Жак Казот. Незаметная жизнь пророка и мечтателя.

 

О нем удивительно мало известно. Досконально - только две даты: рождения и ухода. Так уж случилось, что его Смерть была более громкой, чем Жизнь. Именно благодаря этому, да еще удивительному Дару Жака Казота,- предвидеть будущее - уцелела в "скрижалях" истории память о нем, так и оставшемся загадкой: нераскрытой, непонятой, а для кого то и несколько надуманной, смешной, нелепой.

 

Он родился в 1720 году, седьмого октября, в Дижоне. Получил блестящее образование в католическом коллеже иезуитов, потом по рекомендации наставников, поехал в Париж, где и началась его служебная карьера.

 

Кем можно было бы назвать его? Чиновником, обычным человеком? Да, ведь он сделал блестящую карьеру, будучи комиссаром в Министерстве Морского флота, а позже, потом,- инспектором при колониальном ведомстве на острове Мартиника - отдаленном владении Франции.

 

Он и жил, как обычный человек: на Мартинике женился, имел двух любимых детей, красавицу - супругу - дочь главного судьи Мартиники - уютный и сердечный дом, преданных друзей, был горячо уважаем подчиненными и населением Подветренных островов, где успешно инспекторствовал с десяток лет:

 

Писателем?

 

Да, конечно, он же был для французов автором увлекательного, хотя и сложного, с запутанным сюжетом, романа "Влюбленый дьявол" и ряда поэтичных, очаровательных, в духе несравненной "Тысячи и одной ночи", сказок и новелл, которыми зачитывались дамы из высшего общества, обмахиваясь пышными веерами и пряча лукавые улыбки в кружевные и батистовые платочки.. Поэтом? Да. Безусловно! Его изящнейщие стихотворения и басни заучивались наизусть, переписывались и иногда сравнивались с лафонтеновскими, но всего лишь:..сравнивались!

 

И, наконец, зная о поразительном и мучительном Даре Казота,(о котором сохранились впечатляющие и правдивые свидетельства!) - Пророком? Но мы больше привыкли представлять Пророка с пылающим взором, немного мрачным, отрешенным от мира, аскетичным.. А Казот? По воспоминаниям современников, он был "необыкновенно добродушен", любил улыбаться, тонко и изысканно смешил дам, его обожали чужие дети, боготворила собственная дочь. Он был влюблен и не только в книги, свои мечты, прозрения, предчувствования, но и просто в жизнь, ее звуки, краски, запахи..

 

Можно было бы еще назвать его философом.

 

Его переписка с сыном Сцеволой хранит множество размышлений и рассуждений о смысле жизни и истине, о том, как следовало бы жить людям, чтобы отыскать давно утерянную в мире хаоса гармонию.

 

Но можно было бы назвать Казота и авантюристом: он увлеченно разрабатывал планы бегства последнего короля Людовика XVI из тюрьмы Консьержери и поднятия во Франции вооруженного мятежа: Рассчитывал в письмах, хватит ли места в его имении, чтобы разместить королевскую свиту, лошадей и самого сверженого монарха с достаточным комфортом..

 

А еще Жак Казот был просто - мечтателем.. Он жил в мире своих грез, фантазий, ощущений и часто они становились для него большей реальностью, чем окружающий мир. Шарль Нодье позднее писал о нем в своем очерке: "К крайнему своему благодушию, так и сиявшему на его красивом и веселом лице, к нежному и кроткому выражению по - юношески живых голубых глаз, к мягкой привлекательности всего облика, господин Казот присоединял драгоценнейший талант лучшего в мире рассказчика историй, вместе причудливых и наивных, которые в одно и то же время казались чистейшей правдою в силу точности деталей и самой невероятной сказкою из-за чудес,коими изобиловали. Природа одарила его особым даром видеть вещи в фантастическом свете". То, что "фантастический свет" обретал реальные грани все резче и четче, не всем, конечно же, было ясно сразу.

