличную врачебную практику по психиатрии (мысль, как говорят, конечно, интересная, а вернее - забавная, достойная человека, загнанного в угол). Что бы ни было, а деваться-то все равно некуда. Тогда она и позвонила мужу своей лучшей подруги - психиатру, с просьбой о консультации.

В больнице Аня заявила врачам, что порой без всяких причин (!) у нее возникает настолько безысходная тоска, что совершенно неожиданно для самой приходит мысль о суициде(!). Психиатры сразу оживились, мол, наша пташечка. Да, она приехала к ним сама, что невменяемые больные вряд ли делают, но в любом случае следует привести глубоко расстроенные эмоции коллеги в норму. Всегда лучше перестраховаться.

И тут же затолкали её к «буйным», хорошо, что не надолго. А теперь с «тихими» хоть с тоски помирай. Только один Серёжа как луч света в тёмном царстве. За что ей так повезло с мужем? А она дрянь, какая же она дрянь. С жиру бесилась, Анечка! Чего она искала? У нее как в сказке, где мужик, не знавший лиха, пошел искать его из любопытства, а когда нашел, без руки остался. Так и с ней. Действительно, едва не рехнулась. Что же она за дура такая, слепая и безмозглая? Как она могла предать Сережу? Как?! Ведь не дай бог заполучить в мужья такого мужика, как Ким, наплачешься, а то и в самом деле свихнешься. Ну и что теперь? Перебесилась, Анечка? Узнала цену «любви», поделом тебе, чертова кукла! Скотина ты Анька порядочная, нет тебе оправданий! Да в такого мужика, как ее Серега, любая баба мертвой хваткой вцепится.

А после вдруг совсем неожиданно для самой: «Господи праведный! Простишь ли Ты меня? – казалось, слова сами пришли к ней, удивляя. - Примешь ли мои раскаяния?» - сказала она совсем тихо и стала вытирать вдруг побежавшие из глаз слезы, но они все бежали, бежали и бежали…

На следующее утро ей стало легче, но нестерпимо захотелось домой к дочке и мужу. Любочка, милая моя детка, солнышко моё родное, доченька, радость моя, как о тебе-то я могла забыть? Как ты там без мамы, малышка? Слёзы снова навернулись на глаза, и она украдкой стёрла их, чтобы не заметили врачи, а то продержат дольше, чем хотели. Как же она соскучилась и по дочке, и по Сереже. Аня вспомнила, как перед той Серёжиной командировкой (провались она пропадом), они с Серёжей любили друг друга возле воды с белыми лилиями, так называли местные жители её любимые кувшинки. Сейчас бы прижаться к Сережке как тогда крепко-крепко, чтобы вместе, как один человек. Нет, кажется, никогда не любила она мужа так, как теперь. Спасибо Киму?! - вдруг пронзила её странная мысль. Господи, ну, причём тут он? Абсолютно чужой человек. Иллюзии исчерпаны. Теперь все её мысли только об одном, как поскорее унести отсюда ноги, но именно здесь просьба больного не принимается всерьёз, даже если она скажет правду, что придумала себе диагноз, никто не поверит. Остаётся одно – терпеть и ждать, она заслужила это.

 

Наконец, срок истёк. Аня не знала, искупила ли она свой грех, об этом она не думала, она жадно вслушивалась в шум городской толпы и всматривалась в яркие краски улицы, о которых истосковалась. Но только когда Аня вошла в свой дом, она поняла, что спасена, что всё позади как кошмарный сон. Она свободна и может делать, что хочет, и идти, куда хочет. Её радовала любая мелочь, и все желания казались достижимыми, так много скопилось в ней сил. На работе, оказывается, её ждут, там появилась новая методика, о которой она давно мечтала, но это после – в понедельник. А сейчас они вместе с Любочкой, её верной маленькой помощницей уберутся в доме и к вечеру испекут гору пирогов. Дочке скоро четыре годика, она забавная и смышлёная, всё время играет рядом, от мамы не отходит. Потом, когда Серёжа придёт с работы, они устроят праздничный чай, и будут говорить о всяких важных пустяках, а Сережа начнёт нахваливать их стряпню, съест пирогов больше, чем следует, и рассмеётся, что это они виноваты. Ей будет тепло и уютно, но она не скажет громких слов, не будет просить прощения, помня, что никто не отнимет у неё права заботиться о них, любить их и знать, что это взаимно. Только тут её всегда поймут. Её дом - это маленькое, но сильное государство, границы которого надо особенно беречь, потому что в нём живёт её любовь.

 

* В. Высоцкий "Кони привередливые"