ЗА ПРАВО БЫТЬ /ред./ Я расскажу историю из своей жизни. И не потому, что не умею придумывать истории, а потому, что жизнь сочиняет такие фантасмагорические сюжеты, которые не способен придумать самый изощренный мозг. В двенадцать лет меня приговорили к смерти. Без вины, без суда и следствия. Выгнали из школы и с семьёй поместили за колючей проволокой. Здесь все были смертниками - и дети, и старики, и еще не родившиеся младенцы. Время от времени из нашего лагеря вывозили людей на убой. Одних расстреливали сразу в заранее подготовленных рвах, других гнали на каторжные работы, разрешая еще некоторое время просуществовать в нечеловеческих условиях. Живые завидовали мертвым и умоляли смерть избавить их от страданий. Из этого отчаянного положения, казалось, не было выхода. Питались гнилыми овощами. Постоянное чувство голода заглушало все остальные. Чтобы как-то увеличить скудный паек, я выходила из лагеря на работу в город. Там у местных жителей всегда можно было выменять какую - нибудь вещь на продукты питания. (Деньги не ценились). Запомнился эпизод, когда отец, шутя, отслужил панихиду над последним кусочком хлеба. В тот день больше нечего было есть. И вдруг заходит незнакомый человек и подает каравай хлеба. От неожиданности мы потеряли дар речи. Незнакомец сказал: - Подошла ко мне на работе женщина и очень просила передать вам этот хлеб. Вот я и принес. Впоследствии оказалось - это была моя учительница биологии Вероника. При встрече, после войны, она долго извинялась, что ничего, кроме хлеба, не имела... Так под "Дамокловым мечом " мы просуществовали почти три года, не зная, что "День грядущий нам готовит". Наступил март 1944 года. Уже стало ясно, что немцы проиграли войну. Последнее потрясение пришлось пережить 27 марта. В этот день фашисты уничтожили всех детей до 12 лет и стариков. Как не трудовой элемент. В марте, в день своего рождения, я записала в дневнике. "Злата ( моя подруга) убежала из лагеря. Я тоже хочу. Мама, я хочу жить"! Только и всего – мне очень хотелось жить. Разве это так много? Может быть, кто-то на небесах прочел мою дневниковую запись, ибо, немного погодя, ко мне пришла женщина и сказала: - Твоя учительница истории Петронеле Ластене хочет, чтобы ты к ней пришла. Это были магические слова. За ними скрывалась жизнь. Инстинкт самосохранения – самый сильный. В то время я не думала, что оставляю на произвол судьбы пожилых родителей. Раскаянье и угрызение совести пришли позже. Побег был спланирован очень тщательно, и увенчался успехом. Случись иначе, не сидеть бы мне сейчас за компьютером и не рассказывать эту историю. Вот, как я описала свой побег в дневнике год спустя: …" Опять наступила Пасха. Этот радостный для всех христиан праздник, когда Христос воскрес. И я воскресла. Увы. Уже вторая Пасха без родных, без дома. Седьмого апреля исполнится годовщина грустного и одновременно радостного дня, когда я покинула лагерь. Грустно, что в этот день я навсегда распрощалась с родителями, которые погибли в печах крематория. Радостно, что я сделала свой выбор и обрела свободу, и право на жизнь. Я будто и сейчас вижу это яркое весеннее утро, когда красное, словно огненный шар солнце, купалось в голубых водах реки Нерис. Мы пересекали реку на небольших лодках. На другом берегу был мебельный комбинат в котором работали люди из лагерной бригады. Меня пристроили к ним и посадили в первую лодку. Конвоиры находились в последней лодке. Когда наша лодка причалила к берегу, конвоиры были еще на середине реки. Мне предстояло незаметно скрыться в первой попавшейся подворотне. Я сильно волновалась, нервы были напряжены до предела. На душе очень тревожно. От меня зависела судьба многих людей, которые приняли участие в этой операции."