 

Но после зловещих предсказаний Казота об исходе Французкой революции, многие в литературных кругах вдруг вспомнили, что что - то похожее он написал еще за тридцать лет до 1793 года: "Поэму об Оливье", в которой главный герой попадает в место,полное отрубленных голов! Головы смеются и плачут, рассказывая о том, как их казнили. Чем то это похоже на Дантовские круги Ада, но впечатление тем грознее и жестче, что оно имело почти реальное воплощение в дальнейшем. Вот отрывок из "Поэмы об Оливье":

 

"Влекомые собственным весом, части наших тел попадали в глубокую яму, где смешались со множеством чужих разъятых туловищ. Головы же наши покатились прочь, точно бильярдные шары. Сумасшедшее это вращение отняло последние остатки разума, затуманенного сим невероятным приключением, и я осмелилась открыть глаза лишь по прошествии некоторого времени; тут же увидела я, что голова моя помещается на чем-то вроде ступени амфитеатра, а рядом и напротив установлено до восьми сотен других голов, принадлежавших людям обоего пола, всех возрастов и сословий. Головы эти сохраняли способность видеть и говорить; самое странное было то, что все они непрестанно зевали, и я со всех сторон слышала невнятные возгласы: "Ах, какая скука, с ума можно сойти!" Позднее, мемуарист Жерар де Нерваль комментировал это провидчески - странное произведение молодого Казота следующим образом: "Эта причудливая на первый взгляд выдумка о заточенных вместе женщинах, воинах и ремесленниках, ведущих споры и отпускающих шуточки по поводу пыток и казней, скоро воплотится в жизнь в тюрьме Консьержери, где будут томиться знатные господа, дамы, поэты - современники Казота; да и сам он сложит голову на плахе, стараясь, подобно другим, смеяться и шутить над фантазиями неумолимой феи - убийцы, чье имя - Революция - он тридцать лет назад еще не мог назвать."

 

Не мог, но предчувствовал и предощущал, улыбчивый и спокойный мистик! В переписке с сыном, упорно идущим по его стопам, Казот часто наставительно говорит о о высших таинственных силах, управляющих миром и позволяющих людям действовать с их помощью,. Кому то это и покажется иллюзией, но иллюзией трогательной и благородной. Жерар де Нерваль, исследуя материалы о Казоте, писал о секте илюминитов, имевших в ту смутную пору во Франции благодатное прибежище:

 

"Хорошо известно, какую важную роль сыграли иллюминаты в революционных движениях разных стран. Их секты, организованные по принципу глубокой секретности и тесно связанные меж собою во Франции, в Германии и в Италии, обладали особым влиянием на сильных мира сего, посвященных в их истинные цели. Иосиф II и Фридрих Вильгельм II многое совершили по их наущению. Так, Фридрих Вильгельм, возглавивший коалицию монархов, вторгся в пределы революционной Франции и был уже в тридцати лье от Парижа, когда иллюминаты на одном из своих тайных заседаний вызвали дух его дяди, великого императора Фридриха, который запретил ему продвигаться дальше. Именно в результате данного запрета (который все толковали по-разному) Фридрих Вильгельм внезапно отступил с французской территории, а позже даже заключил мирный договор с Республикой, которая, можно сказать, обязана своим спасением союзу французских и германских иллюминатов.

 

Казот , в начале яростный последователь иллюминатов* (одна из сильных религиозных сект во Франции того времени, говорящая о всеобщем "равенстве" и скором пришествии Христа и Антихриста. Их идеи объединения и борьбы ради светлого начала ловко использовали для манипулирования народом мартинисты и якобинцы - автор), вскоре с сожалением пишет об их ошибках, опрометчивых шагах, в корне неверной доктрине, вообщем,

 

" пагубного выбора", сделанного его бывшими братьями по секте. Он пытается в одиночку бороться с ними и пишет об опасности того, что они принели за Спасительное - Антихристово, то есть, революционные идеи.

