Рецензии
| Время капает капля за каплей,
Как из системы,
Которую мне
Поставили врачи неумело.
А если б врачи были ловкие,
То время бы так не капало.
А в палате моей за окном стекло
голое, потому что врачам жалко
закрыть его одеялом,
И стеклу от этого холодно.
А первый осенний снег
бьёт, как шальной,
И я вспоминаю о шапке,
Которую забыла в шкафу
на самой на верхней полке.
Второго осеннего снега
Я, скорее всего не дождусь,
Как ветра,
Который свистит в трубе
голосом рака нагорного.
А злые вторые прохожие
куда-то спешат за первыми,
Не зная, что первых не было.
Ах, если б не стрелка часов,
То я не узнала о сутках,
Которые убегают
по тёмному циферблату жизни.
Потому что по белому циферблату
им убегать невозможно.
Тяжёлая жизнь началась у меня,
Когда я попала в больницу
лечить воспалённый верлибр.
Пусть лечат меня осторожно,
Тогда я пойму, быть может,
Что нельзя так по-буликски дырко
писать, и не думать о слове. | | …Я вшивый пёс, помоями облитый,
скотина, вор, предатель и нацист.
Ещё эсер, троцкист, дурак набитый,
шпион, еврей, козёл и онанист.
Я кровопийца с многолетним стажем,
подмётки лижет мне любой вампир.
У жирных тварей пью, и даже
у тех, кто хил, и спрятался в сортир.
В Стране Советов нас таких не мало,
мы для неё всегда рабочий класс.
А то, что той страны теперь не стало,
То песнь для вас, а не для нас. | | Если я действительно вас понял, а если и не понял, то тоже понял, потому что понял по-своему.
Во-первых, хорошо. Не отчего-то хорошо, а просто так.
А во-вторых, хотя это может быть, во-первых. И вообще числа не имеют значения.
Зачем нам религии и великие, которые их придумали? А если мы будем любить друг друга и не делиться на чёрных и белых? – может быть, тогда нам будет просто хорошо, оттого, что мы есть. | | Вечерами жизнь у дома семьи Чжао (1), самой зажиточной и уважаемой в деревне, била ключом. Я не был ни зажиточным, ни уважаемым, поэтому их ключ у меня не бил, а запал в душу.
Я заметил эту жизнь еще издали: это было на одном из немногих отрезков дороги, что шел прямо. Остальные, хоть и были отрезками, но шли криво.
Она было столь совершенной, утонченной красоты, что почти причиняла боль. Нет, больно не было, только почти, вот-вот, но не очень.
Поэтому я и ходил, как потерянный. Я не знаю, как ходят найденные, но всё ходил да ходил и терял и терял. Пока чувство умиротворения и удивительной, светлой задумчивости не опустилось на меня. Так бывает, что что-то сверху опускается, например, чувства.
Поэтому на моём лице промелькнуло какое-то сложное выражение. Простые выражения мелькают только на простых лицах, понятно, что это не обо мне.
Не подумайте, что я хулигуи какой-нибудь, и обращаюсь то к учению Будды, то к учению Пути. Я не знаю, чем одно отличается от другого. Я просто не обращаюсь.
Посмотрел я на эту жизнь, и ушел недалеко, но так, чтобы стало потише. Я знаю, что стоит только уйти дальше и станет погромче, а мне так не хочется.
Потому что во мне душа ширится, и обнимает все окружающее меня, сливаясь с ним. Плохо, когда душа ужится, тогда и сливаться не с чем, а тут ширится. Это не каждому дано.
Да ещё дыбом, как наэлектризованные, поднимаются на спине волосы. Хорошо, что на спине они есть, а то тогда и подниматься было бы нечему.
Тут я её и встретил, прямо на белой дороге, где само настроение, не рождаясь мыслями, шло в меня от нее. Мысли часто мешают, поэтому их и не было. Настроение должно само идти, без мыслей. А иначе это и не настроение вовсе, а так – припадок мыслей.
Даже воздух был насыщен ароматом прелой земли, как понимал, что преет. Интересно, а если бы земля была не прелой, был бы насыщен воздух?
Ну да бог с ним с воздухом. Она мне историю рассказала о пути к просветлению, о старых, давно забытых временах, когда люди и звери были едины. Когда звери ещё не были людьми и не писали нудно-штампованные рассказы. А люди ещё не были зверями, но об этом не знали. Об этом можно было прочитать только в книжных легендах сохранившийся мир.
Потому что нормальные люди-звери о себе не рассказывают, а пишут, и мир от этого сохраняется.
