Эта территория – самый конец, медвежий угол моей страны, завалявшийся в ней, как вещь в шкафу, а на самом деле – преддверие страны следующей, расположенной на географической карте дальше на север и северо-восток. Характерные черты этой страны, точно так же как и признаки ослабления моей, сквозняками проникают во все щели, складываясь попарно в картину отрыва от цивилизации, существования «за бортом».

Поскольку эта территория – так уж сложилось – не то, и не се, выглядит она удручающе. Усердных садоводов здесь нет (на скалах не разгуляешься), да и жителей очень мало. Необычное безлюдье очень бросается в глаза. Человек на шоссе – редкость, и часто проезжающая машина возле него остановится – кто этот заблудший?

К слову сказать, шоссе здесь очень пыльные – как и в углах и подсобках квартиры (если квартиру представить страной) – пыль гораздо больше любит скапливаться, иногда годами не убираемая. Ходишь по таким дорогам без удовольствия, думая только о неудобствах. Проедет машина – и поднимет облако пыли такое, что на глубине 20 метров в лесу по обочинам листочки черники покроются сединой, а рядом с дорогой кусты стоят, как зацементированные.

Приехав сюда из Петербурга(время в дороге занимает 4 часа), попадаешь на укороченную платформу и почти сразу же, сделав поворот по дороге, оказываешься, как в западне, на маленькой площади, упершись взглядом в продуктовый ларек ржаво-коричневого цвета. Витрины ларька как следует заделаны ржавой решеткой, поэтому, будто из тюрьмы, из маленького окошечка пристально смотрит на тебя то ли продавщица, то ли ведьма-гипнотизерша. Не знаю, кто как – а я уже не подойду к такому ларьку, весь ассортимент которого отравлен взглядом этой узницы.

Впечатление «западни» дополняют шесть выстроившихся по периметру площади видавших виды машин еще советских марок, водительская дверца одной из которых обязательно с усилием приоткроется и мрачный мужик в засаленном пиджаке и спортивных штанах с оттянутыми коленками, показываясь из глубины своего авто, как из угольной шахты, с угрюмой учтивостью спросит тебя: «Вам куда?»

По этой дороге, ведущей между похожих на коробочки низких домиков, вскоре выходишь на шоссе с нормальной разделительной полосой и «зеброй» для пешеходов. На перекрестке повернув направо, попадаешь к озеру, тихому, чистому, по поверхности которого от дуновения ветра радостно бегут солнечные блики.

На пятнадцатиметровой скале в начале противоположного берега, как на постаменте, возвышается белостенный только что отстроенный храм, и в широкой золотой луковке его отражаются темно-серые облака.(Облака надвигаются на солнце).

Берега озера в основном скалистые, но там, где пониже, и где есть земля – стоят два-три деревянных домика. Один из них – с полузамшевшей крышей, чуть покосившийся, но с просторной светлой верандой. Внутри нее, как в аквариуме, сомнамбулой бродит худощавая старушка, позабывшая вовремя помереть и только что внесшая в дом ведро картошки. Замечательно то, что редкие домики, хоть и расположены рядом с шоссе, не имеют даже косого забора.

Спустившись с горки, и еще раз поднявшись на горку, снова оказываешься на развилке дорог, у лужайки с остатками реликтовых скал, по которым, как птицы, прыгают две девчонки. В центре лужайки вместо призадумавшегося всадника с опущенным копьем возвышается широкоскулый богатырь, присевший на колено и держащий в правой руке молот, а в левой – символическое колесо. Волосы сказочного богатыря (тут воображение подсказывает – светлые, хотя гранит не сообщает о цвете волос), разделены прямым пробором и перевязаны ленточкой, чтоб не спадали на лоб, пока он кует из железа небесный свод, солнце и луну. Зовут его Илмаринен…

Под горкой с кузнецом, налево располагается (очень небольшой, буквально с ладошку) поселок городского типа, направо простираются угрюмые еловые леса, запирающие человека наглухо, а третья дорога выводит к медвежьему углу Ладожского моря – узкому и длинному заливу не самого моря, а его залива, тоже узкого и длинного т. е. к заливу в заливе. Итак, в этом месте один медвежий угол накладывается на другой.

И только небо над сказочным героем не напоминает ни о какой тесноте или выборе пути. В этом месте оно не плоское, хотя тоже однообразно затянуто облаками, а куполообразное, и большая стая ворон носится из одного угла этой полусферы в другой, озирая все концы света.

Поразмыслив возле вечного богатыря, я решила пойти прямо, т. е. к Ладоге, но через поселок. Схитрила, чтобы пройти сразу по двум дорогам…

Поселок оказался, если можно так сказать, несмотря на довольно новые здания, житейской рухлядью. На рынке торговки, пользуясь обеденным затишьем, бросили свои палатки и собрались за столиком пить чай; в магазин напротив изредка заходили люди (подозреваю, что ассортимент был катастрофически скудным ).

Поселок имел одну главную улицу, уводящую в тупик, и несколько строго перпендикулярных ей переулков. Газончики с клочками травы и тополями преунылого вида были чрейзвычайно запылены. Из самого крайнего, находящегося на возвышении, 5 –этажного дома с вывеской на одном из подъездов «Продукты» во всю ширь орала радиостанция. Перед этим домом, на том, что можно назвать «детской площадкой», стояла в полном одиночестве, устав вопить к небу, обезображенная временем ржавая качель, так сказать не качель, а покойница качелей, а на ней сидела, задремав, и съехав немного набок, старушка.

Картина завершалась стоящими прямо в поселке мощными елями, мрачными как туча, угрюмыми как пропасть…

За поворотом, в небольшой низине, на противоположном берегу стоячего узкого пруда, начинались убогие лачуги, перекошенные, как будто сползшие со скал и постоянно покрываемые пылью с шоссе, и из одной из них доносился непрерывный плач ребенка.

За другим поворотом плач резко прекратился, и воцарилась оглушительная тишина. Ветер исчез, облака не двигались, сосны не шевелились. Довольно далеко впереди здоровый мужик, выйдя на дорогу из землянки (которая была на самом деле оборудованным гаражом), разговаривал по мобильному телефону. Казалось, что его голос отражается от облаков и сосен, как от стен.

- … на острове трескать рыбу… - долетело до меня.

С одного валуна при моем приближении соскользнула хозяйка леса – змея, и бесследно исчезла по своей змеиной тропе, шелестя опавшими листьями и кустиками черники.

Сидя на этом камне, она любовалась озером, лежащим глубоко внизу. С высоты нескольких метров, как с трона, она озирала деревья и очень красивую точеную тощую елочку, отчетливо выделявшуюся на фоне серой воды.

Вдруг по воде будто бы забегали тысячи водомерок. Это заморосил мелкий, на воздухе почти незаметный дождь, который хоть немного прибил пыль на дороге.

С другого берега озера, откуда-то из глубины его, я улавливала непрерывный шум – там был карьер, в котором добывали гранитный щебень.

На другом, низком берегу озера, из кустов выкатился небольшой состав, нагруженный горками щебня и возглавляемый тепловозом. Миновав мостик над дорогой, он покатился на причал, где его уже ждал черно-белый сухогруз – океанский лайнер по масштабам местного времени…

Рабочий (очевидно, житель поселка) откидывал бортики железных тележек, щебень высыпался, а в небо возносилось большое облако пыли…

Так, увидев настоящее морское судно, я и поняла, что действительно вышла к настоящему морю, хотя по виду узкого водоема, который подходил углом к берегу, этого невозможно было сказать. Недалеко от меня лодка с мачтой мечтательно качалась на волнах…