А что если схватят?" – преследовала назойливая мысль. Гестапо, смерть мучеников ожидает не только меня, но и родителей и еще целый ряд людей. Я рисковала. Но игра стоила того. Лодки причалили к берегу. Евреи построилась в колонну и отправилась к месту назначения. Слава Богу, людей не пересчитывали, как это было принято. Если бы обнаружили, что нехватает кого-то, мне несдобровать, ибо вытащить меня из незамысловатого укрытия было проще простого. Подождав еще некоторое время, пока колонна удалится, я вышла из укрытия и направилась в центр города. Утро было раннее, и людей на улице немного. Но мне казалось, что все обращают на меня внимание и вот – вот остановят и спросят, что я тут делаю. А я скажу…хм.., что же я им скажу? Надо придумать какую- нибудь "легенду", чтобы отвечать без запинки. Время у меня есть. Путь предстоит довольно долгий. Ну что ж, буду идти и думать, авось, что-нибудь придет в голову. Прошагав через весь город, добираюсь, наконец, до улицы Донелайчио. Здесь улица сворачивает в тупик. Все точно по плану, который пришлось запомнить с рисунка доктора Кисиной. Она здесь бывала не раз, и начертила подробный план. Раннее утро. Где-то кукарекает петух. Играет музыка. Я топчусь возле калитки. Еще рано идти к людям. Неудобно. Но и задерживаться слишком долго тоже нельзя. Могут обратить на меня внимание, арестовать. Ведь я - вне закона. Медленно поднимаюсь по лестнице. Предательски дрожат колени. На третьем этаже стучу в приоткрытую дверь и сразу же попадаю в объятие моей учительницы. Оказывается, меня здесь ждали. Петронеле тут же звонит кому-то и сообщает,что пришла Эленуте. Это я, Эленуте? Странно". Тут заканчивается дневниковая запись. Петронеле дает мне метрическое свидетельство. Никогда раньше я не видела документов. Там четко написано,что я – Эленуте Савицкайте, дочь Алдоны. Вместо отца стоит жирный прочерк. Несмело спрашиваю : -Здесь, кажется, должен быть вписан отец?Петронеле смеется: «Не надо отца, так проще». Хорошо ей смеяться, а мне каково. Мало того, что присвоили чужое имя и фамилию, так еще и отца лишили, и жить мне сейчас незаконнорожденной. Ах, мой горячо любимый папа, не знала я тогда, что распрощалась с тобой навсегда. Я так гордилась тобой. Ты лечил людей, облегчал страдания душевно больных, лечил гипнозом алкоголиков. Писал статьи в научные журналы, читал студентам лекции по психиатрии, давая множество примеров из своей обширной практики. Будучи военврачом литовской армии ты подписал присягу о верности служения Литве. Ты служил Литве верой и правдой, но Литва даже мизинцем не пошевелила, чтобы чем-то помочь своему гражданину, как это сделали Финляндия, Болгария и некоторые другие страны. Сейчас мне предстоит забыть свое имя и отзываться на имя Эленуте. Предстоит забыть свою фамилию, свою семью, вычеркнуть из памяти свое прошлое. Мне предстоит … не быть самой собой. Разве это так много? И началось мое хождение по людям. Как колобок катилась я от одних добрых людей к другим, меняя место пребывания. Люди эти были герои. Так хотелось им крикнуть –"Не открывайте двери, не впускайте меня в свое жилище я - меченная, за мной по пятам шагает смерть"… Но очень хотелось жить, выжить любой ценой... Однажды чуть не подвел Федор Михайлович Достоевский. Да, тот самый. Я читала "Преступление и наказание". К учительнице пришла ее коллега. Поинтересовалась, что девочка читает. На следующий день она сказала Петронеле: "Ты скрываешь еврейку. Будьте осторожнее. Подумай сама, какая литовка в ее возрасте может читать Достоевского по - русски." С тех пор я больше не читала Достоевского. И ... покатился колобок далеко- далёко - аж, до самой латвийской границы. Там стояло красивое