 

Жерар де Нерваль горестно писал: "Те,кого Казот считал демонами, выглядели в их глазах божественными духами-мстителями." Зная эту ситуацию, легко понять некоторые места в письмах Казота многочисленным корреспондентам и те особые обстоятельства, что позже побудили республиканские власти вынести ему приговор именно устами иллюмината-мартиниста. Жак Казот писал, размышлял, предостерегал, молил: Но как бы и сам был уже заранее уверен в том, что все бесполезно, ход Судьбы и истории не изменить. Отсюда такая обреченность в последних строках письма гражданскому судье, месье Понто( письмо датировано 1791 годом):

 

" Ежели Господь не вдохновит кого-нибудь из людей на то, чтобы решительно и безоговорочно покончить со всем этим, нам грозят величайшие бедствия. Вы знаете систему моих убеждений: добро и зло на земле всегда были делом рук человеческих, ибо человеку эта планета дарована вечными законами Вселенной. Вот почему во всем совершаемом зле мы должны винить лишь самих себя. Солнце неизменно посылает на Землю свои лучи, то отвесные, то наклонные; так же и Провидение обходится с нами; время от времени, когда местонахождение наше, туман либо ветер мешают нам постоянно наслаждаться теплом дневного светила, мы упрекаем его в том, что оно греет недостаточно сильно. И если какой-нибудь чудотворец не поможет нам, вряд ли можно уповать на спасение."

 

В одном из длиннейших философичных писем к месье Понто Жак Казот высказывает свое кредо, которое удивительно современно звучит и сейчас - во времена разгула зла и хаоса нравственных ценностей:

 

"Человек должен действовать здесь, на Земле, ибо она - место приложения его сил; и добро и зло могут твориться лишь его волею. И пусть почти все церкви были закрыты либо по приказу властей, либо по невежеству; теперь дома наши станут нашими молельнями. Для нас настал решительный миг: либо Сатана продолжит царствовать на Земле, как нынче, и это будет длиться до тех пор, пока не сыщется человек, восставший на него, как Давид на Голиафа; либо царство Иисуса Христа, столь благое для людей и столь уверенно предсказанное пророками, утвердится здесь навечно. Вот в какой переломный момент мы живем, друг мой; надеюсь, Вы простите мой сбивчивый и неясный слог. Мы можем, за недостатком веры, любви и усердия, упустить удобный случай, но пока что у нас еще сохраняется шанс на победу. Не станем забывать, что Господь ничего не свершит без людей, ибо это они правят Землею; в нашей воле установить здесь то царство, которое Он заповедал нам. И мы не потерпим, чтобы враг, который без нашей помощи бессилен, продолжал при нашем попустительстве вершить зло!"

 

Но зло свершилось. Во Франции настал 1793 год и принес с собою Революцию. Народ много отдал в жертву этой зловещей Даме - жизней, крови, иллюзий, идей, правил,казалось, ранее незыблемых: Пророчество Казота, так ярко, живо записанное для нас Жозефом Лагарпом сбылось. Вспоминая о нем, сам Прорицатель от ужаса холодел и рвал на себе волосы. Еще бы!

 

Почти всем, кто был на этом вечере, он тогда почти насмешливо, играючи, предсказал Смерть: от гильотины - как герцогине Де Граммон, от яда в темнице - как Кондорсе, от булькающей в вскрытых венах крови,как де Шамфору и де Вику. Он никого не пощадид и ни над кем не смеялся! Он сказал тогда в начале января 1788 года:

 

"Вами будет править только философия, только разум. И все те, кто погубит вас, будут философами; они станут с утра до ночи произносить речи, подобные тем, что я выслушиваю от вас уже целый час; они повторят все ваши максимы, процитируют, подобно вам, стихи Дидро и "Деву"... Всек так и случилось.

