Я умер на рассвете, и этот момент хорошо помню.

Я вообще всё хорошо помню, – всё, что было в моей короткой жизни, особенно в тот роковой вечер, когда сознание покинуло меня. И что было после, – тоже помню, вернее, помнит моя душа.

 

Это случилось на дежурстве в престижном ночном клубе, куда я удачно устроился охранником всего год назад. Работа, конечно, не пыльная, но силушки требует немереной.

Кто там только не тусуется: богачи, артисты, депутаты… одним словом, новые русские.

Перед тем, как потерять сознание, я ничегошеньки не чувствовал, – у меня даже голова не болела, как бывало иногда после очередной напряжёнки.

Часов около восьми вечера я поужинал, выпил кружку пива и включил караоке: захотелось послушать мою любимую, – «Есть только миг». Я взял микрофон, на дисплее побежала строка – «между прошлым и будущим», – как вдруг прилив к голове оглушил так, будто что-то давануло. Затылок, виски, уши, – как огнем опалило, в глазах пошли круги, потом всё потемнело. И последнее, что осталось в памяти – это моя рука, скользнувшая по стене, ещё – след, начертанный ею…

 

*******

 

- Та-ак, интубация* прошла нормально, - пристёгивая к больному датчики приборов, сказал высокий молодой врач. Это был реаниматолог высшего класса Николай Николаевич, или Ник Ник – как прозвали его коллеги.

О важности Николая Николаевича говорило всё: и основательность его фигуры, и горделивая осанка, и цепкий взгляд слегка прищуренных глаз, и даже короткий ёжик иссиня-чёрного цвета, тщательно припрятанный в зелёную шапочку. Ещё – в нём присутствовала какая-то особая холёность, красноречивым подтверждением чему служили его щегольские усики.

Ник Ник почти заканчивал, когда Макс, вернее Максим Эдуардович, ассистировавший вместо заболевшей медсестры, ещё раз окинув взглядом больного, проговорил:

- Ну, вроде бы всё: интубация, датчики, капельница…. всё нормалёк, всё на месте, осталось немного подождать. – И через минуту добавил: - Слушай, неужели ему кранты?

- Да тихо ты, – не отрывая взгляд от приборов, недовольно поморщился Ник Ник.

- Не по-онял! – протянул его напарник.

- Не понял! А вдруг он – того….

- Чего – того? Услышит что ли? Не смеши, ты же видишь – он в полном отрубе.

- Да вижу, это я так, - улыбнулся Ник Ник, снова оглядывая энцефалограф и кардиомонитор. – Хотя в принципе ты прав: неизвестно, что покажет обследование, да и вообще – выйдет ли из комы.

- Вот-вот, того и гляди, ласты склеит…** - качнулся в его сторону Макс.

Несмотря на свои тридцать неполных лет, обаятельный и энергичный Макс производил впечатление удачливого и вполне состоявшегося человека, да и светло-зелёный костюм, ладно сидевший на его молодцеватой фигуре, каким-то непостижимым образом подчёркивал это.

- Да-а… молодой совсем, - будто нехотя проговорил Николай Николаевич, и было непонятно, то ли он согласился с другом, то ли возразил.

- Ага, сорока ещё нет, - бодро констатировал Максим Эдуардович. – Между прочим, иногородний, - добавил он многозначительно.

- Ты когда свою виллу до ума доведёшь? – легко спрыгнув на другую тему, спросил Ник Ник.

- Да не знаю, мои финансы поют романсы, а ты купил своей Элечке то, что обещал?

- Купил… только опять мало. Теперь, блин, машину просит.

- А-а-а, - протянул Макс, прислушиваясь к писку приборов. - Ну, и аппетиты у этих баб. Но и без них ведь нельзя.

- Без чего? Без аппетитов или без баб?

- Как без первого, так и без второго, – хохотнул Макс. - Куда нам, грешным-то, деться от них? Кстати, ты когда последний раз говорил с Б.Б.?

- Сегодня.

- И что?

- Да ничего, - как обычно.

 

*******

 

В общей сложности они провозились со мной минут двадцать. И чего только я не наслушался за это время: и про дачи, и про любовниц, и о том, как они клёво проводят время, – всё узнал. Жаргончик у них, конечно, классный – нечего сказать. Они думали, – если я в коме, то ничего не слышу. Но я всё слышал, хотя и говорят, что по медицинским меркам это невозможно.

