Рубен Давид Гонсалес Гальего «Белое на черном».

Черное на белом – лист бумаги и буквы. Эссе.

Современный мир: высокие технологии, мобильная связь, границы размыты практически во всем – почти кибер-люди свободны от морали, психологические игры и эзотерические практики, слова «добро», «любовь» - даже на слух кажутся немного странными, герои фильмов и книг – «мачо» и чуть-чуть «подонки», черное может оказаться сиреневым, а белое и вовсе зеленым.

В ритме между университетом, работой, встречами с друзьями и походами в кино – метрополитен – почти единственное место, где читаются книги. Еще и потому, что книга дает возможность погрузиться в вымышленный мир и хоть ненадолго забыть о людях, стоящих рядом с тобой – утром сонных и недовольных началом дня, вечером уставших и недовольных концом. Каждый раз метрополитен рождает во мне чувство абсурдности мира и человека в мире, и на время поездки книга становится уходом от этой реальности.

Спускаюсь по эскалатору, достаю из сумки книгу небольшого формата – белую с черными полосками. Название с одной стороны, начало с другой – вверх ногами. Читаю предисловие: «конечно, герои мои – собирательные образы бесконечного калейдоскопа моих бесконечных детских домов. Но то, о чем я пишу, - правда». Сознание начинает искать какой-то подвох – современная литература – вымысел, правдоподобное подобие, лишенное подлинника, игра автора с читателем, иногда издевка над ним.

Настороженно читаю, и уже с первых фраз в виски начинают стучать резкие, короткие слова – «Я – герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног – ты герой или покойник». Сознание, отвыкшее от таких категорий, сопротивляется, видит в этом пафос. Но потом, погружаясь в текст, пробираясь внутрь через штыки коротких предложений, через главы, через ощущения героя – очень личные, но в которых нет ни самолюбования, ни жалости к себе, постепенно пришло понимание, что вот в этой простоте, в этой четкости настоящее – жизнь. И меня это испугало.

Поднимаю голову – люди в метрополитене продолжают движение, людям все равно, люди спешат…

В интернете о романе написано достаточно много – рецензии, мнения, эссе, интервью. Но странное ощущение, совершенно не хочется их читать, не хочется знать, что об этом думают маститые литераторы и критики, что об этом пишут модные журналы, рекомендуя книги для чтения. Хочется самостоятельно прочувствовать текст, быть наедине с ним, наедине с крючочками букв – черное на белом.

Стук колес, поезд, тоннель: переезжаю из одной части города в другую. Короткие главы, четкие строгие фразы, слова попадают прямо в сердце, задевают нервы - мир перевернут, как и начало этой книги - чтобы начать читать, ее нужно перевернуть – белое на черном.

Название дает свободу для «игры» этими цветами, можно придумывать все новые и новые смыслы. Для автора они ассоциируются с белыми буквами, которые появляются на черном потолке после очередного сердечного приступа. А наутро, если останешься жив, они становятся черными буквами на белом экране компьютера. Еще «черный - цвет свободы, борьбы и надежды, мечты и сказки». Потому что «белый - цвет больничного потолка, бессилия и обреченности». Рубен это знает точно, ведь в советских детских домах, больницах и домах престарелых он провел достаточно времени – все свое детство. Он – «неходячий», но он почему-то выжил. Наверное, потому что больше всего на свете хотел умереть.

Нет, я не глотаю слезы, не плачу – только мурашки по телу. Нет жалости, да и сам автор не ждет жалости от читателя: «Я молод и относительно здоров. Я надеюсь увидеть еще много городов мира. Я увижу Париж и Токио, Рим и Сидней, Буэнос-Айрес и Беркли». Книга Гальего заставляет не только чувствовать, сопереживать, но размышлять и верить. А главное - заставляет вспомнить, что мы живые.

Выхожу из метрополитена на улицу, запрокидываю голову, смотрю прямо на солнце, щурюсь от боли в глазах и улыбаюсь.

«А когда я приду к своему концу, к моей личной вечной ночи, после меня останутся только буквы. Мои буквы, мои черные буквы на белом фоне. Я надеюсь».