 

Слушавшие его тогда заносчивые аристократы и Поэты, перешептывались: "Да ведь он безумец, Вы разве не видите, что он шутит, - всем известно, что ему нравится приправлять свои шутки мистикой!".

 

Шамфор вообще назвал эти "шутки" " юмором висельника", а уж после того, как Казот предрек герцогине де Грамонн смерть без исповеди, в обществе "Принцессы крови" ( Королевы Марии - Антуанетты - автор.) он был и вовсе выгнан раздосадованным хозяином из - за стола и из дому. Кусавшие от скрытого гнева губы на незадачливого гостя - шутника, аристократы в шелках и дорогих кружевных жабо, и не догадывались, сколь точным и жестоким окажется этот "безумный бред" румяного прорицателя!

 

Но арестован Жак Казот "философами и мудрецами" якобинской диктатуры был не из - за того, что в далеком 1788 - ом прорицал смерть "кружевным Аристократам и "бумагомарателям".

 

Его письма к месье Понто и тестю, господину Руаньяну, в ту пору секретарю Совета Мартиники, с призывом организовать сопротивление шести тысячам республиканцев, посланных на захват колонии, воскрешает память о доблестном мужестве, с которым он в молодости дал отпор англичанам: он перечисляет все необходимые меры обороны, пункты, требующие укрепления, провиант и боеприпасы - словом, все, что подсказывал ему былой опыт борьбы с морскими захватчиками, - эти письма были перехвачены и прочитаны. Жерар де Нерваль писал о последних месяцах жизни Казота в своей обширной мемуарной работе:

 

"Республиканцы тогда повсюду искали доказательства роялистского заговора "рыцарей кинжала"; завладев бумагами королевского интенданта Лапорта, они обнаружили среди них письма Казота к Понто; тотчас же было состряпано обвинение, и Казота арестовали прямо у него в доме в Пьерри.

 

- Признаете ли вы эти письма своими? - спросил его представитель Законодательного собрания.

 

- Да, они писаны мною.

 

- Это я писала их под диктовку отца! - вскричала его дочь Элизабет, страстно желавшая разделить с отцом любую опасность.

 

Она была арестована вместе с ним; обоих препроводили в Париж в экипаже Казота и заключили в тюрьму при аббатстве Сен-Жермен-де-Пре. Случилось это в последние дни августа. Госпожа Казот тщетно умоляла позволить ей сопровождать мужа и дочь.

 

Злосчастные узники этой тюрьмы тогда еще пользовались в ее стенах относительной свободой. Им разрешалось встречаться друг с другом в определенное время дня, и нередко бывшая часовня - место их собраний - напоминала великосветский салон. Воодушевленные этой свободой узники забывали об осторожности: они произносили речи, пели, выглядывали из окон. Возмущенный народ обвинял "пленников 10 августа" в том, что они радуются успехам армии герцога Брауншвейгского и ждут его как избавителя. Осуждалась медлительность чрезвычайной комиссии, созданной под давлением Коммуны Законодательным собранием; ходили слухи о заговоре, зреющем в тюрьмах, о подготовке к бунту в связи с приближением иностранных армий; говорили, что аристократы, вырвавшись из заточения, собираются устроить республиканцам вторую Варфоломеевскую ночь.

 

Известие о взятии Лонгви и преждевременные слухи о захвате Вердена окончательно распалили народ. Был провозглашен лозунг "Отечество в опасности".

 

Однажды, когда узники собрались в часовне за обычной беседой, вдруг раздался крик тюремщика: "Женщины на выход!" Тройной пушечный залп и барабанная дробь, последовавшие за этой командой, вселили в пленников ужас; не успели они опомниться, как женщины были выведены прочь; двое священников из числа арестованных поднялись на кафедру и объявили оставшимся об ожидавшей их участи.

 

В часовне воцарилось гробовое молчание; вошедшие тюремщики, а с ними десяток горожан-простолюдинов выстроили пленников вдоль стены и отобрали пятьдесят три человека.