И только эти парни собрались уходить, как вошла женщина. Она что-то сказала, но что – я не разобрал, потому что в этот момент в мыслях перелетел домой. Я уже знал, что жене и матери обо всём сообщили ещё утром. Господи, как они там, бедные… а сыночек мой, Ванечка?.. Если что случится со мной, – он не переживет.

Но, слава Богу, – завтра должна приехать моя жена Танюша, а через два дня – мама. Вот наделал-то я беды, ей-богу.

Но почему эти мужики заладили: выйдет из комы, не выйдет… Конечно выйду, – я чувствую это – только никак не могу понять, за что мне такой подарок? Отчего мой Ангел-хранитель в самый ответственный момент бросил меня? А может, не бросил? Может, он борется за меня, спасает, – недаром же Ник Ник и Макс возились со мной так долго. Значит, не всё потеряно, значит, есть надежда. Конечно, рано или поздно мы все будем держать ответ перед Господом Богом, и хорошо хоть в этом соблюдён закон равновесия, но что-то не хочется так рано. Неужто я так много нагрешил, что меня непременно надо убить именно сейчас, в 39 лет, когда я стал прилично зарабатывать, когда, наконец, своя квартира появилась, когда разлады с Танюшей закончились?

Ну, почему убить и кому убить? Бред какой-то…

Да, человеческая жизнь – это божественный проект, но я что-то не разберусь никак: мне всё кажется, что в нём присутствует несправедливость, нестыковочка какая-то… А может, за эти крамольные мысли Господь и наказывает меня? Но если не думать об этом, то – кто мы тогда? Винтики-колесики, роботы безмозглые?

 

*******

 

- Максим Эдуардович, пожалуйста, умоляю – пропустите меня к Андрюше, – упрашивала Макса молодая симпатичная женщина, комкая в руках носовой платок.

- Нет, Татьяна Григорьевна, не могу и не просите – нельзя. Ваш муж без сознания, лежит в реанимации, – вы же знаете. Но мы делаем всё возможное, и пока…

- Но я же не могу уехать, не повидавшись с ним, понимаете?

- Понимаю, - без всякого энтузиазма ответил Максим Эдуардович. - Но, к сожалению…

Женщина заплакала.

Украдкой глянув на часы, что висели напротив, Макс отметил про себя, что с начала их разговора прошло семь минут. Стараясь припрятать беспокойство по этому поводу – времени не было совсем – с некоторым неудовольствием, впрочем, заметным только ему одному, проговорил:

- Самое главное – не волнуйтесь. Возьмите себя в руки и постарайтесь успокоиться, вам же Николай Николаевич всё объяснил, так ведь?

- Так…

- Ну, вот и успокойтесь, - он постарался улыбнуться как можно приветливее. – А мне пора, извините.

Оставив Татьяну у лестницы (от женских слез у него всегда взбрыкивали нервы), Макс направился было в ординаторскую, но звонок мобильника заставил его свернуть к окну. Он оглянулся по сторонам, коридор был пуст, только в одном его конце мелькнула медсестра, а в другом – понуро опустив голову, спускалась по лестнице Татьяна.

- Да, Борис Борисович, слушаю. Нормально. Уже сделали… Анализы? Как и предполагали… Понял. Когда, через час? Да, успеем, хорошо, договорились.

Макс посмотрел в окно и машинально отметил, что улица почти бесснежна: вон, кое-где даже земля проглядывает. Мда-а, скоро весна – очередная весна в его непростой жизни. А почему, собственно, непростой? Сейчас время такое: если не успеешь въехать в него, за тебя въедут другие, а ты так и будешь прозябать на его обочине. Так что… Но весна – весной, а на завтра предстоит самая сложная работа: разговор с матерью больного. От Татьяны, его жены, никакого толку, пришибленная какая-то. Хотя в таком состоянии… ну, да ладно.

 

*******

 

Зоя Васильевна не понимала, почему с её сыном случилась беда. Он всегда был здоровым, занимался спортом, служил в армии и не где-нибудь, а в Сирии, в органах, а там слабаков не держат. Да и бодрости ему было не занимать. Было… Почему было? Он ведь жив, Андрюшенька её… и будет жить. Не может быть, чтобы он ушёл так рано. Хотя… иногда всё-таки жаловался на голову, но это – следствие той драки, когда избили его. Так подлечили же, и вроде бы всё обошлось.

