Кавалер девяти боевых и трудовых орденов и многих медалей Зиновий Иосифович Красовицкий даёт интервью.

Начало: № 2 (60) 2008, полоса 8

 

– Военная служба даже в мирное время – незаменимая школа, после которой уже ничего не страшно. А война... Часто слушаю песни 30-40-х годов и заряжаюсь их высоким духом. Вы оба с братом рвались на фронт...

– Мой старший брат Илья с группой солдат и офицеров выбирался к нашим из Киевского «котла». За 35 суток они одолели более 400 км по оккупированной территории. Представь себе: их прячут семьи крестьян и учителей, делятся едой и одеждой, а к ночи выводят на восток. И никто не выдаёт своих. Даже старик, нещадно ругающий Советскую власть и вождя за недостаточную подготовку к войне. А ведь все рискуют жизнью целых семей. И только жалкие отщепенцы идут в предатели. Перед операцией «Багратион» Илья во главе группы разведчиков даже выкрадывает начальника полиции из-за линии фронта и передаёт трибуналу для вздымающего возмездия. Есть фотографии подполковника Ильи в трофейном «Мерседесе». Награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды (дважды), медалью «За отвагу» и другими.

 

– Илья запечатлён и как всадник. Но как-то не представляю себе Вас на коне в прямом смысле слова...

– Лошадка Монголочка спасала меня от большой беды и, возможно, даже гибели. Немцы предприняли контрнаступление на узком участке фронта, чтобы вернуть Штеттин. Телефонная связь с медсанбатом прервалась. Я выехал верхом, чтобы выяснить его расположение после передислокации. На обратном пути в темноте оказались на минном поле. Только когда проехали его половину, нас окриком остановил задремавший солдат-минёр и помог выбраться. Как мы не подорвались?! А затем запутались и сбились с дороги. Обстановка была тревожной: немцы где-то рядом. Что делать? Вспомнился совет в подобных случаях отпустить вожжи и дать лошадке самой искать дорогу: она обычно приводит к тому месту, откуда вышла. Не подвела меня Монголочка, и вернулись мы вовремя. А через час бригада отступила...

 

– Не доводилось ли Вам преодолевать реки под огнём противника?

– В боях за Познань нам предстояла река Варта. Под прикрытием темноты я с двумя санитарами под свист пуль и разрывы снарядов переправлялся на плоту к вражескому берегу, чтобы организовать там «гнёзда» для раненых. Наш плот разбили, и мы добрались вплавь. До этого я не умел плавать, но в чрезвычайной обстановке благодаря то ли страху, то ли жажде жизни сразу освоился. Я нырял – уклонялся от пуль – и выбрался на берег противника даже одновременно с санитарами.

 

– А в Германии Вы не сталкивались с окружением?

– Немецкие танки контратаковали нас у Зееловских высот, держали наши в кольце и подожгли многие их них. Большими были потери и у медработников. На 10-тонной итальянской дизельной машине мы установили два яруса нар и вывезли около 40 раненых из окружения.

 

– А какими были Ваши первые шаги на «гражданке»?

– Уже в июле меня отправили на долечивание в Свердловск. Поезд шел через Харьков, и мы, несколько человек, сбежали: ведь это – почти дома. Там и долечивался. Собирался ехать в Киров к брату и мечтал учиться на юриста или историка. Но... Однажды в ноябре, проходя по улице Сумской, я встретил Марию, которая мне нравилась ещё в школе и училась на третьем курсе мединститута. Она уговорила меня никуда не ехать и поступать в него. У меня за плечами были два ускоренных курса Военно-Медицинской Академии, куда я попал без малейших планов быть врачом. Военкомат помог мне поступить в институт, но только на второй курс: он уже заканчивался. Но мне-то нужно было на третий! Любовь может стимулировать любые качества, в том числе и нахальство. Своего я добился и был зачислен не только на тот же курс, но и в ту же группу, где училась моя любимая. Интересным оказался первый экзамен зимней сессии. Мы пришли на консультацию по микробиологии. В то же время должна была сдавать экзамен другая группа. Вместо «мягкого» завкафедрой пришла очень строгая профессор, и вся та группа в страхе разбежалась. Предложили попробовать свои силы нашим отличникам – они отказались. Потом мне. Я решил, что терять нечего, и согласился. Мои ответы больше походили на философские рассуждения. Еще умудрялся при этом спорить с профессором. Это продолжалось час двадцать. Когда она вывела в зачётке «отлично», я так удивился, что спросил, не ошибка ли это. «Вы будете очень хорошим врачом, а может быть, и научным работником», – ответила она. Это стало окончательным доводом в пользу выбора профессии. 14 марта 1946 года мы с Марией Семёновной поженились. А в 1947 году родился Саша, студенческий ребенок, которым занималось всё общежитие. Вскоре после окончания института в 1948 г. я отказался возглавить здравоохранение в Донецкой области вместо начальника, которого уволили бы. Меня назначили заведующим сектором кадров Сумского облздравотдела. По совместительству я начал работать в городской инфекционной больнице.

 

– Сразу два профессора предсказали Вашу научную судьбу, а один – даже докторскую диссертацию. И это – лет за 35 до её защиты Вами в 1980 году в Институте эпидемиологии под руководством будущего Президента Академии медицинских наук СССР В. И. Покровского. Был свидетелем Вашего успеха. Конечно, с инфекциями надо воевать. Но не только с ними. Даже в мирной жизни...

– Я сталкивался со случаями, когда бывшие фронтовики пасовали и не в самых высоких кабинетах, поддавались давлению и даже оговаривали невинных, когда было «дело врачей».

– Да, полагаю, бывает и военное, и гражданское мужество. Первое даже стимулируется в боевых условиях, которые и сами естественно вызывают его проявления. Конечно, у смелых. Впереди враг, но рядом – верные друзья плечом к плечу. Зато гражданское мужество – удел вперёдсмотрящих. Они тоже готовы к потерям (правда, обычно не жизни, а здоровья и карьеры), а вот о поддержке и мечтать не могут. Но, может, чистая совесть, чувство выполненного долга, уверенность в полезности сделанного шага и надежда на достойную оценку потомками значат не меньше?

– Пожалуй, именно так.

 

– Возможно ли врачебное мужество в мирной жизни?

– Часто необходим обоснованный риск. У четырёхлетней Тани были сразу коклюш, воспаление лёгких и менингоэнцефалит. Через каждые полчаса – приступ с покраснением и посинением лица, судорогами, остановками пульса и дыхания. Начиналась агония, и медлить было нельзя. Спасти могло только внутривенное введение нейролептической смеси, разведённой в растворе глюкозы. Разрешения на применение этого моего метода, многократно испытанного только на себе для оптимизации дозировок, ещё не имелось. И я на свой страх и риск пошёл на «боевое крещение». Всю ночь провёл у постели ребёнка. Очень волновался. На всякий случай приготовил препараты, ослабляющие действие той смеси. К счастью, опасения оказались напрасными. Девочка впервые спала относительно спокойно и дышала глубоко и ровно, хоть и учащённо. А через три недели была выписана практически здоровой. И в 18 лет родила дочь...

 

(Окончание следует)