Его посетила не сегодня не муза и даже не Муся – тёзка девы, которую именно он (о чудо!), наделив потерей последнего статуса и тем самым славно вспомнив намного позже столь обогативший мир лёвик автора

«Разновидность дива –

дева, а не дива»,

сразу и, казалось бы, полностью и окончательно, как победа, безоговорочно, как капитуляция, и даже бесповоротно осчастливил.

 

Они только познакомились.

 

И то хорошо, потому что ЭТО, как известно, ещё не повод для знакомства. Так что не только познакомились, но и прониклись. И даже проникли... А почему подразумеваем не по Маяковскому, а «мы»? Не секрет точной науки анатомии, что «он» – значит, «мы», а «она» – значит, «нас». (А что тому В.В. было с кем ещё быть «мы», то другую «оперу пишу»). Точной потому, что промахнёшься (и с объектом) – не познаешь (и греха). Так и останется она вещью в себе, не став таковой для тех же «нас», как будто помнит Канта.

 

И, конечно, не тянули быка не только за рога, но и за гораздо даже у него менее твердое и опасное, зато куда более интересное и производящее. Да и она не сумела никому поставить рога за отсутствием никого, тем более что была более цельной, чем предстоявшее молоко.

 

Она так трогательно играла соглашательскую роль, что забыла о заклеймённых меньшевиках. Но ведь при паритете было её так много, что она на глазах, которыми любит он, превращалась во всё более аппетитную большевичку. У неё было столько сказочного, что она стала-таки «всем». А если и была ранее «никем», то потому что дистанционно и не та модель. Да что там модель? Куда той, грешной? (Праведная до модели не доползёт и к пенсии). Разве у той такие формы? А их содержание... Диалектика! Закон единства и борьбы противоположностей! И какой кровавой... Да, у модели ноги длиннее... Ещё бы при росте за 180! Но пока по ним доберёшься до цели, недолго и промахнуться от нетерпения и недержания. Конечно, держать такую, лёгкого не только веса, можно, особенно если олигарх. Которая разденет раздетого... Так что пусть такая каланча ищет своего автора гимна!

 

А кто сказал, что лишь обычно скрываемое эротично? А всё остальное? А глаза? Да ещё такие, как у неё! Нет, не «очи чёрные».

«Глаза у неё не любые:

как в море тону – голубые»

согласно Автору. И вообще, прозе ли, даже дважды сентиментальной и трижды эротической, тягаться с Поэзией? «Кто может сравниться с Матильдой моей?..» И Кшесинской, тоже фавориткой, но не его... А кудри? Даже интимные... А губы? И перпендикулярные более доступным... А носик? А ушки, которыми якобы она любит? Интересно, как именно? А почему не «на макушке»? Поэт всегда прав. Даже если он Лев... А шейка? Куда гусям и конфетам... А плечики? Нет, на них одежда не висит, да и вообще излишня... «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал!» А животик? А под ним? А ножки? А мелочи чудесного быта? Изобилие пальчиков... Коготков... Пупочек, одинокий, как гармонь... Играет гормон... И кровать. «Струн вещих пламенные звуки...» И стоны... Всё его... Как зовуще, душисто и вкусно! Но как всё сразу охватить, обнять, загладить, зацеловать, согреть, пронзить искренним теплом души и не только? Как во всём сразу, а не только в глазах, утонуть? И как ничего не забыть?

 

А её внезапно охватило чувство гормоничной наполненности. И умиротворённости. «Над вечным покоем». Или под. Всё равно. И опять вспомнился Автор:

«Как исчезает всё вокруг,

когда сердца неудержимы

в полёте счастья на вершины

в объятиях сплетённых рук!»