Было уже три часа пополудни, когда Зоя Васильевна приехала в больницу. Она поднялась на третий этаж и, подойдя к симпатичной двери в стиле «евро», нерешительно постучала. Дверь тут же отворилась, и перед ней предстал высокий худощавый мужчина с голубыми глазами.

- Мне бы Максима Эдуардовича, - чуть напрягая голос, проговорила она.

- Он самый и есть, – Макс приветливо улыбнулся. – Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

- Я хочу видеть сына… - начала было Зоя Васильевна, но не договорила – подступившие спазмы сжали горло.

- Видите ли… к нему нельзя. Пока нельзя, - поправился Макс, - он всё ещё в коме. Но мы...

- Скажите правду, – что с ним, что-нибудь серьёзное?

- Точно определить пока не можем, но всё идёт по плану, Андрей подключён к приборам, лекарства есть, – приезжал работник охранного предприятия, где работал ваш сын… работает… - поправился Макс, - он привёз всё необходимое, так что, не волнуйтесь. Давайте лучше поговорим вот о чём, - Макс взял ручку и зашелестел бумагами, - ответьте, пожалуйста, на мои вопросы.

- Да… слушаю, - тупо разглядывая большой фикус у окна, выдохнула женщина.

- Скажите, он жаловался на сердце?

- А что… что-нибудь с сердцем? – она встрепенулась.

- Похоже, что так… - Максим Эдуардович слегка запнулся и неожиданно замолчал. Он хотел что-то добавить, но почему-то передумал, а затем, глядя в бумаги, повторил: - Так он жаловался на сердце?

- Нет, не жаловался, скорее, голова иногда побаливала, особенно после той драки.

- Да, да, ваша сноха рассказывала об этом. Скажите, а какой образ жизни он вёл? Выпивал, проблемы с печенью были?

- Образ?.. Да нормальный, спортом занимался. Выпивал, но немного, я ведь сказала, что единственная проблема – это головные боли, и то – не частые.

- Да, да, помню.

Поговорив ещё минут пять с матерью больного, врач задал последний вопрос:

- У вас есть, где остановиться?

- Есть, - ответила Зоя Васильевна и, поняв, что аудиенция окончена, встала.

Проводив женщину до лестницы, Макс направился в реанимационное отделение.

«Самое главное, кажется, позади, - подумал он. - И разговор получился нормальным, и особого напряга не потребовалось. Ну, и на том спасибо. Интересно, а как там Ник Ник?»

 

Ник Ник сидел около больного и следил за показаниями приборов.

- Ну, что? – спросил он Макса, когда тот вошёл.

- Т-сс, - Максим Эдуардович приложил палец к губам: он заметил, как дрогнули веки больного.

- Ты прав, - тихо проговорил Николай Николаевич, - давление стабилизировалось, да и остальные показатели в норме. Он скоро придёт в себя.

 

*******

 

Я, действительно, вот-вот должен был прийти в себя, и я так ждал этого момента! Но эти мерзавцы… эти отморозки… А я-то думал, что это Ангел-спаситель явился ко мне в их обличье. А они взяли и отключили меня от приборов, и почти вернувшееся сознание вновь покинуло меня. Это случилось без четверти пять, а в пять я умер. Умер на рассвете, когда на востоке занималась заря, когда светлело небо и просыпалось всё живое на земле, когда на смену ночи приходил день, – по-весеннему тёплый, радостный и говорливый.

Моя душа покинула тело и зависла под потолком. Присматриваясь к двум мужчинам в светло-зелёных костюмах, она всё пыталась понять, зачем им понадобилось убить меня.

А пока – между этими двумя возникла небольшая перепалка: они всё не могли решить, кому надлежит звонить моей матери.

Наконец, Ник Ник на правах старшего сказал:

- Всё, Максим, хватит. Давай, звони, – времени нет.

- Ну ладно, - недовольно буркнул тот и вышел из палаты.

 

Через полтора часа мать была здесь. Ей сказали, что не выдержало моё сердце, что подробный диагноз будет известен только при вскрытии. На её просьбу увидеть меня, уже мёртвого, снова отказали.