(1) семья Чжао – обычная семья. | | Инна, не обращайте внимания на идиотские комментарии. Это из зависти и непонимания. Любой человек хочет услышать свой блюз. Но, не любой слышит, даже тогда, когда блюз звучит для него. Вы из тех, кто слышит.
А вы имеете отношения к Александру Меню? Впрочем, это не важно. Я люблю Александра Меня. Для меня он живой.
Мне нравится то, о чём и как вы пишите. А вообще, у вас такое редкое сочетание – красота женщины и способность к человеческому повествованию. | | Поэтому никто и не возвращается, получив смерть. Потому что смерть лучше.
Это так – голос из "полбанки". А рассказ мне понравился. Просто понравился и всё. | | Как же всё-таки воспринимать религию в "масштабе человеческой личности?
Как объяснить несчастному обывателю, что такое религия? Что такое личность? Чем человеческая личность отличается от нечеловеческой? Что такое масштаб? | | Почему я их не убиваю
Когда я спросил у истины кто я? - она ответила: "Ты - король". И после этого я всех возненавидел. А особенно Трофима, потому что Трофим играл на гитаре. А когда он играл, слушали его, а не меня. И даже не хватало стульев.
А про Сашку не спрашивайте. Что спрашивать про этого Сашку? Про Сашку надо спросить у моей жены. Она его лучше знает, потому что он - её муж.
Лучше спросить про Андрюшку, которого я ненавижу до забвения в самом себе. Андрюшка стал учёным, А мне такие скудные знания ни к чему, где учёными становятся такие, как Андрюшка.
А Николай? А что Николай? - Николай просто скотина, потому что очень умный. Хоть и в карты играть не умеет. Я лучше Николая играю, а особенно у меня королём получается. Вот я и хотел к американским тёткам в Силиконовую долину съездить, чтобы им сиськи королевские вставить. А Николай, как директором института стал, так сразу в сиськи и полез.
А вот Васька, хоть в сиськи и не лезет, а всё равно, враг народа. Я ему три года доказывал, что он перманентный, как динозавр. А он меня по-матушке в дискреты посылает. Убил бы!
Моя воля - я бы их всех убил. Время, если надо остановил бы, и убил. И молодых и старых - всех, кто формулы пишет. По ним давно ад плачет, а они кандидатские да докторские защищают. А если убить нельзя, то я бы их всех на поля - к такКой-то сякой матери, редьку горькую есть.
Но сегодня я понял, что мне без них никак нельзя. Потому что я писать умею, особенно про истину, а они нет. Ладно, пусть уж живут. | | Канакок
В нашем здравпункте собрались одни гинекологи. А зачем здравпункту другие врачи? Вовсе даже и не нужны. Да что там говорить, где ещё может работать гинеколог, кроме как в этом пункте? Чтобы любая и даже женщина могла на здравпункт придти. Очень удобно на предприятии такой здравпункт иметь. А, тем более что предприятие это, как раз, гинекологические кресла и делает. Всё, как говорится, под руками, так сказать, не отходя от рабочего места и без томления. Так вот, собрались, значит, наши гинекологи на здравпункте, а головы у всех, как "ВЦ" работают. (Я ВЦ-то специально в кавычке взяла, чтобы вы догадались почему? И не подумали, что ВЦ - это вражеский цирк какой-нибудь, или, к примеру, Витька Царёв). Почему? Потому, что четвёртый, нет, кажется, пятый день я на здравпункт прихожу. Меня бы с такой внешность да на подиум, ни как не меньше. А я в кресле этом сидеть должна раскоряченной. Не обидно было бы ещё, если б кресло-то чужое было, а то ведь сама и делала. Вот, значит, в пятый раз на кресло это самое и сажусь. Как у нас девчонки на ОТК работают? - не знаю. А в пятый, потому что мне гинекологи всё анти… как их? - ботики что ли, выписывают. От ангины стало быть. Я им говорю, - Вы чо! Я вам рот, что ли открываю, чтоб вы у меня ангину увидали? А они молчат, а всё одно - таблетки от ангины выписывают. Ну, а я всё на этот здравпункт и хожу.