 

Начиная с этого момента каждые четверть часа выкликали новые имена; этого промежутка времени импровизированному судилищу у ворот тюрьмы едва хватало на то, чтобы огласить приговор.

 

Некоторые были помилованы; среди них оказался почтенный аббат Сикар; остальных убили прямо в дверях часовни фанатики, добровольно взявшие на себя эту страшную работу. К полуночи выкрикнули имя Жака Казота.

 

Старик хладнокровно предстал перед неумолимым трибуналом, заседавшим в небольшой приемной аббатства; председательствовал грозный Майяр. В этот момент опьяненные кровью убийцы потребовали судить и женщин, заставив их по очереди выходить из камер, однако члены трибунала отклонили это предложение. Майяр приказал надзирателю Лавакри увести их обратно и, перелистав список арестованных, громко вызвал Казота. Услышав имя отца, Элизабет, как раз выходившая вместе с другими женщинами, опрометью бросилась назад и пробилась сквозь толпу в тот миг, когда Майяр произнес роковые слова: "К производству!" - что означало "казнить".

 

Отворилась наружная дверь; двор, окруженный высокой монастырской стеной, где совершались казни, был полон народу; слышались стоны умирающих. Бесстрашная Элизабет кинулась к двум убийцам, уже схватившим ее отца, - говорят, их звали Мишель и Соваж, - и стала умолять пощадить старика.

 

Ее неожиданное появление, трогательные мольбы, преклонный возраст узника, чье политическое преступление трудно было сформулировать и доказать, жалость, внушаемая благородным видом несчастных и горячей дочерней любовью, смутили толпу, пробудив в ней сострадание. Раздались крики о помиловании. Майяр заколебался. Мишель налил, стакан вина и протянул его Элизабет со словами: "Послушайте, гражданка, коли вы хотите доказать гражданину Майяру, что вы не из аристократов, выпейте это за спасение Отечества и победу Республики!"

 

Смелая девушка без колебаний осушила стакан; марсельцы расступились перед нею; толпа с рукоплесканиями пропустила отца и дочь; их тотчас увезли домой.

 

На следующий день после того, как народ с триумфом сопроводил Казота до дома, к нему явились с поздравлениями друзья. Один из них, господин де Сен-Шарль, бросился к Казоту со словами: "Слава богу, вы спасены!"

 

- О, ненадолго! - отвечал Казот с грустной улыбкой. - За миг до вашего прихода мне было видение: за мною приехал жандарм от Петьона и приказал следовать за ним; далее предстал я перед мэром Парижа, который велел посадить меня в Консьержери, а оттуда меня привели в революционный Трибунал. Вот так и настал мой час.

 

Господин де Сен-Шарль расстался с Казотом в полном убеждении, что рассудок старика помутился от перенесенных ужасных испытаний. Адвокат по имени Жюльен предложил Казоту убежище в своем доме, обещая укрыть от преследований, но тот твердо положил не перечить судьбе. И действительно: 11 сентября явился человек из его видения; то был жандарм, вручивший ему приказ, подписанный Петьоном, Пари и Сержаном. Его увезли в мэрию, а оттуда в Консьержери; свидания с друзьями были запрещены. Тем не менее Элизабет умолила тюремщиков позволить ей ухаживать за отцом и прожила в тюрьме до последнего дня его жизни. Однако все ее ходатайства перед судьями не возымели того успеха, что в первый раз перед народом, и после двадцатисемичасового допроса Казот был приговорен, на основании обвинения Фукье-Тенвиля, к смертной казни.

 

Перед оглашением приговора Элизабет заключили в камеру, боясь, что ее мольбы растрогают присутствующих; адвокат обвиняемого тщетно взывал к милосердию судей, напоминая, что несчастную жертву помиловал сам народ. Трибунал остался глух к его речам и твердо держался принятого решения.

 

Самым странным эпизодом этого процесса можно назвать речь председателя трибунала Лаво - тоже, как и Казот, бывшего члена общества иллюминатов.