- Зоя Васильевна, поймите, – нельзя, - уговаривал Макс. - Завтра будет вскрытие, и тогда уж… Потерпите – мы позвоним. Да… вот ещё что, - он на секунду замялся, - вы не разрешите взять сердце вашего сына на исследование?

- Берите, чего уж теперь, - ответила мать.

- Тогда… вот здесь – подпишите, пожалуйста, - он сунул ей заранее подготовленные бумаги.

И она подписала, не глядя.

 

Вскрытие было назначено на завтра в клинике Б.Б., но завтрашнего дня ждать не стали – кому-то срочно понадобилась почка. Да и для «благодетелей» моих всё сложилось, как нельзя лучше: беспрепятственно удалось решить проблему с бумагами, и мать не задавала лишних вопросов.

В общем, выпотрошили меня подчистую: взяли всё, что им нужно было, в том числе и здоровое сердце.

 

*******

 

Домой меня привезли в тот же день, вернее вечер, а через сутки должны были состояться похороны. Уже приехали родственники, в том числе и мой девятнадцатилетний сын от первого брака – тоже, кстати, Андрей. Его мать – моя первая жена Ираида, – уехала к сестре в Чехию и, подыскав себе мужичка там, так и не вернулась назад. А незадолго до моей смерти Андрей хотел продать свою квартиру в Белоруссии, – вернее нашу, где мы жили когда-то все вместе, – и переехать ко мне. Ну, вот и переехал.

А моя жена, Татьяна, как упала ко мне на грудь, так и не отходила весь вечер и всю ночь. Она гладила моё лицо и приговаривала:

- Андрюшенька, милый, просыпайся. Ты ведь живой, правда?.. Ты же знаешь, я не смогу без тебя.

А потом, будто одумавшись, наклонялась к лицу и шептала:

- Ну, зачем ты это сделал? Зачем?

А когда в могилу бросали землю, Ванечка – сынок мой маленький, – протянул в мою сторону ручки и закричал:

- Что вы делаете? Я не хочу, чтобы моего папу закапывали, тогда и меня закопайте вместе с ним!

Бедный мой мальчик…

 

Через сорок дней я был уже ТАМ. Пока обживался, пока то да сё… так пролетело четыре земных месяца. За это время балагур и весельчак Максим Эдуардович почти закончил строительство своей шикарной дачи, холёный Николай Николаевич со своей Элечкой только что вернулись из поездки на Канары, а моя жена, Танюша, стала любовницей моего старшенького Андрея.

 

*******

 

О том, как я устроился на новом месте, рассказывать не буду. Пусть эта тайна так и останется тайной. Скажу лишь, что мне удалось-таки взглянуть на божественный проект – была такая возможность – и я хорошенько разглядел его, правда, только в той части, которая касалась меня и моих «благодетелей». Оказывается, я был послан на Землю в качестве испытания для них. И что интересно – моя трагедия стала испытанием не только для них, но и для других тоже, потому что один поступок является причиной другого, а последующие события являются следствием предыдущих, – всё равно как воронка, которая кружит и засасывает. Вот и получается, что земная жизнь для нас – только миг, и этот миг каждый из нас проживает по-своему, а человек – всего лишь точка, через которую одна жизнь перетекает в другую. И главное достоинство смерти в том, что она лучше всего доказывает равенство людей между собой.

Всего лишь пять лет после моей смерти будет отпущено Максу на прежние земные радости. А потом, в один прекрасный день с лица земли исчезнет его шикарная вилла: от рук недругов она сгорит дотла. Спасая своё добро, Макс получит до семидесяти процентов ожога, да так и умрёт, несмотря на отчаянные усилия Б.Б. и Ник Ника.

Через год после пожара Ник Ник разведётся с женой и вместе с Элечкой угодит в ДТП, правда, оба чудом останутся живы. Но этот поворот в их судьбе приведёт к осознанию неправедности их бытия и навсегда отобьёт охоту к наживе.

А моей жене, Танюше, придётся пережить нестерпимую боль измены: её возлюбленный – мой старшенький – через два года после моей смерти уйдёт к прехорошенькой ровеснице. Но вырастить Ванечку она всё же успеет. И то хорошо.

Один Борис Борисович ещё некоторое время будет процветать, да и то лишь – некоторое, потому что беспристрастное око Фемиды не оставит без внимания и его.

 

* Интубация – установка трубки в трахею для вентиляции легких.

** Склеить ласты – на врачебном сленге – умереть.