Но в этот раз я решила поумнее быть. Не слезу, - говорю я им, - с этого места, пока вы мне нормальные таблетки не пропишите. А они мне говорят, - спокойно, женщина, не волнуйтесь. С кем не бывает? Тут я и испугалась. А что это со мною такое, что с другими не бывает? Отвечайте, - говорю я им, - как на духу. Я женщина не из пугливых, и всё вытерплю. А они посовещались и говорят, - Вы, милочка, не чистая. Как же, - говорю я им, - я могу быть не чистой, если чуть ли не каждый день моюсь? Нет, вы нас не так поняли, - говорят, и диагноз мне произносят. Канакок какой-то, а может ещё как? - сейчас и не вспомню. Только, - говорю я им, - вы мне по-простому скажите, по-нашему, а не по-учёному. А они, - мы вам и так по-простому уже сказали. Зараза у вас …в органах. Тут я всё и поняла. А как поняла, так меня будто смерч какой оцепенел. От самых пяток начался и на глаза надавил. А какой у вас стаж? - я у них спрашиваю. Да не у нас стаж, - говорят, - а у вас. Я, - говорю, - женщина простая, может, что и не так сказала. Только согласная я, что это у меня, а не у вас. А давно ли, - говорю, - этот самый канакок у меня, как зараза, по-вашему, живёт? Они от меня отвернулись и замолчали, и только одна женщина солидарность проявила и говорит, - у вас, действительно, зараза, и давно. Мы ваши анализы пищевикам даже относили, и всё подтвердилось. И тут я страшно догадалась, ажник слеза пробила. Ты, - спрашиваю женщину эту, - мне по-бабьи скажи: от него? А она спрашивает, - от кого? От кого от кого? - говорю, - неужто непонятно? - от него, от мужа. От кого же ещё? От этого канакока, прости Господи! Разве заразу-то эту ветром надуешь? Знаю я наших мужиков, - им бы дуть да дуть кого-нибудь. Только вот от кого и где мой Андрюшенька мог такую заразу подхватить? Узнаю - убью су… эту. А докторшу-то и спрашиваю, - что ж мне теперь делать? А она говорит, - в вендиспансер надо идти, и вместе с мужем. Я в глубине подсознания поумнела, и поняла, что вендиспансер - это не где вены вскрывают, а где венериков лечат. А зачем, - спрашиваю я её, - мужа вести? А она говорит, что без мужа никак нельзя; что положено обеих сразу лечить, - меня, значит и мужа вместе. А вы сейчас, - говорит, - идите домой и не бойтесь, а я про это никому не скажу.
Домой я летела, как полдня отгула взяла. Голова метров на десять впереди, а туловище, как в кашу упало. Голове всё не терпится, а туловище не даёт. У нас с Андрюшкой всегда всё нормально было. И деньги, и любовь, и, как говорится, секс душа в душу. А тут прямо уравнение какое-то. Я хоть математику и плохо знаю, а тут всё сразу и поняла. Только одно не поняла: где в этом уравнении Андрюшка мой, а где зараза эта? Так не поняла, что и биться сердце перестало. Кто тут на помощь вылезти может? - только мысли. А мысли-то мне подсказывали, что Андрюшка мой на восемь лет моложе меня.
А он дома на диване спит. А на кухне чай, даже послащённый, как я люблю. А я даже чай этот пить не стала, а давай Андрюшку будить да пытать. С кем, - спрашиваю, - был? А он, - ни с кем, - отвечает, - не был! И медленно так в зверя превращается. А я его звериную натуру по любви знаю. Он, когда зверь, то его лучше не трогать. Только слезами помочь и можно. Тут я плакать и начала. А он меня утешать стал, а во мне этот противный канакок возьми и проснись. А откуда же, - спрашиваю, - он тогда взялся? А от тебя самой и взялся, - говорит Андрюшка, и в дверь, а там у него пальто. А я нет, чтобы к нему на сильную грудь броситься, так на кровать и упала. Пусть, думаю, идёт, а я лучше посплю. Может утро какой ответ принесёт?
А утром я в вендиспансер пошла. На улице весна, а у меня канакок. Ну и пусть, думаю, пусть все знают, и даже юбку повыше подняла. Так и иду. А в кабинете-то врачом мужик оказался. Ещё не лысый, но с русыми волосами. Как, думаю, я буду мужику показывать? А он понятливый оказался. Я, говорит, вашу карточку порву, если вы деньги заплатите. Ну, я и согласилась, а он добрый такой оказался, даже мазок сам взял, и сам пошёл анализы делать. А я молиться начала. Не знаю кому, если, думаю, есть святой какой, который за канакоки отвечает, то пусть и эту заразу назад себе заберёт. Вернулся доктор и говорит, что канакок посеял. А я и обрадовалась, значит, помог святой. Значит, - спрашиваю, - нет больше его? Не знаю, - говорит, - через три дня приходите, тогда и скажу. Я из кабинета выбежала и думаю, если сейчас посеял, то как через три дня он его найти сможе? Ну да ладно, врачи они и есть врачи, пусть себе мудрят, мне то что?