имение – Пакамачай, и жили очень добрые люди Вера и Петрас, которые управляли этим имением. Пакамачай стоял на маленькой, но очень бурной речке Камате. Рядом шумел лес. Место было живописное и тихое. Здесь я нашла приют до прихода Красной Армии, помогая в хозяйстве, выполняла разную посильную работу. Первое мое задание было отгонять скворцов. Я замещала собою пугало в большом вишневом саду с изумительно вкусными вишнями, которые пришлись по вкусу и скворцам. Мне дали две деревянные колотушки, надо было ходить по саду и стучать ими. Скворцы вначале пугались, но вскоре привыкли. Зато я объедалась вишнями за обе щеки, благо петь меня не заставляли. Я полола цветы, ухаживала за пчелами и даже пробовала доить корову, но этот мой опыт кончился печально. Корова взбрыкнула, и драгоценное молоко разлилось на землю. Мне очень нравилось сбивать масло. В деревянный сосуд вливали сливки, вставляли деревянный поршень.Его долго двигали вверх-вниз пока не образовывалось масло. Часто вспоминала рассказ Петронеле о двух лягушках, которые упали в сливки. Одна из них сразу сдалась и погибла. Другая карабкалась по стенкам сосуда, шлепалась вниз, и опять карабкалась до тех пор пока не сбила масло, и выбралась наружу. Эту притчу рассказывала нам Петронеле на уроке истории. Так протекала моя жизнь среди добрых людей, красивой природы и легкой работы. Случались, конечно, неприятности и здесь, но по сравнению с городом, это была тихая заводь, пока не приблизился фронт. Бои то подходили, то откатывались куда-то. Изобретательный Петрас повесил на одной и той же рамке двухсторонний портрет. С одной стороны смотрел ненавистный Гитлер, с другой тиран и диктатор – Сталин. И так, в зависимости от того какие войска были ближе, Петрас переворачивал портреты. Но в один не совсем прекрасный летний день Вера и Петрас засобирались в дорогу. Они очень боялись большевиков и понимали, что Сибири им не избежать. Тем более, что брат Веры был выслан в лагеря еще в 1940г. Забегая вперед, скажу, что и Петронеле была сослана в лагеря в 1946 году, аж на целых десять лет. Вера предложила мне ехать с ними в Германию. Но я призналась, что боюсь немцев пуще, чем они русских. Уезжая, Вера напутствова :"Остаешься "Маленькой хозяйкой большого дома" - хозяйничай!" Так я стала «хозяйкой» большого имения. А было мне тогда пятнадцать лет... Вскоре снова установилась советская власть, и у меня спросили документы. Бегло взглянув на мои "драгоценные " метрики, чиновник тут же заявил:"фальшивые". Спросил: "Кто ты такая? " Положение было неустойчивое, фашисты еще могли вернуться , и поэтому я решила пока не раскрываться. Благо, помог "господин Случай". Оказалось ( об этом я узнала впоследствии), что к Вере приставала кухарка и интересовалась кто я и откуда. Чтобы прекратить эти расспросы, Вера сообщила ей по секрету что она, якобы, согрешила в молодости и я - ее дочь. Кухарка опешила и промямлила: - А, а - вот почему вы так похожи. Вера попросила никому об этом не рассказывать. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы все домочадцы вскоре были поставлены в известность. Вопросы прекратились. Сейчас выяснилось, что и представители советской власти слышали об этой "легенде", и сразу зачислили меня в кулацкое отродье. Так я опять поменяла свой образ. Пора было уезжать. Мой чемоданчик тщательно проверили и отобрали Верой подаренные вещи. Отныне они уже были "народным достоянием". Из хозяйской библиотеки я "приватизировала" две книги : томик М.Ю Лермонтова и словарь иностранных слов. Советская власть не возражала. После четырехмесячного скитания под чужими именами, я, наконец, обрела право быть самой собой. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