 

- Бессильная игрушка старости! - возгласил он. - Твое сердце не смогло оценить все величие нашей святой свободы, но твердость суждений на этом процессе доказала твою способность пожертвовать самою жизнью во имя убеждений; выслушай же последние слова твоих судей, и да прольют они в твою душу драгоценный бальзам утешения, и да исполнят они тебя готовностью сострадать тем, кто приговорил тебя к смерти, и да сообщат они тебе тот стоицизм, что поможет тебе в твой последний час, и то уважение к закону, которое мы сами питаем к нему!.. Тебя выслушали равные тебе, ты осужден равными тебе, но знай, что суд их был чист, как и совесть, и никакая мелкая личная корысть не повлияла на их решение. Итак, собери все свои силы, призови все свое мужество и без страха взгляни в лицо смерти; думай о том, что она не имеет права застать тебя врасплох: не такому человеку, как ты, убояться единого мгновения. Но перед тем как расстаться с жизнью, оцени все величие Франции, в лоно которой ты безбоязненно и громогласно призывал врага; убедись, что отчизна, бывшая прежде и твоею, противостоит подлым недругам с истинным мужеством, а не с малодушием, каковое ты приписывал ей. Если бы закон мог предвидеть, что ему придется осуждать виновных, подобных тебе, он из почтения к твоим преклонным летам не подверг бы тебя никакому наказанию; но не сетуй на него: закон суров до тех лишь пор, пока преследует, когда же настает миг приговора, меч тотчас выпадает из рук его, и он горько сострадает даже тем, кто пытался растоптать его. Взгляни, как он оплакивает седины того, кто заставил уважать себя вплоть до самого вынесения приговора, и пусть зрелище это побудит тебя простить ему все, и пусть он сподвигнет тебя, злосчастный старец, на искреннее раскаяние, коим искупишь ты в это краткое мгновение, отделяющее тебя от смерти, все до единого гнусные деяния твоего заговора! И еще одно слово: ты был мужчиною, христианином, философом, посвященным, так сумей же умереть как мужчина и как истый христианин - это все, чего твоя страна еще ждет от тебя!"

 

Речь эта, с ее странной, таинственной подоплекой, поразившей страхом всех собравшихся, не произвела, однако, никакого впечатления на самого Казота - пока председатель взывал к его совести, он поднял глаза к небу и жестом подтвердил незыблемость своих убеждений. Затем он сказал окружающим, что "знает, что заслуживает смерти, и что закон суров, но справедлив". Когда ему обрезали волосы, он посоветовал состричь их как можно короче и просил своего духовника передать их дочери, все еще запертой в одной из тюремных камер.

 

Перед казнью он написал несколько слов жене и детям; поднявшись на эшафот, громко вскричал: "Я умираю, как и жил, верным Господу и моему Королю". Казнь состоялась 25 сентября 1794 года, в семь часов вечера, на площади Карусель.

 

Так завершилась жизнь этого странного человека, произносящего свои таинственные пророчества со спокойной улыбкой и ясным выражением глаз, из которых так и лился свет доброты. Он не считал себя пророком и его способность видеть будущее, приносила ему много горечи и страданий. Он скромно желал остаться в памяти французов поэтом и автором романа "Влюбленный дьявол" (переизданного лишь недавно!) но Провидение распорядилось по иному. Его Смерть оказалась заметней для Истории, чем Жизнь.

 

Да и что говорить, для Пророков и легенд о них, переход в иные Миры всегда значительнее, нежели пребывание на грешной Земле!

 

Слабости создателей легенд и историй в этом случае всегда можно извинить. Всех притягивает таинственность и скрытое могущество, выраженное даже в сильной индивидуальности характера. А Пророк всегда - индивидуален, он всегда и всюду - один. Поэтов и мечтателей, напротив, - так много! А что первый может вырасти из последнего, то Истории, увы, заметно не всегда! Она - Дама капризная.