А я не дура, я сразу на свой здравпункт и пошла, к докторше, которая мне этот канакок нашла. А она выходит, вся конкретная такая, в эффектном пальто, а ещё чернобурка на плечах. Ну и что? - спрашивает. А я говорю, - ничего, понятно? Посеяли твой канакок. А она, говорит, - это ещё ничего не значит. И смотрит на меня своими венерскими глазами. А я говорю, - значит, ещё как значит! Дура, говорю, ты. Вот, что это значит. Прямо так ей в чернобурку её и сказала. И ушла.
Иду домой и остро так талый снег нюхаю. Нет, думаю, не пойду домой. К Андрюшке пойду. Исстрадался он, изголодался без меня по женской ласке. А всё это докторша виновата. Чтоб ей канакок подхватить! | | Средь серой массы воронья
Нет ни одной такой, как я,
Других, конечно, очень много,
Но я одна - поэт от Бога.
Серят все массою своей,
А я - одна, я - красивей.
Оригинальная, - вот так!
А кто не знает, - тот дурак.
Загложет зависть, ё-моё,
Когда посмотрит вороньё
На оперение моё.
Поднимут клюв и каркнут в глушь.
Кто их услышит? - только чушь.
Они не вольны, так как я,
Кричать, как стая воронья.
Я, как труба, не веришь коль?
Я закричу тебе, изволь.
Ах, ты не хочешь! - повезло!
Ведь ты не птица, ты - козло.
Но, как мне хочется, чтоб лох
От крика белого оглох. | | Азох ун вей *
Мухи пировали на открытых ранах,
На закрытых ранах трудно пировать,
Мясоглазый муха, осмелевшей спьяну,
Пригласил другого муха танцевать.
Вместе с мухой высился рыжею скотиной
Стражник, - битый оспою, материл Отца,
В это время не было милой гильотины,
И распятье пятилось от его лица.
Рядом вяло каялся безутешный пленник, -
Первый из пресвитеров партии литой,
Он душою маялся, но не мог священник
Помочиться с верою на земле святой.
И ещё из плотников, с деловитым видом,
Тот, что в Буратино превратил в красу,
На бревне неистово начертил обиду
И ушёл антихристом ковырять в носу.
Было жутко новое в этом наслаждении,
Молоты суровые плакали потом,
Не вгоняли варвары, даже в наваждении,
Бронзовые гвозди диким топором.
Звёзды низко падали, зависая каменно,
Злобно оскалённую раскрывая пасть,
А звезда восточная говорила пламенно:
"Помогите сёстры мне, я хочу упасть!"
Солнце, оплавлённое с мятою кирасою,
Ослепило видимость в жаркой суете,
Но войска небесные здоровенной массою
Разглядели, ясные, что же на кресте.
А к кресту приколоты выли осуждённые,
Так, что чуб потеющий на затылке ник,
И зеваки редкие, словом возбуждённые,
Вскрикивали, бедные, и лысели вмиг.
Плоть земли отчаянно билась под копытами,
В небе плотоядное слышалось "хи-хи",
Агасфер, раскаявшись, стал антисемитом,
И привёл к распятию стразные стихи.
_____________________________________&sh y;
* "Азох Ун Вей - героически распятый народный поэт Китая", - голос из толпы. | | Вещая связь
Брожу дворами и заборами,
Сама собой и вещь в себе,
Ищу я ласковыми взорами
С невязкой вещностью в губе,
Где ветошь, ветка, или валенок,
Слезою брошенной дрожит,
Кто на земле, кто на завалинке,
Кто просто так себе лежит.
И, приникая к ним застенчиво,
Войду я в песню чистоты,
С любым поэтом, даже женщиной
Отныне буду я на ты.
И стану я, как чаша нужная,
Щедрей, затейливей, чем вязь,
И между ветошью и нужником
Услышу пламенную связь.
Так эту песню о вещей связи вещей услышал Рильке. Но, ни Анне Ахматовой, ни Марине Цветаевой и даже Лидии Чуковской он ничего не сказал. Потому что, не смотря на своё австрийское происхождение, Райнер Рильке был джентльменом. | | Мне понравилась идея. Но идея, какая бы она не была, если имеет вид щелкунчика, да ещё с навязчиво полуоткрытым ртом, становится скучной. Даже человек, который смеялся, выглядел несмешным. Потому что его рот и был его идеей. И с ним не было скучно.
Если "сообразуясь с предназначением" (или взирая на образ назначения), относиться ко всему со сдержанностью и равновесием (а как ещё? - смотри на пьяного, и думай, что он находится в равновесии, и жизнь прекрасна!), то действительно сверчок будет сыто петь (или голодно кричать), а в распахнутую дверь будет доноситься настойчивый запах моря. Действительно, никто его не нюхает, этот запах, и ему бедному приходится быть настойчивым. Тогда слово "Верно!" можно произносить "в дрёме" (как в проёме), "надвинув очки" на уши. | | Не топчите нас…
Правду матку резали,
Обливаясь слезами.
У святыни толпами
Плакали в трусы.
Нас карали
палками,
забивали
пятками.
Мы остались голыми,
Но спрятали часы.
Наше время мерзкое
Провело стамескою.
ветрено и
медленно
Просыхали мы.
Тяжко поздно
поняли,
Что напрасно кони мы
Запрягать научились,
И верили в коней.
Только б не карали нас,
Только б не топтали нас,
Мы и сами мучимся,
Что завели детей. | | Людмила, какое у вас замечательное сочетание имени и фамилии: Людмила Ливнева!
Вы услышали мой "Голос слов". Но я, к сожалению, вас не слышу.
Почему люди лгут, когда пишут о любви? (И не только о любви). Я не думаю, что те, кто пишут и лгут, лгут и всё равно пишут, никогда не любили. Нет, дело не в этом. Выразить это чувство очень сложно. Любовь - это бесконечно много, а слов для выражения этой бесконечности ничтожно мало. И "выдаётся стих" (или "выпукливается"), который никому не нужен. Но, если любишь, то и слова находятся. И эти слова многого стоят. Слова превращаются в фальшивую фольгу, когда лжёшь самому себе, когда соревнуешься с другими - а кто лучше любит? Тогда и получаются бессмысленные строки, на которые хочется написать пародию. (Но, я не буду, если вы сами это не захотите).
Как и о чём писать? - нет и не может быть никаких правил. Правило только одно - не лги. Тогда появится шанс, что тебя услышат. | | | Спасибо Корвину за отклик. Рад, что меня хоть кто-то услышал. | | Такое впечатление, что автор особо и не задумывается над тем, что пишет. Что пришло в голову - то и напишу, а там будь, что будет. Хорошо, что иногда приходит что-то. А если не приходит ничего, то всегда есть проверенная защита - скажу, что я шизик. А если кто-нибудь в голом короле увидит гения, то пусть я таковым и буду. Но, шизик - это не тот, у кого мысли разбегаются, как тараканчики от света. Мысли разбегаются у всех. Шизик - это тот, кто не может мысли собрать.
И ещё. Интересно, как автор ответит на вопрос: кто является продавцом души? | | Уведомление.
Когда невестою жена
Пылает жаром, -
Пусть современная она,
Но мне не пара.
Открою Библию свою,
И сяду рядом,
Тогда узнаю, как в Раю
Любили взглядом.
Как чувства тонкие у них
Обёрткой в мыслях,
Примером чуда на двоих
Висели в листьях.
И полноводный сам собой
В долинах чести,
Я благородною рекой
Явлюсь к невесте. | | "Так серебра галоидные соли
В растворе ждут прозренья; так, к виоле
Смычок прижавшись, будит шип в струне,
А миг спустя – в наисладчайшей доле
Горит, как в искупительном огне!..".
С шипом в струне
Сравниться может
Лишь кол в спине,
Но не поможет
И он понять, где мыслей клад,
Как снег в огне,
И стены в ряд. | | "Мгновенным ливнем расцелована...
Смешались волосы с водой.
Я так свободна и раскована...
Я – стон, я – крик, я – даже вой.
Ничто не чуждо мне в объятиях,
Прости же, небо, мой порыв.
Теснится радость – голос братии –
Душа, цветы, дождливый взрыв.
Мгновенным ливнем расцелована...
Смешались волосы с водой.
Любовь, за что ты мне дарована?!
За что раскрошен мой покой?!".
Я под мелким дождём не растрачена,
Я кричу, когда хочется выть.
Пусть водой мои волосы схвачены,
Подходите - я буду любить!
Обнимусь я с собакой и с деревом,
Расцелую свободный забор,
Радость тесная жмётся уверенно,
Голос братье зовёт на простор.
Я под мелким дождём не растрачена,
Моя роскошь спокойна в нужде,
Мне недаром любовью назначено -
Поцелуи, как взрывы в дожде. |
|
| 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
